— Хватит уж, Луков, — решила Катя. — Сам ты, небось, и десяти чисел не запомнил бы.

— А я и не брался… — недовольно откликнулся «медвежливый» Луков, но писать прекратил.

— Можно? — громко и тонко спросил Лёнчик

— Можно! — сказала Катя, и в зале тоже закричали, что можно.

Лёнчик сдернул повязку, повернулся к доске, звонко отсчитал:

— Раз! Два! Три! — отвернулся опять. Два старшеклассника, что дежурили рядом с доской, повернули ее на визгливой оси. По визгу Лёнчик понял, что опять «можно». Крутнулся на твердых каблуках, со стуком подошел к доске (он уже совсем не робел). Взял мел из толстых пальцев Лукова. На открывшейся залу чистой стороне доски начал выводить цифры. Он торопился — видимо понимал, что зрителям надоела эта затянувшаяся процедура. Впрочем, они терпеливо ждали. Через две минуты Лёнчик отдал Кате мел.

— Вот… Всё…

— Прекрасно!.. Ребята, поставьте доску ребром к залу, встаньте по одному с каждой стороны и проверяйте!

Старшеклассники так и поступили.

— Семь! — сказал тот, что читал цифры Лукова.

— Семь! — согласился другой, со стороны Лёнчика.

— Два!..

— Два!..

— Девять!..

— Девять!..

— Три!..

— Три!..

Сперва их голоса звучали в полной тишине. Потом стал нарастать азартный шум. Катя остановила его жестом опытного конферансье. И с этой секунды нарастало лишь молчаливое азартное напряжение.

Похоже, что все длилось около пяти минут. И наконец:

— Четыре!..

— Четыре!..

— Ноль!..

— Ноль!..

И сразу:

— Ура-а!!

— Лёнчик молодец!!

Лёнчик смущенно вытирал черной косынкой испачканные мелом ладони.

Луков с достоинством развел руками: мол, что делать, я был не прав. И собрался с тем же достоинством покинуть сцену.

— Минуточку! — Катя ухватила его за пушистый рукав. — Ты забыл про условия? Лёнчик тебе что-то должен.

Луков снова развел руками, усмехнулся. Снисходительно нагнулся к Лёнчику.

— Пжалста…

Так они стояли друг против друга, словно персонажи лесной сказки — медведь подростковых лет и черный муравей — на фоне густых берез.

Лёнчик пошевелил пальцами и отвернулся:

— Да ладно… Я не хочу.

Луков развел руками еще раз. Но похоже, что у Кати Семейкиной был к нему какой-то свой счет.

— Подожди, голубчик! Если не хочет Лёнчик, пусть щелкнет кто-нибудь другой…

— Мы так не договаривались! — завопил Луков. Может быть, излишне артистично. Но зрители в ответ завопили, что «договаривались»! В условиях ведь не было, что ставить шалабан должен обязательно Лёнчик!

— Есть желающие отвесить шал… щелчок Степе Лукову? — беспощадно спросила Семейкина. Чуть не половина зала рванулась к сцене, но поднял руку старшеклассник у доски. Высокий такой, крепкий, явно спортсмен.

— Давайте я…

— Мамочки… — выдохнул Луков, но не сделал попытки к бегству.

— У всех мамочки… — сказал старшеклассник, и Лодька вспомнил, что это, кажется цитата из Ильфа и Петрова, которых любит папа.

Старшеклассник подошел к несчастному Лукову. Помассировал кисти. Зал опять притих. Степа Луков обреченно зажмурился. Старшеклассник сложил пальцы в колечко, помахал эти колечком в воздухе, подышал на него. Луков быстро глянул одним глазом и зажмурился снова.

Конечно, большой парень пощадил несчастного Лукова. Готовился долго и зловеще, а щелкнул слегка. Но его товарищ в этот миг ахнул по доске кулаком и над сценой раскатился гул. Степа картинно подскочил. И снова — радостные крики и аплодисменты.

Катя переждала шум и объявила, что концерт окончен.

— Убирайте стулья, будут танцы!

Задним числом Лодька сообразил, что сценка с шалабаном был задумана заранее, для увеселения зрителей. Но трюк с цифрами подстроить было невозможно, способности второклассника Арцеулова сомнений не вызывали. Однако Лёнчику, видимо, не нужна была слава. Он куда-то исчез, и в тот вечер его никто больше не видел…

К Лодьке подошла Стася. Шепнула:

— Письмо взял?

