— Да, конечно. И я полагаю, что они это докажут, — сказал я ей и подумал при этом, что ее три письма к Грэнвортсу, запертые у меня в столе в отеле «Миранда», являются вполне достаточным доказательством.

— Во всяком случае, было очень мило с вашей стороны предупредить меня, — сказала она. — Вероятно, я должна вас как-то отблагодарить, мистер Фрэйм, а пока что мне пора домой.

Мы вышли из закусочной и сели в машину. Я сделал вид, что не знаю, где она живет, и попросил ее показать мне дорогу. Подвез ее к подъезду и подумал: интересно, как она будет чувствовать себя, когда обнаружит, что кто-то стибрил у нее эти три письма, которые могут принести ей миллион неприятностей.

Она пожелала мне спокойной ночи, вышла из машины и поднялась на ступеньки. Подойдя к двери, она обернулась и улыбнулась мне.

Да, нервы у нее крепкие!

Я включил мотор и поехал просто так, не думая, куда еду, и все время размышлял над тем, что она мне сказала. Вообще-то она довольно спокойно отнеслась к сказанному мной.

Я не могу понять в отношении Генриетты двух вещей. Во-первых, почему она сказала мне, что, возможно, должна будет выйти замуж за Фернандеса, и второе, я никак не могу понять, зачем она хранила эти три письма к Грэнворту Эймсу — письма, которые являются вещественным доказательством того, что она виделась с ним в ночь его смерти, — вместо того чтобы немедленно же их уничтожить.

По-моему, ей ничего не известно об убийстве Сэйджерса. Когда я назвал его фамилию и сказал, что это тот самый парень, который собирался уехать в Ариспе, я следил за ней, как кошка за мышкой, но она спокойно слушала меня, как говорится, даже глазом не моргнула.

А у такой женщины хватило бы смелости убить Эймса!

Предположим, она поехала в Нью-Йорк после того, как написала эти три письма, потому что решила устроить скандал Грэнворту из-за женщины, с которой, как полагала Генриетта, у него была любовная связь. Может быть, Грэнворт встретился с Генриеттой в каком-нибудь условленном месте, приехав туда на своей машине. Когда я, будучи в Нью-Йорке, перед тем, как приехать сюда, разговаривал с Бэрдлем, он ведь сказал мне, что Эймс ушел из конторы для того, чтобы «встретиться с какими-то людьми», и был взволнован. Может быть, он как раз ехал на свидание с Генриеттой. Ну что ж, допустим, так. Допустим, они встретились и поругались. Между прочим, вполне возможно, что она к тому времени обнаружила, что облигации, которые он ей дал, фальшивые. И что же тогда произошло? Эймс сидит в машине на месте водителя, машина находится где-нибудь в пустынном месте. Она со всего размаха бьет его по голове рукояткой револьвера или чем-нибудь еще, и парень отправляется к праотцам. Тогда ее осеняет блестящая идея. Она вспоминает, что когда-то Грэнворт уже пытался покончить жизнь самоубийством, бросался в Ист Ривер. Почему бы не сыграть на этом? Она отодвигает его с водительского места, садится за руль сама и едет к пристани Коттон Уорф, кстати, довольно пустынному месту. Ночного сторожа она не заметила. Вышла из машины, но мотор не выключила, повернула руль так, чтобы машина встала передом прямо к реке, нажала стартер и включила передачу. Машина начала двигаться, а она отскочила и захлопнула дверку.

По-моему, именно так все и было, и вы должны согласиться со мной, что у этой женщины нервы действительно крепкие. Тот факт, что она такая красавица, еще ровно ничего не значит. Мне известны многие случаи, когда на редкость красивые женщины спокойно отправляли на тот свет своих муженьков и при этом выходили сухими из воды.

Я ехал очень медленно. Наконец вдали, освещенная лунным светом, показалась гасиенда Алтмира. Интересно, отвез ли Перейра Фернандеса домой и как себя чувствует Мэлони? Кажется, он здорово влюблен в Генриетту. Я заметил это по тому, как он смотрел на нее. У него был такой глупый вид, какой всегда бывает у ребят, когда они влюблены. И, пожалуй, ему надо быть поосторожней с Генриеттой. Она вполне может обвести его вокруг пальца. Или, может быть, она крутит с ним просто так, чтобы досадить Фернандесу? Кто их поймет, этих женщин?

