— Тай-пэнь?

Глаза Сойера опять закрылись.

— Да, Питер?

— О чем вы хотели поговорить со мной?

Сойер вздохнул.

— О Мики.

— О Мики?

— Сегодня она приходила ко мне во сне. В царстве духов она повстречала кого-то, и теперь хочет за него выйти замуж.

Хотя она умерла ребенком, но духи не имеют возраста. Китайцы верят, что духи, как и живые люди, могут страдать от одиночества, мечтать о счастье, стремиться к цельности. Вот что имел в виду Сойер.

— Но это просто прекрасно, тай-пэнь, -сказал Ынг, всем телом подаваясь вперед для убедительности.

Сны такого рода весьма часты у китайцев, потерявших своих детей. Ынг подумал, что это очень интересно, что тай-пэнюснятся такие сны, но вряд ли это так уж удивительно. Хотя чужеземцы вообще-то не могут входить в контакт с духами, но Сойер, конечно, врос в китайскую культуру.

— Теперь ее дух обретет счастье. Она сказала, за кого хочет выйти?

— Вот его имя, — ответил Сойер, пододвинув через стол листок бумаги. — Надо пригласить сам-ку,чтобы она узнала адрес этого человека и устроила все, что надо для свадьбы духов.

— Это очень благоприятный знак, тай-пэнь, -сказал Ынг, беря листок. — Я знаю подходящую сам-ку. Не исключено, что к ней уже обращались родственники того покойника насчет Мики. Сны такого рода обычно одновременно посещают обе семьи. — Он поднялся из-за стола. — Я ей позвоню немедленно.

Оставшись в одиночестве, Сойер опустил обе руки на полированную крышку стола. Когда он их поднял, на столе остались отпечатки его ладоней, быстро исчезающие. Как Мики.

Сэй Ан, его секретарша, стояла в дверях. Очевидно, она только что зашла.

— Тай-пэнь,вам что-нибудь нужно?

Эндрю Сойер медленно покачал головой.

На даче было так тихо, что она слышала воду и ветер. Уже довольно поздно, но все еще светло — ее любимые часы в летнее время. Каркнула пролетающая ворона, и ее хриплое карканье раскатилось по вечернему небу, как гром.

Даниэла спустилась в погреб и, вынув пару кирпичей из стены, достала записную книжку из потайного места. В таких вот местах в послереволюционные годы в России хранились иконы. Мать ее была верующей, но скрывала это даже от мужа. И сейчас Даниэла сделала точно то же, что на ее глазах не раз проделывала мать, хотя извлекла она из тайника не икону, а другой, но не менее ценный для нее предмет.

И опасность ее действий была сродни той, которой подвергалась мать, пряча от отца икону. Ей было приятно осознавать, что она скрывает от мужа нечто сокровенное. Символ внутренней свободы. Вот и Даниэла поступала так же в отношении Карпова.

Она присела за грубо сколоченный столик и, положив перед собой текст и шифр, принялась за работу. Металлический абажур настольной лампы отбрасывал на нее сноп яркого света.

Работа шла быстро и четко, потому что шифр был придуман ею самой. Секретная работа требует особенной четкости. Снова Даниэла вспомнила о своей матери, тайно работавшей на Русскую православную церковь и приобщившую к этому и дочь. Общая тайна сблизила их, как двух заговорщиков.

Посещения церкви были для Даниэлы праздником духа, по эмоциональному заряду сравнимым с оперным представлением. Хотя она не стала религиозной в полном смысле этого слова, но уважением к религии прониклась. Даже в этом юном возрасте она почувствовала вечность и непреходящую ценность идей, проповедуемых церковью. Феодализм ушел, капитализм уходит. Возможно, и социализм уйдет. Но Бог — он вечен.

Матери не надо было говорить ей об этом. Эти мысли были ее собственным маленьким открытием. Позднее она еще более укрепилась в убеждении, что все политические системы временны, ибо являются продуктом деятельности человека.

Закончив дешифровку, она закрыла записную книжку и положила ее на место, заботливо прикрыв кирпичами. Затем вернулась к столу и задумалась над последним донесением Медеи.