— Взял…

У них был теперь свой «почтовый ящик»: маленькое, незаметное в складках коры векового тополя дупло. В полутора метрах от земли (то есть от утоптанного снега). Тополь стоял в трех кварталах от Стасиного дома, на улице Хохрякова, вплотную к забору. Надо было подойти, оглянуться, быстро сунуть руку, нащупать в древесной пустоте спичечный коробок, достать из него скомканную бумажку, положить вместо нее свою. Во всем этом ощущалось приключенческое замирание. Хотя никаких тайн в письмах не было. Как и в переписке с Борькой — самые обыкновенные дела: «Лодя приходи ко мне завтра в пять…», «Я купил два билета на «Тарзана в Нью-Йорке»…», «Мама достала на работе билеты для экзаменов в седьмом классе целая книжка ни у кого еще нет можно переписать…», «Я взял у Борьки Янки при двор короля Артура дам тебе…», «Каток скоро закроют начал раскисать…»

А если бы кто-то пронюхал про тайник и выудил письмо, то все равно ничего бы не понял. Шифровки же!. Прочитать их можно было только с помощью «дырчатых ключей» — похожих на те, что у Лодьки и Борьки, но с иным порядком отверстий…

Лодька успел ответить, что да, конечно, письмо взял и прочел и оставил свое. Но в этот момент появился рядом Борька.

— Лодь, пошли, познакомлю с нашими ребятами.

Лодька демонстративно взял Стасю за руку. Борька не спорил.

Они вышли в коридор и оказались в полутемном закутке под лестницей — такое подходящее место для завязки каких-нибудь загадочных событий. Стася не удивилась: видимо бывала здесь и раньше. И ребят, которые там ждали, она знала.

Один из мальчишек светил в стену фонариком, луч мягко отражался, можно было различить лица. Кроме Лодьки, Борьки и Стаси, здесь оказались еще четверо.

— Это Агата Яковенко… — Борька джентльменски начал знакомство с девочки. У нее были толстые черные косы и очень темные глаза («Как агаты», — подумалось Лодьке).

— Это Аркаша Вяльцев. Он в седьмом «А»…

Лодька кивнул. С маленьким, похожим на пятиклассника Вяльцевым он не был близко знаком, но часто видел его в школе…

— Это Эдик Савойцев…

Худощавый и высокий Эдик наклонил голову с гладкой светлой прической — словно воспитанник кадетского корпуса.

— …А это Клим Моргалов, вы уже немного знакомы… Его назвали Климом в честь Ворошилова.

Названный в честь Ворошилова Моргалов тоже наклонил голову, хотя и не так изящно, как Эдик. Он был шестиклассник, но выглядел не младше Лодьки (и второгодника Борьки): крепкий такой, со спокойным командирским лицом. «Малость похож на Фому», — вдруг мелькнуло у Лодьки.

С каждым, даже с Агатой, Лодька обменивался рукопожатием — несколько церемонным, но в то же время дружеским.

— Я думаю, теперь мы будем видеться часто, — подвел итог знакомству Эдик Савойцев.

— Да, Лодя запишется в наш кружок, — будто о решенном деле, сообщила Стася.

— Разве это так просто? — засомневался Лодька. — Борька говорил, нужна характеристика из школы. Наша Зоюшка мне ее ни за что не даст. После истории с «покойником». Борька это дело знает…

— Обойдемся, — увесисто пообещал Клим. — В драмкружке мальчиков не густо, Агния Константиновна будет рада…

…Когда вдвоем проводили Стасю и возвращались на улицу Герцена, Лодька услышал неожиданную просьбу:

— Ты вот что, Лодь… ты во Дворце не называй меня «Борька». Там это не принято. «Боря» или в крайнем случае «Борис»…

Лодька усмехнулся, но кивнул с пониманием:

— Ладно… Будем искоренять в себе дурные манеры…

Лодька сидел на низком широченном подоконнике. Боком к стеклу. Одну ногу поставил на пол, другую на мраморную подоконную доску. Слева, за громадным, как витрина «Гастронома» окном, была Первомайская улица — с редкими машинами и частыми прохожими. Справа — зрительный зал Дворца. В тесных комнатушках и даже в коридоре уже занимались разные кружки, но в зале пока было пусто. Только заглянула разок техничка тетя Лиза (Лодька быстро убрал ногу с подоконника).