Долбили где-то в стороне, а Распутин с напарником на земле своими глазами наблюдали результат применения “Союзной силы” по беззащитному мирному населению. Они мрачнели всё больше, мечтая только об одном – быстрее проскочить это мёртвое село, выйти в заданную точку и дождаться эвакуации.

– Смотри, а эти шакалы уже тут, как тут! – глазастый Вася как всегда первым рассмотрел сквозь густую листву придорожных кустов машину с эмблемой “Армии освобождения Косово”, плотно загруженную каким-то домашним барахлом. Рядом, опершись на капот, о чем-то беседовали громилы в черных беретах с красно-жёлтой эмблемой USK.

– Мародёрят, черти, – сплюнул себе под ноги Распутин.

– Пуганём?

– Приказ был – только наблюдать….

– За этим бандитизмом?

– Нет оснований…

– Да какого…

Васино красноречие прервал звон разбитого стекла и отчаянный визг из ближайшего дома.

– Займи чем-нибудь этих у джипа, – на ходу сдёргивая с плеча автомат, успел скомандовать Распутин и, подбегая к дверям, услышал за спиной васин ужасный французский, бьющий по ушам на раскатистой букве “р”, в подражание Высоцкому:

– Суппорр-р-ртю! Лежион Жетр-р-ранже! Ля Фр-р-анс!

– НАТО интеллидженс! Донт мув! – продублировав, Григорий кувырком вкатился в дом к заранее присмотренной внутренней стенке, сразу же перейдя в положение стрельбы с колена.

Со света ослепшему Распутину сначала показалось, что на бесформенном ворохе тряпья сопит, ворочается и издаёт нечленораздельные звуки какое-то неземное существо, обладающее десятком щупальцев. Но проморгавшись, капрал смог разделить чудовище на составные части и вычленить двоих носителей камуфляжа, отчаянно боровшихся с кем-то, находящимся под ними. Лежащие прямо на полу черные береты c эмблемами давали возможность безошибочно идентифицировать принадлежность борцов к “Армии освобождения Косово”, а наполовину спущенные штаны одного из них – определить его намерения. Голоштанный, более чуткий ко внешним раздражителям, застыл и повернул голову к легионеру в то время, как его напарник, увлеченный своим занятием или просто тугой на ухо, продолжал попытки оседлать чьё-то брыкающееся тело.

– Хальт! Штеле дих форрр! – рявкнул Распутин, с удовлетворением глядя, как последняя фраза вызвала нужную реакцию. Возня прекратилась и оба искателя “клубничики” вскочили на ноги, выпучив глаза на закрывающую весь дверной проём фигуру капрала. “Всё-таки немецкий – идеальный язык для военного дела”, - подумал Григорий, убрав за спину автомат, чтобы дополнительно не пугать мародеров и продолжил вслух:

– Спик Инглиш? Шпрехен зи Дойч? Парле Франсе?

– Уштар Хоша, разведка Второй роты Второй бригады Армии Косово, – на дикой смеси языков Шекспира и Шиллера проблеял голоштанный, – проводим зачистку местности…

– Понятно, – кивнул Распутин, насмешливо смерив с головы до ног албанского воина. – А таким образом, – он взглядом указал на голые коленки собеседника, – экономите патроны? Или перешли на летнюю форму одежды?

Столь сложные речевые обороты успешно просвистели мимо ушей албанцев, но красноречивый взгляд они прекрасно поняли и спешно начали приводить своё обмундирование в порядок, а Распутин получил возможность получше разглядеть третьего участника представления – невысокую жгучую брюнетку, почти девчонку, растрепанную, измазанную с головы до ног какой-то краской, тоже одетую в камуфляж, превращенный стараниями албанских “ухажеров” в лохмотья. Девушка пребывала в состоянии шока – огромные глаза застыли неподвижными блюдцами на худом лице, губы, плотно сжатые в ниточку, побелели, как и костяшки крошечных кулачков, выставленных перед собой для защиты. Она походила на растрепанного воробья, готового к битве с коршуном не на жизнь, а на смерть.

– Кто такая? – спросил Распутин, обращаясь к албанцам.

– Сербская шпионка, – с готовностью ответил “голоштанный”. – Вот, изъяли при обыске!

