Ветер не стихал ни на минуту. Через какое-то время они встали с кроватей и начали ходить. Ножки, когда-то такие пухленькие и розовые, постоянно прыгающие и скачущие по комнате и чердаку, похудели, ослабли и стали тонкими и бледными, как соломинки. Теперь они ползали, а не носились, а смех заменила слабая улыбка.

Усталая, я упала вниз лицом на кровать и думала, думала, думала. Что могли сделать мы с Крисом, чтобы вернуть их непосредственное веселье и детское обаяние?

Ничего не приходило в голову, хотя мы с радостью пожертвовали бы собственным здоровьем, чтобы возвратить его им.

— Витамины! — заявила мама, когда мы наконец поделились с ней своим беспокойством. — Витамины — это как раз то, чего им не хватает, как, впрочем, и вам. С этого дня вы все будете принимать ежедневно по капсуле витаминов. — Говоря это, она подняла свою тонкую, элегантную руку и провела по своим пышным, густым, блестящим и отлично ухоженным волосам.

— Солнце и свежий воздух мы тоже будем принимать в капсулах? — спросила я, присев на край кровати и мрачно поглядывая на мать, отказывавшуюся видеть истинную причину состояния близнецов. — Неужели ты думаешь, что если мы будем каждый день глотать витамины, то это вернет нам тот нормальный, здоровый облик, который мы все имели, проводя большую часть времени на воздухе?

Сегодня мама была во всем розовом, что ей несомненно шло. Одежда подчеркивала здоровый румянец на ее щеках, и даже волосы, казалось, излучали розоватое сияние.

— Кэти, — ответила она, бросив в мою сторону покровительственно-укоряющий взгляд. Однако, я заметила, что она опять на знает, куда деть свои руки. — Не понимаю, почему ты так настойчиво пытаешься сделать мне больно. Я делаю все, что могу, и тебе это известно. Если хочешь знать, витаминные капсулы действительно заменяют солнце и свежий воздух. Именно для этого их и делают в таком количестве.

Ее безразличие задело меня еще больше. Я взглянула на Кристофера, который, низко наклонив голову, внимательно слушал все, не произнося ни слова.

— И сколько мы еще будем находиться в заключении?

— Недолго, Кэти, еще совсем недолго, поверь мне.

— Еще месяц?

— Возможно.

— А ты не можешь попробовать тайком вынести близнецов, чтобы, например, прокатить их на своей машине. Наверняка можно спланировать все так, что слуги ничего не заметят. Я думаю, это принесет громадную пользу. Нас с Крисом брать не обязательно.

Она повернулась и посмотрела на моего старшего брата, думая, что мы сговорились, но по его удивленному лицу было понятно, что он слышит об этом впервые.

— Нет! Конечно нет! Я не могу так рисковать! В этом доме работает восемь человек прислуги, и хотя все они живут в отдельной постройке, кто-то из них постоянно смотрит в окно и обязательно услышит, как я завожу машину. Они ужасно любопытны и наверняка захотят узнать, куда я еду.

— Тогда не могла бы ты принести нам свежих фруктов, особенно бананов? Ты же знаешь, как близнецы любят бананы, а ведь они не видели их с тех пор, как мы здесь, — холодно сказала я.

— Завтра я принесу бананы. Ваш дедушка их терпеть не может.

— Причем здесь дедушка?

— Из-за этого бананы не покупаются.

— Ты ездишь в свою школу секретарей каждый день, кроме выходных, и вполне можешь сделать остановку в магазине и купить бананов. И арахиса, и изюма. И кроме того близнецам время от времени не помешала бы воздушная кукуруза. Надеюсь от кукурузы у них зубы не испортятся.

Она закивала, соглашаясь.

— А что ты хотела бы для себя?

— Свободу! Я хочу выйти отсюда. Мне надоело сидеть в запертой комнате. Я хочу, чтобы близнецы и Крис тоже увидели свободу, и как можно быстрее. Я хочу, чтобы ты сняла дом, купила дом, украла дом — мне все равно! Но забери нас из этого дома!

— Кэти, — снова взмолилась она. — Я же уже сказала, я стараюсь как могу. Разве я не приношу вам постоянных подарков? Чего вам еще не хватает, кроме бананов? Назовите!

— Ты обещала, что мы останемся здесь ненадолго, а это тянется уже несколько месяцев. Она беспомощно развела руками.

— По-твоему, я должна убить своего отца. Я утвердительно кивнула.

