Он кивнул блондину. Мягко шурша шинами, машина рванулась в перспективу улицы.

Когда в 8 часов вечера Андрей позвонил по телефону, как было условлено, и попросил к телефону Виктора Николаевича, чей-то суровый голос сухо ответил:

— Виктора Николаевича? Кто говорит? Мистер Горин? К сожалению, я не могу его позвать, потому что Виктор Николаевич Лямин час тому назад убит.

— Что?! Что?! — крикнул, холодея от ужаса, Горин, но голоса в трубке больше но было слышно. Трубка выпала из рук Андрея. Побелевшими губами он пробормотал так недавно услышанную фразу: «Никто из нас не знает, что с ним будет через полчаса…»

Субинспектор устало потянулся и обратится к Горину с официальным видом:

— Вы приехали по делу об убийстве Виктора Николаевича Лямина? Садитесь. Ваше имя, отчество, фамилия, лета и занятие.

— Андрей Михайлович Горин, 29 лет, бывший студент, русский эмигрант, сейчас служу в конторе представителя автомобильных частей «Молния».

— Так. так. Мы собирались вас вызвать. Что вы хотели сообщить по делу об убийстве господина Лямина?

— Я приехал не сообщить что-либо по этому делу, а узнать, как все это произошло.

— Какие у вас основания интересоваться этим убийством?

— Но я близкий друг убитого, хорошо его знаю, многим ему обязан и думаю, что имею право…

— Да, да, конечно, — равнодушно перебил его субинспектор. — Раз вы его хорошо знаете, вы можете быть нам очень полезным. Но прежде, чем рассказывать вам, как произошло убийство, я попрошу вас сообщить все, что вы знаете о Лямине. Должен вас предупредить, что ваше показание будет мною записано и будет впоследствии показано суду.

— Я к этому готов, — ответил Горин.

Субинспектор приготовился записывать и Горин начал свой рассказ:

— С Ляминым я познакомился четыре года тому назад в Иокогаме. Я там служил пианистом в большом кинематографе. Лямин имел какие-то крупные дела с японцами. Средства позволяли ему быть меценатом по отношению к русским беженцам. Не могу скрыть, что и я неоднократно обращался к нему за помощью и никогда не получал отказа. Вообще, он чувствовал ко мне какую-то особенную симпатию, даже любовь. Я подружился с ним, часто у него бывал. Когда он решил ехать в Шанхай, я был искренне расстроен, так как видел, что теряю друга. В целом мире у меня никого нет, ни одной близкой души и я горячо привязался к Лямину. Он обещал устроить меня в Шанхае и уехал. Месяца через три я получил телеграмму, в которой Лямин просил меня немедленно выехать в Шанхай. Я бросил свое кино и приехал сюда. Лямин сейчас же меня устроил. Теперь я получаю хорошее жалованье, бываю в обществе, давно забыл нужду — и всем этим я обязан Лямину. Я искренне его любил, уважал и весть о его смерти потрясла меня. Как это произошло? Ради Бога, не томите меня!

— Я расскажу вам все потом, — сухо сказал субинспектор. — Когда вы видели в последний раз Лямина?

— Сегодня вечером, около 5 часов. Он сел в машину на авеню Петэн.

— Куда он уезжал?

— Точно не знаю, но он говорил, смеясь, что едет на свидание к какой-то даме.

— Вы знаете эту даму? Раньше он о ней упоминал?

— Понятия не имею, кто она. Лямин сказал только, что ее зовут Юдифь. Лямин увлекался многими женщинами и сам пользовался успехом. Его увлечения были мимолетны и никогда нельзя было точно сказать, кто в данную минуту дама его сердца.

— Он вел рассеянную жизнь? Бывал часто в кабаре? Откуда у него были деньги?

— Лямин был, по моему, богат, что и позволяло ему ничего не делать. Он совершенно одинок и жил в квартире, в которой был только один бой. Рестораны и кабаре посещал часто и охотно. Я иногда его сопровождал.

Было около 1 часа ночи. Допрос длился еще некоторое время и Горин подписал протокол.

— Теперь я могу сказать вам, при каких обстоятельствах произошло убийство, — устало протянул субинспектор.

