Я наградил его тяжелым взглядом готовящегося к драке хищника. Прочие животные (и большинство людей в их числе) не умеют так смотреть, даже когда им приходится сражаться. Я видел дерущихся оленей — их глаза во время схватки налиты кровью и наполнены нерассуждающей, бессмысленной яростью. В них нет того, что можно прочитать во взгляде хищника — расчетливой и холодной готовности убить. Люди не любят такой взгляд, он напоминает им, что для кого-то они могут быть не светочами разума, а просто мясом. Неприятно осознавать, что все твои амбициозные мечты и далеко идущие планы могут весьма нелепо закончиться в чьем-то желудке.

Пларк согнал с лица улыбку и отвел взгляд.

— Впрочем, он вовсе не обязан делать это сам. Кто-то другой также может вручить мне эти деньги, и я тут же забуду об этом нелепом договоре…

Я продолжал молчать и смотреть на него.

— Будь вместо тебя кто другой, я бы отказался принимать неустойку! — Пларк всплеснул руками и весь заколыхался, как небрежно поставленная на стол порция мясного желе, — я уже потратил на подготовку к этому бою намного больше пятисот драхм. Но я говорю себе: «Мальчик наверняка погибнет», и я понимаю, что не хочу этого! Хотя шансы у него неплохие — бестия совсем еще молодая, и двух лет ей нет… А еще — я же сказал, что у твоего бойца есть право на выбор оружия? Или не сказал?

— Значит, договор заключен при свидетелях? — спросил я спокойно. Пларк утер тыльной частью ладони пот со лба. Кивнул.

— Да. Двое весьма уважаемых людей из гильдии писарей случайно оказались поблизости, и…

— Это хорошо, — перебил я, — значит, нам не придется решать возникшую проблему в третейском суде.

— Да-да-да, — закивал Пларк, потом в его глазах мелькнуло подозрение, — какую проблему?

— Увы, — сказал я, разведя руками, — заключивший договор егерь не сможет выйти на бой.

Он сломал… руку… да, руку. Неприятно, конечно, но с егерями и не такое случается.

Пларк выпятил толстую губу и презрительно фыркнул:

— Значит, ему придется выплатить неустойку, — усмехнулся, — неприятно, конечно, но с егерями, ты прав, и не такое случается.

— Не обязательно, — теперь пришел мой черед усмехаться, — по гильдейскому праву, гильдия может ответить за обязательства своего члена. Вместо него на бой выйду я.

Толстяк замер с открытым ртом и на щеках его проступили бледные пятна.

— Гильдейское право? Да, может быть… но ты уверен, что он сломал руку? Ведь еще вчера…

— Абсолютно, — твердо сказал я, — желаешь убедиться?

Пларк сглотнул, потом несмело предположил:

— Но сломанная рука не делает его неспособным исполнить договор. Вот как мы поступим: мы примотаем одну из лап гиттона к туловищу и шансы станут равны. То есть, как бы равны — ведь мы примотаем ему правую лапу, а молодой егерь, если я правильно понял, сломал левую руку?

Честно говоря, я удивился — я не испытывал иллюзий насчет человеческих качеств распорядителя гладиаторских боев, но он что, всерьез полагает, что я погоню Геза на арену с одной рукой?

— О. Я совсем забыл, что «молодой егерь» сломал обе руки.

Пларк несколько секунд зло и беспомощно сверлил меня взглядом, потом вздохнул и выпрямился в кресле. Щеки его снова порозовели.

— Что же, — сказал он сухо, — надо уметь признавать свое поражение. Хорошо. Плати мне двести драхм, а я не стану идти и выяснять, насколько серьезны переломы и действительно ли они мешают мальчику делать то, что он сам обязался делать.

Я молча покачал головой.

— Ну это уже чересчур, — Пларк повысил голос, — если у тебя нет двухсот драхм, я готов взять расписку. Или ты собираешься сломать бедолаге обе руки из-за собственной жадности?

— Мне кажется, ты меня не понял, досточтимый Пларк. Разве я говорил «сломаю»? Я говорил — «сломаны». Так что ничего платить я не буду. А если ты желаешь расторгнуть договор, то так и быть — неустойку я с тебя требовать не буду. Просто верни те тридцать драхм, что ты взял у Геза.

— Ну нет! — Пларк хлопнул мясистым кулаком по ладони, и его обширные телеса возмущенно затряслись, — это уже выходит за все границы! Неслыханно!

Я пожал плечами.

— Как хочешь. Когда бой? Завтра? Не беспокойся об оружии, я принесу свою дагату. Ведь по условиям договора могу сам выбирать оружие.

С этими словами я повернулся и направился к двери.

— Стой, — с отвращением сказал мне в спину Пларк, — будь ты проклят.

