По пути в крепость маленький отряд не встретил НИ ДУШИ. Верно, это сбывались зловещие и туманные предсказания Элькана, данные неясно, полунамеком, в расчете на догадливого слушателя. Несколько раз люди Гамова натыкались на свежие подпалины на земле, как будто тут разлили масло и подожгли. Еще теплая земля казалась разрыхленной, а может, так оно и было: тут рыли…

По пути к крепости они встретили полностью сожженный Малый Катрог, село, жители которого поставляли в крепость продовольствие и фураж и потому имели привилегию безнаказанно передвигаться по всей округе. Сейчас — никого. Крепость встретила посланников Элькана зловеще распахнутыми воротами, черными стенами и огромным черным горелым пятном посреди внутреннего дворика.

— Ясно, — тихо сказал Гамов, разглядывая горстку жирного серого пепла у стены смотровой башни, — не надо гадать, что согнало людей с насиженных мест и заставило убраться даже квартирьеров из твоего, Лейна, отряда, распущенного по окрестностям. Страх. Конечно, страх. Так не боятся мечей и не боятся огня. Они испугались эпидемии. А что? Довольно одного человека с открытой формой «короткой» амиациновой лихорадки, чтобы воспламенить окрестности. Вот они и воспламенили!.. Прошлись очищающим огнем, как инквизиторы в Средние века. Верно, извели все запасы масла…

— Если все так, отчего же эпидемия вспыхнула именно сейчас, ведь ее ожидают уже давно? — спросила Лейна.

— Очень просто. Примерно в эти дни по селениям ездят армейские эмиссары — осуществлять набор рекрутов. Я, кажется, уже говорил, что хватит одного человека? Вот он, верно, и проехался по всем пяти селам, что есть в округе. Вся зараза идет из Горна!

— Это я давно усвоила, — тихо сказала Лейна. — В прекрасном мире мы живем, друг мой! Все мы так или иначе обречены и скоро умрем: эти люди, что бежали, — от лихорадки, я — от нее же, но чуть позже и, быть может, не так мучительно, ну а тебя доест тварь, которая дарована тебе самим Леннаром. Прекрасный мир, прекрасная участь!

— Ничего, — бодро сказал Костя, чувствуя, как у него стынет кончик носам и свинцом наливаются кисти рук, — у нас на планете есть отличная песня про то, что помирать нам рановато…

Наверное, в переводе на Общий эта фраза звучала очень печально, потому что Лейна опустила голову и сделала какой-то слабый и неопределенный, ломаный жест правой рукой…

Всю работу по извлечению и укладке нужного оборудования провели за сутки. Еще по первым впечатлениям Гамова в этом мире местные сутки практически совпадали с земными…

На обратном пути они все-таки встретили одного-единственного человека. Он или отстал от беженцев (если его признали здоровым), или чудом спасся (если его посчитали зараженным). Так или иначе, ему не повезло. Сложно и неуместно говорить о каком бы то ни было везении в обезлюдевшей местности, истыканной, словно черными метками смерти, еще дымящимися выгоревшими пятнами. Завидев отряд Гамова, он вскинул вверх обе руки, страшно скривил лицо и заорал на простонародном наречии ганахидского:

— Ай, славные люди! Очень добрые люди! Во имя Леннара и всех богов Великой пустоты! Дайте жрать или убейте меня!.. Убейте или дайте пожрать, меня бросили, меня оставили, я хочу есть, я хочу есть!.. Эта земля смердит мертвечиной, тленом! Дайте есть или убейте!..

Неизвестно, сколько он причитал бы, когда б не Абу-Керим. Он вытащил из плотного кожаного колчана метательный дротик-миэлл и метким броском пробил бедолаге грудь. Тот повалился ничком, и Абу-Керим, верно желая предупредить возможные реплики милосердных, произнес, встав над трупом:

— На его лицо и руки посмотрите. Вот! Красные эти полосы… надо его облить горючим и поджечь. А потом закопать, а то он тут все окрестности отравит. Хотя моя предусмотрительность — это капля в море.

Не моргая смотрел на него Гамов. Если при старте полета одна улыбка Абу-Керима, длинная, белозубая, волчья, вызывала у него тоскливое чувство и позорное желание закрыть голову обеими руками и забиться в угол, то теперь ни террорист, ни это легкое убийство зараженного амиацином человека не подняли в груди Константина никакого чувства. Ему было все равно. Человеческая жизнь не стоила ничего. Промедление в этом мире было подобно смерти во много большей степени, чем на Земле.