«Медея» — так назывался проект, существовавший уже более трех лет. Главным исполнителем его был человек, которого завербовала сама Даниэла. Столкнулась она с ним случайно, занимаясь другим, более прозаическим проектом. Тот проект был благополучно завершен. Но в процессе работы Даниэла собрала сведения о всех людях, которых он так или иначе касался. Один из таких людей был Чжан Хуа, высокопоставленный чиновник в китайском коммунистическом руководстве. Как оказалось, его младший брат жил в Гонконге. Даниэла приказала установить за ним слежку и скоро получила подробную картину взаимоотношений в семействе Чжан Хуа.

Собрав эту информацию, она бросила пробный шар. Чжан Хуа отказался от сотрудничества, чему она, впрочем, не удивилась. Но когда Даниэла организовала задержание жены его брата и воздействовала на чиновника с этого фланга, он через сорок восемь часов капитулировал.

Даниэла не отпустила заложницу, пока не удостоверилась, что первая информация, переданная ей ее новым агентом, соответствует истине. В течение трех следующих месяцев Чжан Хуа передал ей еще три донесения. Все они содержали важную информацию, впоследствии полностью подтвердившуюся.

Первое время Даниэла чувствовала сильное искушение сообщить о своем триумфе Карпову и получить за это медаль. Но потом заколебалась. И чем больше она думала, тем большую чувствовала уверенность, что может одновременно и отличиться, и сохранить собственный канал в Пекине. Когда переданные Медеей образцы были доставлены ей, она сама тщательно все проверила, сделала пробы воды. И когда ее люди арестовали трех инженеров, которые, как оказалось, работали на китайцев, Карпов захотел немедленно узнать, откуда она получила эти сведения. И тогда она сказала полуправду, что, мол, были кое-какие подозрения, да еще кое-что просочилось по ее обычным каналам. Все это звучало весьма убедительно.

Она получила медаль и сохранила Медею для себя. Теперь, читая последнее донесение, она радовалась, что так поступила. В донесении говорилось, что внутри китайского руководства идет ожесточенная борьба по вопросу о Гонконге. С самого начала сформировалось два лагеря. С одной стороны, сторонники жесткого курса желали бы вернуть полный контроль над колонией Ее Величества уже в 1997 году. Они говорят, что, мол, стыдно терпеть такое положение, при котором иностранцы управляются столь успешно с исконной китайской территорией, «гнусным образом отторгнутой в 1842 году». И, мол, дело чести Китая доказать, что коммунисты с этим прекрасно и сами справятся, что Китай может занять место среди других великих держав в сфере бизнеса, начав с управления Гонконгом.

Этим «ястребам» противостоят так называемые «прогрессисты». Их позиция, по словам Медеи, в большей степени находится в русле исторического развития китайского национального духа, чем высокопарной коммунистической фразеологии их оппонентов. Прогрессисты верят в способность их страны развиваться, учась на собственных ошибках, и считают, что единственный способ для нее сохранить свою жизнеспособность в XXI веке — адаптировать применительно к собственным нуждам опыт западной культуры. Во всяком случае, на ближайшее будущее.

Они говорят, что сломать отлаженные механизмы деловой жизни Гонконга — значит рисковать перегородить денежный ручеек, по которому миллионы долларов перетекают в Китай, или, во всяком случае, так основательно испортить его русло, что денежки будут уходить в землю. Последние шесть лет — Даниэла знала об этом в результате своих собственных наблюдений — посланцы коммунистического Китая активно внедряются в деловую жизнь колонии. Доходы их все возрастают.

Да и ее — тоже. Поскольку она сама запустила там свою программу — для начала. Чтобы программа дала весомые плоды в будущем, она и затеяла игру с Медеей...

Ага, вот и самый главный пункт донесения. Один из прогрессистов, чиновник «очень высокого ранга», уже давно проводит свою собственную гонконгскую операцию. По словам Медеи, она преследует две главные цели. Во-первых, способствовать тому, чтобы восторжествовал их подход к решению гонконгской проблемы. Во-вторых, овладеть методами тайного контроля над циркуляцией денежного и золотого запаса внутри колоний Гонконг и Макао[26].