— Не уверен, что у них в обозе не едет хотя бы одна «летучка», а уж одного «Дитя Молнии», как это называют наку, на всю крепость хватит, — внес свою долю паники десятник Мазнок. Он имел в виду, конечно, гравиплатформы и плазмоизлучатели.

— Напугал! Подумаешь, семь гареггинов! Просто тебе, десятник, никогда не приходилось видеть штурмовую группу спецназа ГРУ, — скептически отозвался Абу-Керим на чудовищном ганахидском.

Десятник Мазнок, конечно, ничего не понял из сказанного, но посчитал нужным состроить жуткую гримасу, верно долженствующую означать почтение. Потом он принялся пересчитывать всадников. Мазнок был весьма искусен в счете, но на третьем десятке все же сбился и вынужден был начать сначала. Комендант Гамов сказал:

— Я знаю всего около полусотни людей, у которых есть право путешествовать под личными цветами Рыжеволосого. Из гареггинов туда входят конечно же Исо и Ноэль, еще трое-четверо, но у них у всех отличительные знаки «бессмертных», которые я отсюда непременно разглядел бы.

— Так, значит, эти — смертные, — сказал Абу-Керим с непередаваемо гаденькой интонацией, и запрыгала в грубо обкорнанной черной бороде его такая же гаденькая бледная усмешка. — Уже что-то.

Длинная трубка в руках криннца Бер-Ги-Дара запрыгала, упруго изогнулась, обливаясь волнами зеленого сияния, и тут ударила раз, другой и третий, словно не мертвый инфосинтетик в его пальцах, а самый что ни на есть живой и жаждущий жизни червь отчаянно извивается, конвульсирует, пытается выскользнуть. Бер-Ги-Дар свел безволосые брови и пробормотал что-то по-дайлемски. Он стиснул извивающуюся трубку-индикатор обеими руками, и только сейчас удалось смирить эту почти живую крупную дрожь, похожую на агонию.

— Нам едва ли удастся справиться с ними в открытой схватке, — сказал он на дайлемской разновидности Общего. — Даже если предположить, что уцелевшая часть гарнизона, человек тридцать, будут драться на нашей стороне, то есть против своих… Все равно! Видно, почтенный Элькан, нам придется отложить проникновение в это твое древнее подземелье. Семь гареггинов!.. И еще отряд пехоты голов сорок. Много, слишком много.

— Предлагаю вам уходить, пока не поздно. В крепости есть черный ход, он выводит в балку, куда стекают нечистоты. Правда, он тесноват, особенно для дяди Марка, то бишь Элькана, и еще там чудовищно воняет, но другого пути для отступления не знаю. — И, вложив в свои заключительные слова всю меру сарказма, отпущенную ему местными божками, комендант Гамов добавил: — Не правда ли, я очень благожелателен к людям, только что перебившим половину моего гарнизона?

Нетерпеливая мадемуазель Элен Камара снова вцепилась в рукоять своей сабли и оскалила зубы. Быстро, быстро слетел цивилизационный лоск с этой прекрасной блюстительницы европейской политкорректности!

— Что тебе гарнизон, — свирепым басом выговорил Элькан, — ублюдки, от которых ты сам рад избавиться — да хоть таким способом! Не надо, Костенька, не надо!

— Я, конечно, могу выстроить остатки гарнизона во внутреннем дворе и торжественно заявить, что трупы — это последствие пьяной драки между вояками десятника Мазнока и десятком Кри-Вея, которому снес голову кто-то из ваших. Кстати, такое бывало… Дисциплинка! Но думаю, что глава этого отряда не очень-то поверит.

— Никуда я отсюда без тебя не пойду, Константин, — решительно заявил Элькан по-русски, но так это было сказано, что суть фразы поняла не только Элен Камара, владеющая начатками русского языка, но даже те уроженцы земель Верхних и Нижних, что были в отряде Элькана. — Ты, и только ты, поможешь нам, я это знаю! Нет времени объяснять, просто я прошу идти с нами! Или ты службу у Акила ценишь больше, чем своих земляков, своих близких, своих товарищей по экипажу кораблей того великого проекта?

Прозвучало патетически. Гамов скривился в горькой улыбке, и стало ясно, что вовсе не служба у Акила держит его в крепости словно якорем и не остатки жалкого этого гарнизона, командование которым вверено уроженцу России… Что же?

Что же?