Гамову было все равно. Адаптация на Корабле прошла успешно.

Он избегал подходить к болотам ближе чем на полсотни шагов иначе чем по настоятельнейшей необходимости. Даже когда обнесли барражем часть берега, указанного Эльканом, и стали вытягивать из скалы металлическую балку,[10] Константин следил за процессом издалека. Он видел высокую фигуру Элькана за распределительным пультом на треноге. Он видел все растущую груду черной, вязкой жижи в низине за холмом, выбираемую из толщи болот и перекидываемую на две сотни метров Большими… Потом пришел час потехи, когда в гнетущей и напряженной атмосфере обволакивающей работы появились на возвышенности четыре каких-то типа в длинных дайлемитских одеяниях и в высоких головных уборах, определенно смахивающих на тиару римских пап. У всех четверых, судя по всему, были просто-таки луженые глотки, потому что, когда они слаженно завели гимн ли, молитву или заговор, их рев долетел до ушей Константина, который находился чуть ли не в полукилометре от них. После этого четверка уселась в колесницу, запряженную одним-единственным скакуном, и удалилась. После их посещения количество и без того немногочисленных зевак, глазеющих на то, как святотатцы роются в страшных болотах, поубавилось, верно, втрое. Остались в основном мальчишки-беспризорники, для которых не являлись авторитетом ни отцы Дайлема, ни «дикие» гареггины, ни даже ужасающие чудовища самих Нежных болот. Наверное, было в их жизни что-то и пострашнее, чем выныривающее из растревоженной болотной жижи агонизирующее чудовище, буквально кричащее флюидами боли и ярости.

Позже, за ужином, Бер-Ги-Дар, как знаток нравов и обычаев, бытующих в Дайлеме, пояснил суть происшедшего:

— А что мы хотим? По их верованиям, мы потревожили духов болот, и теперь в течение трех суток всех нас ждет смерть мучительная и лютая. Собственно, а что еще может ждать святотатцев?

— Так они наложили на нас проклятие? — спросила Элен Камара.

Бер-Ги-Дар улыбнулся, отчего в углах его рта прорезалась целая сеть глубоких морщин:

— Нет, почему же проклятие? Напротив, они читали заговор на благоразумие. Есть такой в богатом арсенале здешних жрецов. Этот заговор направлен на то, чтобы вселить в душу того, на кого он накладывается, смирение и благочестие. Чтобы заговариваемый сам покаялся в своих дерзновенных помыслах и вернулся в лоно Благолепия. В нашем случае мы должны прекратить «разрывать грудь болот» — это их речения, а потом сдаться «диким» гареггинам, а уж те поступят с нами сообразно долгу.

— И много мы им задолжали? — ухмыльнулся Абу-Керим.

Не убирая с лица любезной улыбки, уроженец Кринну ответил землянину:

— Довольно для того, чтобы «дикие» заставили нас пройти «хоровод» во славу Священного червя. Это когда нескольким людям вспарывают животы и выпускают кишки, а потом связывают между собой в круг. «Хоровод» идет до тех пор, пока не упадет последний. Этого последнего оставляют в живых и делают гареггином, а остальных топят в болотах.

— Милый обычай, — сказал Гамов без тени смущения и откусил шмат мяса, готовившегося прямо на костре и немного не дожарившегося…

Работы продолжались.

Элькан осуществлял общее руководство процессом, группа во главе с капитаном Епанчиным и Абу-Керимом обеспечивала безопасность работ, нанотехнолог Хансен под присмотром того же Элькана регулировал работу конструкций (удачно делая вид, что ему ясен механизм выбирания болотных толщ). Элен Камара брала пробы грунта и изучала его, насколько позволял тот минимум соответствующего, оборудования, что находился в распоряжении отряда. Китаец Минога, Бер-Ги-Дар и неожиданно примкнувший к ним Мазнок обнаружили в себе тягу к биологии и, обзаведясь трупом червя длиной едва ли не в рост человека, принялись потрошить его и брать пробы тканей. Мазнок даже умудрился сожрать фрагмент плоти легендарного существа из Нежных болот и заявить, что мясо (если этовообще можно именовать мясом, памятуя о рукотворном происхождении червя и его характеристиках) смахивает на птичье. Дескать, разводят в отдельных селениях Ганахиды птицу кумпар. Идет за деликатес…