Он задумчиво побарабанил пальцами по столу, внимательно глядя на Горина, и заговорил:

— Около 7 часов вечера, к постовому полисмену около Джессфильд-парка подбежал один из сторожей и сообщил, что на глухой аллее парка лежит мертвый человек. По рассказу взволнованного сторожа полисмен заключил, что неизвестный человек убит. Полисмен пошел со сторожем и нашел залитый кровью, еще теплый труп мужчины средних лет. С левой стороны груди торчал проникнувший в область сердца тонкий стилет. Стилет такого типа, какие бывают в обыкновенных тростях. Но самой трости около трупа не оказалось. Были вызваны власти. Установили по документам и карточкам, что убитый — Виктор Николаевич Лямин, русский эмигрант. По адресу, указанному на визитной карточке, поехали два детектива, которые привезли боя Лямина. Бой опознал труп и сообщил, что в 5 часов вечера его хозяин ушел из квартиры со своим другом Андреем Михайловичем Гориным, то есть с вами. Решили искать вас. но вы предупредили события и явились сами. Вот и все.

— Но мотивы убийства? — воскликнул Горин. — Какие-нибудь следы? Что это — ограбление, месть, ревность?

— Мотивы пока непонятны, — ответил субинспектор, — крупная сумма денег в бумажнике цела. Что же касается следов преступления, то они есть и по этому поводу я должен попросить некоторых разъяснений у вас.

На слове «вас» субинспектор сделал многочисленное ударение.

— У меня? — удивленно воскликнул Горин. — Но при чем же тут я?

— Вот это нас и интересует. Мы поэтому и хотели вас найти.

Субинспектор посмотрел на Горина неприятным, колючим взглядом, открыл ящик стола и вытащил крошечный дамский носовой платок.

— Этот платочек был найден рядом с трупом. На нем нет ни какой метки. Знаком он вам?

— Нет… — растерянно пробормотал Горин.

— Тогда как вы объясните вот эту надпись?

Субинспектор протянул Горину чуть пахнувший духами кружевной комочек.

На одной его стороне мелким бисерным, явно женским почерком было написано карандашом:

«Клянусь любить только Андрюшу Горина».

— Что вы скажете об этой надписи? — повторил субинспектор, не спуская глаз с Горина.

Молодой человек вскочил со стула, взволнованный, ошеломленный загадочной фразой на платке.

Вихрь мыслей бурлил в его голове. Чей это платок? Кто писал эту фразу? При чем тут он, Горин? Какая женщина замешана в этой таинственной истории?

Все было непонятно, фантастично, дико.

— Я ничего не понимаю, — пробормотал Горин. — Я не могу себе объяснить происхождения этой надписи… Я не знаю никого, кто бы мог сделать эту надпись… Я отказываюсь что-либо понимать. Я не помню даже, чтобы у нас с Ляминым были общие знакомые женщины. Все это чрезвычайно загадочно.

— Но вы не можете отрицать, — сказал субинспектор, — что это, действительно, странно. В 5 часов вечера вы идете со своим другом по улице, разговариваете с ним, знаете, куда он идет, а через два часа вашего друга находят убитым. Если его убила женщина, то вы должны ее знать, потому что она знает вас…

— Но клянусь вам… — с отчаянием воскликнул Горин, чувствуя, что почва уходит из под его ног.

— Подождите! — повелительно поднял руку субинспектор. — Она вам знакома — иначе нечем объяснить, что на ее носовом платке написаны ваши имя и фамилия. Откуда же она знает вашу фамилию? И, самое важное, эта женщина клянется любить только вас. Такие надписи не делаются шутя. Очевидно, здесь что-то не то. Очевидно, происходило объяснение, объяснение серьезное, если оно закончилось убийством одного из собеседников. Говорили о вас, потому что надпись была сделана во время этого объяснения. Это точно установлено, потому что недалеко от трупа лежал карандаш, которым была сделана надпись на платке, и пустая коробочка из под сигарет, которую подкладывали под платок, когда на нем писали. На коробочке даже сохранились оттиски и углубления от нажима карандашом. Простое накладывание платка на коробочку установило полное совпадение надписи с углублениями на коробочке.