– Идем, Папочка, – сказала она и встала.

Я шагнул в проход между рядами, пропуская ее.

– Кто это разрешил вам бить его? – зло произнесла Шерри, проходя мимо меня.

Вот и все! Никаких «Спасибо за приглашение», никаких замечаний о фильме, ровным счетом ничего.

– До встречи, – обратилась Шерри к Бо и вышла из зала.

Лулу очень сосредоточенно старалась помочь Дигби снять с головы наушники. Исполнительный директор изрек:

– Отличный фильм, просто отличный фильм, – и бросился к выходу; у него было какое-то обиженное выражение лица.

Вероятно, он спешил успокоить Свена Бантинга. Бо пока еще оставался на своем кресле, покусывая ластик на карандаше. Мне показалось, он о чем-то задумался.

– Давайте посмотрим фильм еще раз, – сказал он, давая знак киномеханику.

В это время Лулу и китаец пытались поставить Дигби на ноги, но потом снова сели. Мы просмотрели фильм еще раз.

– Черт побери! Теперь у меня полное представление, – сказал Бо, когда снова включили свет. – Я думаю, надо добавить побольше надписей и, может быть, кое-что подмонтировать. А еще мы могли бы взять нашу программу «R»[5] и показать этот фильм в колледжах.

В этот момент по проходу продвигалась Лулу и ее свита.

– Было занятно, – сказала она. – Дигби часть фильма проспал, особенно второй показ. Наверное, нам лучше отправиться домой. Дигби совсем вымотался.

Уход Лулу, совершенно очевидно, никакого значения для Бо не имел. Он помахал ей карандашом с обгрызенным ластиком и продолжил наш разговор. Его монолог длился довольно долго. Бо вслух размышлял о возможностях, открывающихся перед этим фильмом после соответствующей рекламы. Но я его не очень-то слушал. Мне подумалось, что лучше бы вместо приятеля Шерри Соляре я стукнул бы ее самое. Меня здорово разозлило, что Шерри даже и не подумала сказать мне «спасибо». Единственное, чего мне тогда хотелось, – это просто взглянуть на нее, но она оказалась гораздо находчивее, чем я. Она увидела меня, а я – ее солнечные очки. Думаю, она поставила меня на место или, точнее, показала, где, по ее мнению, это место расположено.

– Как вам понравилась мисс Шерри? – спросил Бо, когда, наконец, кончил излагать свои мысли.

– Она была дьявольски груба, – сказал я. – Она что, никогда не произносит слова «спасибо»?

– Все определяет власть, – сказал Бо. – Чем больше у вас власти, тем меньше вам нужно хороших манер. А когда вы наверху, то один из способов проявить власть как раз и состоит в том, чтобы иметь плохие манеры. Такой классной потаскухе, как Шерри, никогда не приходится говорить «пожалуйста» или «спасибо».

– И как же низко нужно ей упасть, чтобы снова стать вежливой?

Бо взглянул на меня как на последнего идиота.

– Я бы не стал ждать от Шерри никаких «спасибо» или «пожалуйста», – сказал он. – Она пребывает на самом верху уже так давно, что напрочь позабыла о всяких манерах, если они вообще у нее были. Шерри – женщина отчаянная.

– Отчаянная? Мне она такой не показалась.

– Вы с нею вместе не работали, – сказал Бо. – Вам не довелось наблюдать, как отчаянно она сражается, чтобы настоять на своем в каждой мелочи, изо дня в день, в течение целых трех или четырех месяцев. Дерьмо собачье! Я помню, как один раз, когда мы делали небольшой мюзикл, мне пришлось перевешивать дверь на ее автофургоне. Дверь эта открывалась слева направо, как и многие другие двери. Но Шерри решила, что ей будет удобнее, если у нее дверь будет открываться справа налево. И мы, ядрена мать, эту дверь перевесили.

– Зачем же вы это сделали?

– Затем, что вложили в этот фильм шесть миллионов, – сказал Бо. – А перевесить дверь у фургона никак шести миллионов не стоит.

– Шерри куда большая наркоманка, чем эта трясущаяся оглобля, с которой возится Лулу, – добавил он. – Только для нее наркотик – это власть. И я эту ситуацию называю отчаянной, потому как Шерри уже стареет. Просто не ждите от нее хороших манер, даже когда она больше не будет наверху. Вы увидите горечь, увидите ядовитый сарказм; увидите, как повсюду, без исключения, людей поливают кипятком и заживо сжигают.

