Наступила продолжительная пауза. Потом он снова перевел взгляд в мою сторону.

— Верно. Это так, — наконец сказал он. — Это письмо Генриетте послал я. Я должен был что-то предпринять.

Я кивнул головой.

— Послушайте, — продолжал я. — Надеюсь, что в самое ближайшее время мы полностью закончим это дело. Я не хочу заставлять вас слишком много говорить. Лучше я изложу вам сейчас свои мысли, а вы только скажите, правильно ли я все понимаю.

По-моему, дело обстоит так. Может быть, ваша жена была немного влюблена в Эймса. Это могло быть потому, что вы сильно больны и не уделяли ей того внимания, на которое обычно рассчитывают женщины. В общем, она влюбилась в Эймса. О'кей! И Эймс решил, что счастье само привалило ему в руки. Он начал направо и налево разбрасывать ваши деньги, и, может быть, вы об этом ничего не знали потому, что ваши дела вела Полетта и Эймсу было легко скрывать свои проделки. Она не видела, как Эймс разорял ее мужа, потому что не хотела этого видеть. Понимаете?

Наконец все открылось. В конце прошлого года Полетта узнала, что вы тяжело больны и что необходимы деньги, чтобы переехать сюда и немного подлечиться.

Может быть, ей стало известно, что вы тоже узнали обо всем, может быть, вы даже признались ей в том, что послали Генриетте анонимное письмо.

Она поняла, как подло она поступила с вами, и решила хоть немного поправить положение. Она приняла решение поехать к Эймсу и выцарапать у него эти деньги, даже если бы это было ее последним деянием на земле. Правильно я говорю?

Он снова обратил взгляд в мою сторону.

— Все абсолютно правильно, Кошен, — сказал он. — У нас произошла крупная ссора, и я высказал ей все, что я о ней думаю. Я сказал, что мне очень тяжело, находясь в таком состоянии, сознавать, что она состоит в любовной связи с человеком, который обокрал меня. Это на нее сильно подействовало. По-моему, она искренне раскаялась, и, знаете, — на его губах снова появилось подобие улыбки, — мне ведь немного осталось жить, и я не хочу в последние дни причинять кому бы то ни было огорчения. Полетта сказала, что все исправит и, получив с Эймса деньги, порвет с ним.

Он закашлялся, я подал ему стакан воды из графина, стоявшего на столе возле постели. Он улыбкой поблагодарил меня.

— Я умираю, Кошен, — продолжал он. — Я знаю, вы должны выполнить свой долг, но я хочу попросить вас сделать для меня одну вещь. — Голос его стал еще более слабым. — Пожалуйста, ради меня, сохраните в тайне тот факт, что у Полетта была связь с Грэнвортом Эймсом. Сделайте это для меня. Я не хочу, чтобы всем было известно, что Полетта отдала предпочтение этому грязному мошеннику Эймсу.

Он опять улыбнулся. Вид у этого парня был действительно жалкий.

— О'кей, Руди! — сказал я. — Договорились. Я так и сделаю. Это никому не повредит. Ну что ж, я пошел. До свидания. Желаю вам счастья.

Я повернулся и пошел к двери. Но когда я был на половине пути к ней, я увидел кое-что, одну вещицу, которая высовывалась из-за ширмы в другом конце комнаты. Этой вещицей была корзина для бумаг. И когда я увидел, что в ней находилось, меня как молнией пронзила мысль, такая сногсшибательная, что я едва мог сдержать себя. Подойдя к двери, я повернулся еще раз взглянуть на Руди. Его глаза по-прежнему были устремлены в потолок, и по своему виду он был уже наполовину покойник.

— До свидания, Руди, — повторил я. — Не беспокойтесь относительно Полетта. Я сделаю все, как мы договорились. О'кей!

Внизу меня встретил Мадралес.

— Слушайте, доктор, — сказал я. — Все было очень хорошо, но я хочу попросить вас об одном одолжении. Я получил от Бенито всю информацию, которая была мне нужна. Теперь дело уже полностью закончено, мне только нужно иметь письменное показание, потому что Бенито — это тот самый парень, который явился жертвой мошенничества Эймса. У вас найдутся пишущая машинка и лист бумаги, на котором я мог бы все это изложить? Если Бенито подпишет эту бумагу, я больше не буду его беспокоить.

— Конечно, у меня все это есть, мистер Кошен, — сказал Мадралес. — Пройдемте сюда. — Он ввел меня в свой кабинет. В углу на столике стояла пишущая машинка. Я сел и подробно отстукал все, что мне сообщил Бенито.