Я проехал мимо фасада гасиенды и объехал ее кругом. Меня разбирало любопытство, убрали ли они из холодильника труп Сэйджерса? Вероятно, они похоронили его вчера, рано утром.

Я не знаю почему, но мне захотелось еще раз пошарить в этом заведении. У меня было какое-то предчувствие, а я всегда доверяю своим предчувствиям.

Я поставил машину у пролома в стене, идущей от гаража, и заглянул в окно гасиенды. Никаких огней, ничего не слышно. Минуты через две я был уже внутри.

В танцзале темно, только лунный свет пробивается сквозь железные решетки окон. Я еще раз прислушался. Ни звука. Подошел к бару и толкнул дверь, ведущую в кладовую за баром, закрыв за собой дверь и включив фонарик, подошел к холодильнику. Заглянул в один, затем в другой — трупа Сэйджерса не было. Я так и думал.

Убийца, безусловно, поторопился убрать его.

В углу на полке стояли бутылки. Одна бутылка текилы оказалась открытой. Я сел на ящик и выпил прямо из горлышка, и хотя текила — крепкое пойло, это все же лучше, чем ничего.

Сидя на ящике с бутылкой в одной руке и фонариком в другой, я думал о том, почему мне так захотелось заглянуть именно сюда. И пока я так раздумывал, луч моего фонарика упал на кучу мусора в углу. Мне показалось, что из-за разного хлама выглядывает уголок письма. Я подошел к куче мусора и внимательно пригляделся, расшвыривая ногой этот хлам.

Мне показалось, что я вижу какую-то фотографию. Так и есть: разорванная пополам фотография. Я сложил обе половинки. Это был чей-то портрет, вырезанный из газеты, а под ним что-то написано. Но так как написано было на сгибе, буквы немного стерлись.

Я взял эту фотографию, вернулся к ящику и посветил на нее фонариком. Мне показалось, что я когда-то видел парня, изображенного на этой фотографии. И вдруг меня как громом поразило! Да ведь это же мой портрет, вырезанный из газеты! Я с трудом, но все же прочитал надпись: «Портрет агента. Редкая фотография Лемюэля Г. Кошена, федерального агента, который раскрыл дело Иелца».

И я вспомнил. Два года тому назад моя фотография была помещена в «Чикаго Таймс». Я помню, как страшно рассердился на газетчиков за то, что они поместили эту фотографию в газете — каждый паршивый жулик теперь знал меня в лицо.

Сбоку от портрета на полях газеты было что-то написано карандашом. Я присмотрелся. Там было написано: «Вот этот парень».

Теперь я начинал многое понимать. Вероятно, кто-то прислал сюда мою фотографию и приписал «вот этот парень» для того, чтобы некто, находящийся здесь, узнал меня, когда я сюда приеду. Вероятно, кто-то из Нью-Йорка предупреждал своих компаньонов о моем приезде.

Так вот почему был убит Сэйджерс! Меня эта мысль, поразила, как стрела. Как только я появился на гасиенда Алтмира, они сразу узнали меня. И они догадывались, что мы с Сэйджерсом просто разыгрывали сценку. Они поняли, что он работает на меня, и когда он, как мы условились, заявил, что уезжает завтра в Ариспе, его убили. Они считали, что ему слишком многое известно, и для большей безопасности решили его убрать. .

А если они убили Сэйджерса, значит, они могут убить и меня, когда подвернется удобный случай…

По этому поводу я выпил еще немного текилы и стал размышлять дальше. Кто мог прислать сюда мою фотографию? Не может ли быть так, что это тот самый парень, который прислал мне анонимку о том, что Генриетта хранит здесь на своем ранчо письма? Этот парень знал, что я непременно приеду сюда за письмами, и предупредил своих друзей.

Этому типу было известно о существовании писем. Он нарочно послал меня сюда за ними. И, поступая таким образом, он сознательно вкладывал в мою голову мысль о том, что Генриетта убила своего мужа Грэнворта Эймса. В это же время он присылает мою фотографию, чтобы меня здесь сразу же узнали.

Что скрывается за всем этим? Может быть, меня заманили сюда потому, что здесь меня легче убрать, легче, чем где бы то ни было?