– Я думал, вы хотите снимать ее в своей картине, – сказал я.

– Ох, да, хочу, – сказал он. – И прямо сейчас, пока она еще на высоте. И если я не начну на следующей же неделе, боюсь, потом может быть слишком поздно.

– Но по ее виду не скажешь, что ее дела так уж плохи, – сказал я. – Возможно, ей просто одиноко. Возможно, ей просто нужно, чтобы ее любили.

Бо быстро взглянул на меня.

– Любить – это термин с двойным смыслом, – сказал он. – Мисс Джилл ваш фильм уже видела?

– Нет, – резко ответил я. – У нее завтра день рождения. Я хотел, чтобы это было для нее подарком ко дню рождения.

– Рад узнать про ее день рождения, – сказал Бо. – За все, что она сделала для фильма Тони, мы должны ей минимум миллион роз. Мы очень высокого мнения о мисс Джилл.

Меня же волновало только одно – фильм мой ему понравился. У меня появилось какое-то ощущение удачи. Судя по тому, как Бо на меня смотрел, он хотел бы посоветовать мне держаться подальше от Шерри, Или порекомендовать быть ласковым с Джилл. Возможно, он намеревался дать мне еще какой-нибудь блестящий совет. Однако Бо ничего не сказал, хотя это тоже ничего не значило. Наверное, я мог бы стукнуть и его. Фильму моему это вряд ли пошло бы на пользу, но уж очень стали меня утомлять его проницательные крохотные глазки.

Алчным женщинам я доверяю: это такие личности, которые жаждут облизать каждый дюйм твоей кожи и всунуть свой нос во все дырки. Это прекрасно. Это абсолютно естественно. Женщины с таким характером не ждут от тебя слишком многого. Джилл же ожидала слишком многого и слишком многое уважала. Она уважала то, чего вовсе не существовало в действительности. Похоже, ее вообще мало интересовало мое прошлое, столь важное для большинства женщин. Им вечно хочется взять твое прошлое под контроль. На мой взгляд, это достаточно разумно.

Но Джилл подходила ко всему совсем не так, как другие. Она жила слишком приватно, была слишком осмотрительной, и раз в десять более вежливой, чем надо. Джилл всегда ждала, когда ее о чем-нибудь попросят, а таким путем вряд ли можно многого добиться.

Мы оделись для вечернего выхода еще перед просмотром, потому что после него собирались сразу пойти ужинать. Пока шел фильм, Джилл все время крутила в руках золотую цепь, которую я подарил ей на день рождения, то накручивая ее на пальцы, то снова раскручивая. Несколько раз я заметил на ее лице улыбку, но вслух она не засмеялась. Я стал нервничать. Если бы Джилл громко захохотала, я бы почувствовал себя гораздо лучше, но никаких смешков слышно не было. А когда фильм кончился, наступила та самая неловкая пауза, которая обычно бывает по окончании подобных просмотров.

Пауза длилась секунд пять. Для меня этого было вполне достаточно, чтобы пожалеть, что Джилл вообще оказалась на моем жизненном пути. Джилл не будет мне лгать. Она считала, что фильм у меня поганый и собиралась мне прямо так и сказать. Я это знал. Я наблюдал за лицом Джилл. Не знаю, но, наверное, я бы тут же в нее влюбился, если бы только она мне на этот раз соврала. Тогда мне стало бы так же хорошо, как если бы Джилл вдруг проявила алчность. Человек, не способный на ложь во имя возлюбленного, не вполне нормален, это точно. Я сам удивился, насколько важным оказывается было для меня ее мнение. После этого мы бы могли пойти на ужин, а потом – домой потрахаться. Может быть, я бы на ней даже женился. Кто знает? Жить с Джилл вместе было очень приятно – пусть даже она несколько зациклилась на здоровой пище, все равно приятно. Но если она не станет говорить то, что мне так необходимо услышать, тогда пусть все летит к такой-то матери. Это для меня слишком важно.

– Ну ладно, – сказал я. – Тебе фильм не понравился. Хрен с тобой. Хочешь пойти поесть?

– Хочу-у, – сказала Джилл и дотронулась до моей руки.