Потом мы с Мадралесом вместе поднялись наверх. Конечно, с моей стороны было весьма жестоко заставлять этого парня подписывать мой протокол. Доктору пришлось поддерживать его руку, так как она у него дрожала, и он не мог как следует держать ручку. Но тем не менее он с грехом пополам подписался. Я спрятал его показания в карман и, сказав обоим парням «до свидания», смылся.

Усевшись за руль, я взглянул на часы. Было двенадцать минут пятого.

Поистине дьявольское подозрение закралось в мою голову. Это кажется невероятным, но все же я решил все проверить. Даже если я окажусь неправ, проверить все же следует.

Отъехав от дома Мадралеса на довольно значительное расстояние, я остановил машину и решил еще раз все продумать. Да, подозрение забавное, но я проверю его не менее забавным способом.

Пожалуй, следует еще раз заглянуть в домик к Полетте, и я полагаю, что об этом моем визите ставить ее заранее в известность не стоит. Просто небольшое ночное вторжение в дом, имеющее целью позаимствовать у Полетты кое-что, что может оказать моему расследованию большую пользу.

Я достал из кармана свой револьвер и положил его рядом с собой на сиденье. Если кто-нибудь захочет сегодня ночью побеседовать со мной, как тот парень, на дороге, то он получит от меня пулю именно в то место, в которое ему меньше всего хотелось бы ее получить.

Снова показалась луна. Роскошная ночь! По дороге в Сонойту я все время думал о женщинах и о том, как они поступают, когда попадают в переплет.

Я не помню, высказывал ли я вам такую мысль, что женщины в таких случаях додумываются до таких вещей, которые ни одному парню никогда не пришли бы в голову.

Вот так-то.

Но прямо к гасиенде Полетта я не подъехал. Когда до нее оставалось примерно с четверть мили, я направил машину за кусты и сделал небольшой круг. Машину я вел очень медленно, чтобы было поменьше шума. Я поставил машину примерно в 200 — 300 ярдах позади дома, за кустами кактусов, и стал пробираться, держась все время под их прикрытием. Я обошел весь дом, но никого и ничего не заметил. Стояла полная тишина, не было слышно ни звука.

И тогда у меня мелькнула мысль. Держась все время за кустарником и вовсю раскрыв глаза, я пошел вдоль дороги, ведущей от дома к перекрестку на шоссе. Минут через пять я услышал тихое ржание лошади. Я пошел на этот звук и — увидел вороного коня, привязанного к дереву примерно в пятидесяти ярдах от шоссе.

Это был великолепный конь. На нем мексиканское деревянное с кожей седло с серебряной отделкой. С правой стороны седла прибита серебряная дощечка, на ней инициалы «Л. Д.».

Да, предчувствие меня не обмануло. Где-то здесь поблизости меня ожидает Луис Даредо.-

Внизу, ярдах в ста, виднелись заросли кустарника и кактусов. Вероятно, именно там я его и найду. Я начал потихоньку прокрадываться к тому месту и вскоре убедился, что я был прав.

Луис выбрал отличное место. Дорога здесь была очень узкая и вся изрыта глубокими колеями от проезжавших повозок. Он стоял, спрятавшись за большим кустом, курил и держал наготове ружье.

Я подкрался сзади и со всего размаха дал ему в правое ухо. Парень кувыркнулся. Тогда я наставил на него свой револьвер и отобрал у него ружье.

Он сел на землю с дурацкой улыбкой, не спуская с моего револьвера глаз. Вероятно, он ждал, что я сейчас всажу в него пулю.

Я сел напротив него на большой камень.

— Знаешь, Луис, — сказал я, — оказывается, ты довольно глуп, и это меня крайне удивляет, потому что мексиканцы всегда бывают на один шаг впереди от таких дам, как Полетта Бенито. А еще меня удивляет, почему ты не приказал тому парню, который треснул меня по башке, когда я направлялся в Зони, чтобы он тут же на месте убил меня. Этим ты избавил бы себя и своих дружков от многих неприятностей. Когда старая ведьма заявила мне, что кто-то в «Каса де Оро» опознал меня как арестовавшего Кальдоса Мартинеса и что она — его мамаша, я понял, что она все врет. Совершенно случайно, как раз недавно, я узнал, что мать Мартинеса умерла несколько лет тому назад. Я сразу понял, что за всем этим стоишь ты, и теперь тебе предстоит несколько довольно неприятных минут.