Косовар протянул легионеру старенький ПМ со стертым воронением, при виде которого девчонка встрепенулась, будто в ожидании удара, и сильнее вжалась спиной в стену дома. Напарник “голоштанного” что-то затарахтел на своём языке, как сельский трактор третьей свежести.

– Он говорит, – с готовностью перевел “голоштанный”, - что мы можем уступить герру офицеру, как союзнику, право “первой ночи”.

Если Распутин еще колебался, не зная, что предпринять, то с последними словами все сомнения отпали.

– Ах вот оно что! – скрипнул он зубами, – право первой ночи! Это меняет дело! Что это у тебя? Полевое снаряжение саперов? – указательный палец Распутина упёрся в гигантский нож диковинной формы, к его лезвию были приварены два приспособления – что-то похожее на молоток и шило. Эту конструкцию “голоштанный” цеплял на пояс, успев натянуть форму.

– Нет, – бодро отрапортовал албанец. – Это оружие для уничтожения сербов. Главное лезвие – для отрезания головы и вспарывания живота, тупая часть – для пробивания черепа, острая – для выкалывания глаз. Наши учителя из британской Специальной авиадесантной службы называют его «серборез».

Боевик с почтением протянул оружие легионеру и застыл, преданно пожирая глазами.

– Ну что ж! – Григорий с хищной улыбкой Горгоны Медузы взял в руки тесак, пробуя остроту лезвия, – надо попробовать, что придумали эти коновалы с Туманного Альбиона, – добавил он и повернулся к девчонке, пребывавшей в полуобморочном состоянии.

– Вася! – прокричал Распутин, делая шаг к сербке.

– Я! – послышалось от калитки.

– Фас!!!

Одновременно с последним словом разворот на 180 градусов через правое плечо. Рука, раскрученная поворотом туловища, как камень из пращи, летит с тесаком параллельно земле и врезается в шею косовара. “Голоштанный” не успел даже удивиться, а его глаза, выпученные от преданности к “белому сахибу”, отделились вместе с головой от похотливого тела. “Саперная лопатка поудобнее будет”, - мелькнуло в голове. Распутин понял, что второго боевика с ходу не достанет. Выпавший из рук убитого пистолет стопой отбросил назад, превратил ногу в опорную, швырнул “инструмент”, созданный беспокойным британским “гением”, в спину бросившегося к оружию албанца. Не воткнулся, но ударив между лопатками, хотя бы сбил равновесие, заставил раскорячиться. Укороченный FAMAS Commando привычно вылетел из-за спины, сухой треск короткой очереди на три патрона. Тут всё закончено…

– Вася!

Напарник огромными прыжками несется к дому. Там, где он только что стоял, несерьезно и неубедительно, будто новогодняя хлопушка, бухает фугасная граната LU216, прозванная им “любкой”. Взрывная волна долетает до строения. Васька ничком падает на дорожку, но через секунду вскакивает и бежит дальше. Около машины один лежит неподвижно, двое барахтаются. Нормально! В то же мгновение сзади раздаются хлёсткие щелчки ПМ и вверху справа на притолоке появляются выщерблены от пуль.

– Ни хрена ж себе! – Вася застывает в дверном проёме, царапает пальцами кобуру своей пятнадцатизарядной “Беретты”.

Распутин оглядывается и видит девчонку с крепко зажмуренными глазами и трясущимися руками, давящую на спусковой крючок опустошённого “макарыча”.

– Отставить! – рявкает Григорий, успев подбить поднимавшуюся руку напарника с пистолетом.

– Командир, какого…?! – возмущается Василий, – эта стерва нас чуть не порешила!

– Сербка! Пленная… В шоке! – бросает ему Распутин, поворачивается и орёт уже по-взрослому, снабжая свои слова тремя этажами специфических идиоматических конструкций. – Ты, мать твою, что делаешь, дура! Брось оружие, идиотка!

ПМ с грохотом падает на пол. На Распутина снова таращатся глаза-блюдца и удивленно открывается рот, словно в ожидании ложки манной каши. Брови озадаченно взлетают, ломаются в обиженный домик. Трясущиеся губы сминаются в гармошку, разжимаются, и Распутин впервые слышит сдавленный голос балканской пленницы.

– Русси!.. Русси!!..

– Ну вот, кажется, разобрались, – усмехнулся Распутин.