— Ты думаешь, что Акил казнит тех из наших, кого он держит у себя в плену? — спросил Элькан. — Из-за них?

Гамов едва заметно повел плечами и отвернулся. Резервный отряд, высланный на подмогу лично рыжеволосым Акилом, неумолимо приближался к воротам крепости Этер-ла-Винг.

— Из-за них?

— А-а, вы о заложниках? — насмешливо вступил Абу-Керим и длинно, замысловато выругался по-французски.[8] — В заложниках я разбираюсь, кроме того, немного понимаю в психологии людей, подобных этому Акилу. К тому же слышал про него кое-что… В общем, он убьет этих заложников в любом случае. По крайней мере, тех из них, кто не сумеет ему приглянуться хотя бы вполовину против того, как приглянулся и подошел ему ты, Гамов. Можешь не париться: я знаю толк в этом вопросе, — повторил он и погладил короткую свою бороду, а потом закрыл лицо дайлемитской тканью.

— А он прав, — мрачно заключил Элькан. — Костя! Время, уходит время! Если ты хочешь погубить меня или даже всех нас, то продолжай колебаться и молчать. Нерешительные в Ганахиде долго не живут, так что решайся!

Решение было принято. Гамов коротко раздул ноздри и велел:

— Все в укрытие. Я сам решу вопрос. Верь мне, дядя Марк! Впрочем, если кто-то не желает мне довериться, я помолчу еще пару минут, и тогда уже будет поздно. Останется только сражаться.

— А бежать уже поздно. Даже через говенный сток, — грустно проговорил Элькан, в котором проглянул на мгновение прежний рассеянный и безобидный профессор Крейцер.

— Ты хочешь отослать этот отряд на решение каких-то локальных задач за пределами крепости, ведь ты — главный, так? — проговорил Абу-Керим, уже сбегая вниз с башни по винтовой лесенке. — Я угадал?

Абу-Керим действительно угадал практически до мелочей, хотя Гамов и не почел необходимым отвечать ему. Отряд Элькана укрылся в помещении коменданта, а Гамов, с помощью Мазнока выстроив во внутреннем дворике (уже очищенном от трупов) весь остаток гарнизона, включая пятерых женщин, произнес негромко и внушительно:

— Сейчас прибудет отряд подмоги. Если кто-то хоть единым словом заикнется о том, ЧТО произошло тут ночью, без моего на то разрешения, я объявлю его врагом сардонаров и немедля приговорю к смерти! Далия! — кивнул он жирной волонтерше, по совместительству исполнявшей обязанности первой поварихи крепости Этер-ла-Винг. — Это в особенности касается тебя и твоего длинного языка. Впрочем, нет. Не верю я тебе. Мазнок!

— Слушаю, сьор комендант!

— Вставь-ка ей…

— Да я, сьор комендант, с удовольствием!

— …кляп!

Мазнок с неудовольствием выпятил нижнюю челюсть и, выудив из кармана кусок замасленной ткани, скомкал его и потом, пропустив сквозь этот вонючий ком бечеву, сунул кляп в рот заревевшей от противоречивых чувств Далии. Края бечевы толстый десятник пропустил за ушами поварихи и завязал на затылке. В таком виде Далия напоминала пациентку отделения челюстно-лицевой хирургии (когда б тут имели понятие об этой отрасли медицины). Глубокомысленно почесав живот, не унывающий ни при каких обстоятельствах десятник Мазнок отступил на шаг и, полюбовавшись своей работой, изрек:

— Ну вот! Очень, очень хорошо! Если кто спросит, следует говорить, что она дала обет во имя великого Леннара и богини воздержания Буллимиг молчать до завтрашнего дня.

— Мм? — вырвалось у обиженной волонтерши-сплетницы. — Фыыфаф?!

— Как жрать? Ничего, потерпишь! Авось немного похудеешь во славу пресветлого Ааааму, тебе это будет на пользу.

Несмотря на напряженность момента, в гарнизонной шеренге фыркнули.

Через минуту резервный отряд, посланный Акилом, въехал во внутренний двор. Испуская сопенье и храп, влетели скоростные ослы авангарда с серолицыми и желтоглазыми воинами того образца, что видел в первой своей горнской тюрьме Костя Гамов. Ощетинившись боковыми шипами, въехала карета, сопровождаемая гареггинами. Следом въехали остальные, и один из гареггинов крикнул звонко, раскатисто: