— Да что вы говорите, Полетта? Здесь Мексика? Ну и что же. Я и раньше бывал в Мексике, и меня это никогда не пугало. Да, кстати, вы когда-нибудь слышали об одном мексиканце, Кальдосе Мартинесе? Это был не то что король, а прямо туз среди бандитов.

Она кивнула.

— Так вот, — продолжал я, — этот парень вообразил о себе слишком много и в один прекрасный день решил перебраться через границу, чтобы почистить почтовый фургон в Аризоне. И это ему удалось. В первый раз он просто ограбил почту, а во второй раз, кроме этого, просто так, для развлечения, отрезал уши у водителя автобуса. В третий же раз всадил в шофера и охранника столько свинца, что можно было подумать, что это не люди, а кладовые патронного завода.

Левой рукой я достал из кармана пачку сигарет. Она раскурила две штуки: одну — для себя, другую — для меня.

— О'кей! — продолжал я. — Ну так вот, власти в США страшно рассердились на него и послали на границу одного умного паренька, чтобы он организовал в тех местах пару ложных ограблений почты. Естественно, Мартинес услышал об этом пареньке и предложил ему работать вместе. Они подружились, но в один прекрасный день этот парень подсыпал Мартинесу в текилу снотворного, привязал его к лошади и переправил через границу в небольшую уютную каталажку.

Но самое интересное то, что, когда Мартинес добрался до этой хаты, он был на грани умопомешательства, так как этот умный паренек насыпал ему полные штаны кактусовых колючек и жгучей крапивы, и всякий раз, когда лошадь подпрыгивала, Мартинес ревел, как резаный. Если вам когда-нибудь приходилось сидеть на кактусовых колючках, вы поймете его страдания. Надо сказать, что паренек этот был крепкий и выносливый, но когда к нему пришли, чтобы его повести на виселицу, он даже почувствовал некоторое облегчение, так ему было больно находиться в любом другом положении.

— Очень мило, — сказала она. — И кто же этот умник, этот федеральный агент?

— Его зовут Кошен, — скромно ответил я. — Лемми Кошен.

Дорога, по которой мы ехали, была паршивой, и мне пришлось сосредоточить на ней все свое внимание. Она помолчала, а потом вдруг положила свою руку на мое плечо.

— Вы чертовски интересный мужчина, Лемми, — сказала она. — После всех этих мексиканцев… — Она выдала соответствующий вздох… — Как хорошо, что мы с вами встретились.

Я не отрывал глаз от дороги. Кажется, эта дамочка что-то слишком быстро влюбилась в меня, даже если это свойственно ее натуре. Но я решил подыграть ей.

— Да, вы тоже такая женщина, которую я искал всю жизнь. Роскошная женщина, прекрасная ночь, — сказал я, кивнув в сторону луны, — что еще нужно такому скромному парню, как я?

Она ничего не ответила. Просто выдала еще один глубокий вздох. Немного помолчав, она сказала:

— Послушайте, Лемми, что это вы там говорили насчет Грэнворта Эймса?

— А, так, чепуха, — сказал я. — Меня, собственно, сам Эймс нисколько не интересует. Меня интересует только дело о фальшивых облигациях, в которое он был замешан. Я сейчас вам все расскажу.

Она ничего не ответила и серьезно задумалась. Вскоре мы подъехали к гасиенде. Мексиканка ожидала нас у входа и с поклоном приняла у меня шляпу. Внутри оказалось довольно уютно. Повсюду стояла великолепная мебель, и вообще чувствовалось, что Полетта умела хорошо устраиваться везде.

Мы прошли в какую-то комнату направо. Полетта указала мне на огромное кресло-качалку, стоящее на веранде, идущей вдоль всего дома. Я сел, закурил. Она пошла приготовить виски, и я слышал, как стучали по стеклу кусочки льда.

Через минуту Полетта появилась на веранде, неся в обеих руках по огромному бокалу. Один подала мне, сама же устроилась на стуле напротив меня.