— Оставь ее в покое! — взорвался Крис, как только его богиня закрыла за собой дверь. — Она ради нас выбивается из сил! Не смей больше к ней придираться! Удивительно, что она вообще продолжает ходить к нам, несмотря на то, что ты немедленно наскакиваешь на нее со своими бесконечными вопросами, как будто ты не веришь ни одному ее слову. Ты не представляешь, сколько ей приходится переносить. Думаешь, она рада, что ее дети заперты в комнате и играют на чердаке?

Трудно было с уверенностью сказать, что думает и чувствует такая женщина, как наша мать. Ее лицо всегда оставалось невозмутимо-спокойным, хотя она часто выглядела усталой. Она всегда появлялась в новой и дорогой одежде, редко одевая одно и то же по два раза, но и нам она всегда дарила новую и дорогую одежду. Хотя, конечно, нам было все равно, что носить. Никто посторонний не видел нас, кроме бабушки, так что мы могли бы носить на себе рваное тряпье, что ее, вне всякого сомнения, обрадовало бы гораздо больше.

Мы не ходили на чердак, если на улице шел снег или дождь. Даже в ясные дни было очень ветрено. Ветер задувал в щели старого дома, постоянно издавая яростный вой и тяжкие стоны.

Однажды Кори проснулся среди ночи и позвал меня:

— Сделай так, чтобы ветер ушел, Кэти!

Я встала с кровати, где спала вместе с Кэрри, которая крепко спала, свернувшись клубком под ворохом одеял, забралась в постель к Кори и крепко обняла его бедное, худое маленькое тельце. Ему так не доставало любви, не хватало настоящей материнской ласки… У него была только я. Он был таким маленьким, хрупким, что я боялась, что новый порыв ветра может унести его далеко-далеко. Я наклонилась, вдохнула сладкий запах его кудрявых льняных волос и поцеловала его так же, как я часто делала, когда он был еще грудным младенцем, и я впервые начала нянчить настоящих детей, а не кукол.

— Я не могу убрать ветер, Кори. Только Бог может сделать это.

— Тогда скажи Богу, что я не люблю ветер, — произнес он сонно. — Скажи ему, что я боюсь, что ветер заберет меня.

Вместо ответа я только крепче прижала его к себе, чтобы никогда, никогда не позволить ветру унести Кори. Никогда! Я знала, что он имеет в виду.

— Кэти, расскажи мне что-нибудь, чтобы я не думал о ветре.

И тогда я начала рассказывать ему о волшебном мире, где маленькие дети жили в маленьком, уютном домике, с отцом и матерью, которые были большими и сильными, достаточно сильными, чтобы отвести от детей все страхи и напасти. Это была семья из шести человек, и на заднем дворе у них был сад, где между стволами высоких деревьев висели качели и где росли настоящие цветы, которые засыпали осенью и снова просыпались весной. И еще у них была собака по имени Клевер и кошка по имени Каленсо, и желтая птичка пела у них в золотой клетке целыми днями, и все они любили друг друга, и никого не секли и даже не шлепали, и двери в доме были всегда открыты, и шторы тоже.

— Спой мне песню, Кэти. Я люблю твои колыбельные.

Все еще обнимая его, я начала напевать стихи, которые сама сочинила на мелодию, которую Кори постоянно напевал… его мелодию. Эта песенка должна была отогнать его страхи и мои тоже. Это было мое первое рифмованное стихотворение.

Я слышу, как ветер поет мне с холма, Со мной говорит он, когда ночь так тиха. Он шепчет, и я понимаю его, И ночь открывает свое колдовство.

Я чувствую бриз, доносящийся с моря, На крыльях своих он умчит мое горе, Растреплет мне косы, поманит с собой, Туда, где о скалы бьется прибой.

Когда-нибудь я заберусь на вершину, И утро настанет, и солнце взойдет, И кто-нибудь все объяснит для меня. Если я проживу еще один год.

Закончив петь, я увидела, что малыш крепко уснул в моих объятиях и ровно дышит, чувствуя себя в безопасности. Крис лежал рядом. Он не спал и широко открытыми глазами смотрел в потолок. Он повернулся и наши взгляды встретились. Его пятнадцатый день рождения был уже позади, со всеми полагающимися атрибутами — тортом и мороженым. Подарки он получал каждый день. Теперь у него был фотоаппарат «Полароид» и новые часы. Просто здорово! Как легко было его успокоить. Вернее, подкупить.