– Переведите, – прошептал он, когда она произнесла что-то по-гэльски.

Кэтриона открыла глаза.

– Я спросила: «Вам так нравится больше?»

Доминик снова расхохотался. Он трясся всем телом, и его смех передавался ей.

– Что касается этого дела, нет такой вещи, которая бы мне не нравилась! А теперь – тихо, обращайте внимание на нюансы. Давайте почувствуем себя настоящими любовниками.

На этот раз у нее все было иначе. Ощущения рождались медленно и плавно из той откровенности, из той глубокой прочувствованности, что сопровождала взаимный обмен ласками. В дарованной ей нежности ощущались деликатность и умудренность. Доминик был подобен солнцу, чье тепло утопало в ее теле, расплавляя его, смешиваясь с ним. Он разрушил ее защитную броню и проник глубоко в душу, растворяя ее страхи, превращая их в страсть, как тающий лед в ручейки. Конвульсии стали неукротимы и так глубоки, что у нее зазвенело в голове. Ей захотелось плакать; она обвила руками его гладкую мускулистую спину и не отпускала, крепко держа его в своем теле. Это был ее звездный час, последнее мгновение!

Молчаливый, сосредоточенный, он ждал, когда настанет желанное для нее расслабление. И тогда он выскочил, чтобы ненароком не сотворить ей дитя. Обвив ее руками, он вплотную притянул ее к себе и так держал. Она лежала притихшая, прислушиваясь, как бьется его сердце.

«Вы влюбитесь... – вспомнила она. – Ваше сердце будет разбито».

Увы и ах! Она уже влюбилась, а ее сердце было разбито давно! Но Доминик должен уехать в Англию – в противном случае Джерроу Флетчер увидит его в Инвернессе, на виселице, а еще прежде будет истязать его в темнице. Итак, он уедет, и тогда их будут разделять более ста миль, и для нее не останется ничего, кроме как сесть на корабль и плыть на запад. Судьба перенесет ее за океан, где не будет «Страны молодости», а останется лишь вдребезги разбившееся сердце.

Внезапный порыв ветра принес холод. Доминик сел и укутал ее своим пледом, чтобы посвежевший воздух не кусал ее обнаженную кожу. Температура в пещере резко падала, хотя снаружи по-прежнему голубело небо.

– Боже праведный, снег! – воскликнул он.

Окруженная теплом, она смотрела, как за входом в пещеру дрожит воздух и плывут белые хлопья. Крошечные снежные сугробы вбивались серебристыми клинышками между вереском и цветами.

– Снег не пролежит долго, – сказала она. – Земля еще не успела остыть.

Ветер неожиданно переменился, и взбудораженные хлопья начали покрывать колокольчики, пока каждый из голубых чепчиков не склонился к земле. Тонкие стебельки перегнулись пополам. Снег быстро таял, и в наполовину исчезнувших заносах блестели кристаллики льда.

Доминик поцеловал ее в макушку.

– Когда Калем однажды рассказал мне о таком снегопаде, я принял это за шутку.

– О, это не такое уж необычное явление в наших горах. Природа чувствует, когда цветы получают слишком много солнца, и тогда она насылает на них снег и лед, чтобы спрятать их в кружевных покоях.

– Подобно старой даме, оберегающей свое лицо?

– Если хотите. – Кэтриона нежилась, тая от прикосновения его рук, пусть даже на очень короткое время защищающих ее от пустоты.

От снега на земле осталась лишь легкая наледь не более чем в четверть дюйма. Пока она медленно исчезала, каждый блестящий кристаллик мигал всеми цветами радуги. Колокольчики один за другим сбрасывали свое холодное бремя и расправлялись как пружинки. Наконец небо заблестело и засияло яркими красками. Через весь голубой свод, словно эхо драгоценных камней изо льда, перекинулась огромная волшебная арка.

– Радуга! – В голосе Доминика зазвучало благоговение. – Божье обещание надежды. Мне кажется, я мог бы полюбить эту землю. Вы слышите меня, Кэтриона?

Тревога прервала ее блаженство.

– Вы должны возвращаться в Англию. Поезжайте туда, где не будет опасности, не то вас арестуют, и вы исчезнете в неизвестности в каком-нибудь подполе.

– Вы отказываетесь от надежды? – вкрадчиво спросил Доминик, поддразнивая ее. – Может, нам навсегда остаться в этой пещере?