Еще бы! Пларк достаточно хорошо знал свое дело, чтобы понять, к чему я упомянул именно дагату. Пожалуй, её длинное тонкое лезвие было единственным способом упокоить гиттона одним-единственным быстрым движением — вогнав её бестии в глаз на всю длину. Со взрослым гиттоном это бы не прокатило, не факт, что и со щенком получится — если вспомнить про привычку гиттонов постоянно мотать головой и про то, какие маленькие глаза у них глаза. Да, с первого удара может и не получиться, но вот чего не получится точно, так это красивого боя — такого, который пополнит кошелек распорядителя. На арене нужно убивать красиво. А мы этого не умеем. Егеря всю жизнь учатся убивать эффективно, а не эффектно. Привычки к картинным позам и лишним движениям из егерей выбиваются хорошими подзатыльниками в первые же тренировки.

Я обернулся.

— Чтобы я еще раз с вами, егерями, связался, — проворчал Пларк, доставая кошель.

Высыпал из него на ладонь несколько монет, потом вдруг наморщил лоб и задумался.

— Я верну тебе не тридцать, а пятьдесят драхм, — сказал он, криво ухмыльнулся, и ссыпал деньги обратно в кошель, — если мои бестии тебя не удивят. А вот если окажется, что видишь их впервые — ты заплатишь мне. Сотню. Идет?

Первым моим побуждением было — отказаться. Вторым — тоже. Потом я подумал о том, что это могут быть за бестии, которых я еще не видел. Одна догадка на этот счет у меня появилась, и поэтому мое третье побуждение отказаться было вдесятеро сильнее обоих предыдущих.

— Полно, Пларк. Ты что, забыл, кто перед тобой?

— Разве такое забудешь? — Пларк плотоядно улыбнулся, — потому и ставлю два к одному.

Будь на твоем месте кто другой, я бы один к ста спор предложил.

Я изобразил на лице легкое, ленивое любопытство. Но на самом деле мне было весьма тревожно и неспокойно. Нет худшего жребия для человека, чем попасться на глаза богу, когда ему хочется поиграть. Неужели?

— Уговорил, показывай. Только как же ты узнаешь, видел я этих бестий раньше, или нет?

— Ну, мы же честные люди, не станем друг друга обманывать, — толстяк визгливо засмеялся и, пыхтя, выбрался из кресла. Чтобы он смог пройти мимо меня в дверь, мне пришлось отступить в сторону на три шага.

Гладиаторские казармы располагались за амфитеатром, условия в них были вполне приличными, а порой — и чересчур приличными. У некоторых из гладиаторов даже отдельные квартиры имеются. Но мы, разумеется, пошли не в казармы, а вниз — в полуподвал, к клеткам. Зверье, бестии и те из гладиаторов, что не по своей воле дерутся, содержатся в клетках, отгороженных от самой арены лишь толстой дощатой дверью.

Пларк, даже не перваливаясь, а перетекая со ступеньки на ступеньку, пыхтел и хрипел, как загнанная лошадь, а я шел следом и все недоумевал — как же он наверх поднимается? Надо будет посмотреть — интересно же.

Но, увы, надежды на невиданное зрелище рассеялись сразу, как только мы достигли нижней площадки и Пларк, слегка отдышавшись, прохрипел стоявшему рядом стражнику:

— Беги к Аппию, пусть паланкин мой сюда несут.

Стражник, кивнув, рванулся мимо Пларка, но толстяк, явив неожиданную прыть, успел поймать его за руку.

— Да погоди! Болван! Дверь-то отопри сначала.

Стражник, что-то покаянно бормоча, сорвал с пояса связку, выбрал один из ключей и вонзил его в замочную скважину. Распахнул решетчатую дверь и, оставив её распахнутой, скользнул мимо Пларка и унесся вверх по лестнице. Распорядитель проводил его недовольным взглядом.

— Тупица. И ключи унес. Ему нас закрыть сначала полагалось, а он… — Пларк махнул рукой и бочком протиснулся в неширокий проем. Я не стал спешить за ним — я знал, что там есть еще одна дверь, которую стражник, находящийся внутри, должен открыть лишь после того, как мы войдем внутрь, а здешний стражник закроет свою. Простая предосторожность — даже если узникам удастся выскользнуть из клеток, убить стражника и открыть первую дверь, то выйти на свободу они все равно не смогут — вторая дверь открывается только снаружи. А потолок у казематов решетчатый — хочешь, из арбалета взбунтовавшихся узников перестреляй, хочешь — кипятком залей. Так что я подождал, пока звон ключей и лязганье замка возвестят о том, что местные стражники к правилам безопасности относятся совершенно наплевательски. Возможно, мне это скоро пригодится.