– Здесь тоже нет ничего вечного для нас. Я скоро покину эти горы и уеду в Канаду.

– Я могу поехать с вами.

– О, безумный человек! Те дикие места не для вас. Нет, нет, возвращайтесь скорее в Лондон, в ваши клубы, к вашим женщинам...

Доминик сидел рядом с ней, сильный, ничуть не боящийся холода, и прижимал ее к себе.

– Вы думаете, я навеки обручен с моей лондонской жизнью?

Он попал в самую точку. Другой правды не могло быть.

– Я представляю себе, что для вас значат образование, культура, политика и все, к чему вы привыкли. Вы – брат английского лорда, и вас привлекают все блага цивилизации, не так ли?

– Да, – честно признался он.

– Когда Макноррины будут вынуждены эмигрировать, им придется начинать все с нуля – осваивать дикие пастбища, заново создавать фермы и охранять их от индейцев. Ничего, кроме тяжелого труда, не ждет наших мужчин. Там не будет времени для поддержания культуры, даже своей собственной. Наши книги останутся здесь. Нам негде будет собраться для пения или чтения стихов. У нас не будет помещений для школ, и наши дети вырастут дикарями. А что вы знаете о земледелии, уходе за домашним скотом?

– Ничего. Но вам не нужно уезжать. Вы можете поехать со мной в Англию.

– А они пусть отправляются на новые земли без меня? Это будет предательством по отношению к моему клану, я не могу себе этого позволить.

– Я вас понимаю. – Доминик поднял ее руку и поцеловал. – Хорошо, не будем ничего обсуждать наперед. Давайте сейчас поцелуемся и попрощаемся.

– Что? Вы уже уезжаете?

Доминик загадочно улыбнулся:

– Меня сильно раздражает Джерроу Флетчер. Я хочу поехать в Инвернесс и заняться им.

Кэтриона вывернулась из его рук и посмотрела ему в лицо.

– Не смейте этого делать!

– Это необходимо, поверьте мне. Возвращайтесь в Дуначен – люди Ачнадрочейда сейчас нуждаются в помощи, и кроме того, вы должны быть там еще по одной причине: вдруг миссис Макки привезет туда Эндрю? Вам нужно устроить Изабель, самой принять ванну и переодеться. Если они придут и станут спрашивать вас, говорите, что вы не покидали башню, и ни в чем не сознавайтесь. Ведите себя как леди. Если вы будете держаться надменно – в конце концов дочь Ратли ваша тетя! – они от вас отстанут.

Кэтриона отвернулась, но тут же снова взглянула на него.

– Вам нельзя ехать в Инвернесс. Они обвинят вас в убийстве.

– Это меня не остановит. – Доминик встал и взял свои вещи.

Кэтриона схватила его за рукав.

– Не делайте этого, Доминик!

Зеленые глаза были неумолимы.

– Разве вы можете позволить Флетчеру истреблять по частям эти долины, потому что беспокоитесь за мою жизнь? Вы хотите увидеть, как завтра станут сжигать другие деревни, а Глен-Рейлэк выметут подчистую? К концу недели здесь может не остаться ни одного жителя, а я буду сидеть и прятаться!

– Нас выгонят в любом случае...

– Но еще не сегодня. Без Флетчера они не придут. – Доминик заключил ее в объятия, словно добиваясь этим ее согласия. – Ради Бога, поймите две важные вещи. Одно дело – герцог с его стремлением извлечь побольше прибыли, и совсем другое – Флетчер. Ратли мог распорядиться отдать Глен-Рейлэк в новую аренду под выпас овец, но вряд ли с такой головокружительной поспешностью и тем более с причинением таких серьезных разрушений. А вот Флетчер движим жаждой мщения. Я могу задержать его в Инвернессе и оттянуть время для Макнорринов. К сожалению, это все, что сейчас удастся сделать.

– Вы пожертвуете собой напрасно! Если вас закроют в подвале, разве это спасет Глен-Рейлэк?

– Пусть сперва попробуют!

– Закроют, если поймают. Вам нельзя туда ехать – это слишком большой риск!

Доминик наклонился и поцеловал ее.

– Я везучий. Время, Кэтриона, только время может спасти вашу долину. У меня еще осталась одна монета на покупки!

Кэтриона вырвалась, ничего не видя сквозь слезы, не в состоянии выказать глубину своего отчаяния. Она задыхалась от правды, которой он еще не знал.