— Ну, Лемми, — сказала она, — давайте выпьем.

Я протянул ей сигарету и, когда держал спичку, чтобы она прикурила, поймал ее взгляд. Тут я почувствовал, что она понимает в технике беспроволочного теле— графа гораздо больше, чем сам старик Маркони. Чертовский взгляд!

— Вот как обстоят дела, — начал я. — В январе Грэнворт Эймс покончил жизнь самоубийством. Незадолго до этого он подарил своей жене, Генриетте Эймс, государственные облигации на сумму 200 тысяч долларов.

О'кей! После его смерти жена поселилась недалеко от города Палм Спрингс и однажды попыталась обменять в банке часть облигаций на деньги. Но облигации оказались фальшивыми. Для расследования этого дела назначили меня. Я болтаюсь здесь уже столько времени, но ничего путного мне узнать пока не удалось.

Во время этой моей речи она смотрела в окно, повернувшись ко мне в профиль, и я ничего не мог прочитать на ее лице.

— И вдруг мне в голову пришла мысль, — продолжал я, не спуская с нее глаз, — что, возможно, Генриетте известно об этих фальшивых облигациях гораздо больше, чем она пытается всех в этом уверить. Но я никак не могу подобрать к ней ключ, чтобы заставить ее заговорить. И пока я прыгал вокруг да около, выясняя суть этого дела, Лэнгтон Бэрдль, бывший секретарь Грэнворта Эймса, намекнул мне, что Грэнворт вообще не кончал жизнь самоубийством, а его убили, и убила его жена — Генриетта. И, между нами говоря, милочка, мне кажется, что это было именно так.

Но предположим, что я докажу, что это она убила своего мужа, и арестую ее. Но что это мне даст? Мне все еще нужно будет выяснить, где она достала эти облигации, кто их делал и т. д. А она ничего не скажет, потому что отлично понимает — если ее осудят за убийство, то ей уже ничего не поможет, и она не спасет себя от электрического стула, даже если и расскажет о фальшивомонетчиках.

О'кей! В процессе моей работы мне удалось узнать, что вы часто встречались с Грэнвортом Эймсом, и я подумал, что, может быть, вы сможете помочь мне в моем расследовании. Если Эймс был влюблен в вас, то, вероятно, рассказывал вам о Генриетте, потому что обычно так делают все парни в подобных случаях. Может быть, мне удастся получить от вас кое-какую информацию по этому вопросу? Мне бы хотелось знать следующее. Во-первых, были ли облигации, которые дал Генриетте Эймс, подлинные или фальшивые? Во-вторых, если он дал ей подлинные облигации, что она потом с ни— ми сделала? Не засолила ли она их где-нибудь в надежном месте, а сама тем временем раздобыла где-то фальшивые и пустила их в оборот? Ей легко было это сделать, так как всем было известно, что она получила от мужа государственные облигации на большую сумму, купленные в банке.

Я вышвырнул окурок сигареты через перила веранды

— Я хочу, Полетта, чтобы вы мне все рассказали, потому что, говорят, любимой женщине обычно все бывает известно, а для Эймса вы были именно такой женщиной.

Она повернулась и пристально посмотрела на меня.

— Ерунда все это, — сказала она. — Кто-то вас неправильно информировал. Но, Лемми, кое в чем я, безусловно, могу вам помочь.

Она встала и, облокотившись о перила веранды, продолжала:

— Послушайте, мистер Кошен. Можете поверить мне, что Генриетта Эймс сама где-то достала эти фальшивые облигации, и ей было отлично известно, что они фальшивые, как и известно, кто их делал. Я сейчас объясню вам, почему я так уверенно говорю об этом. Дело в том, что Грэнворт Эймс не давал ей никаких облигаций на сумму 200 тысяч долларов. Я точно знаю, что он не давал их ей.

— Да что вы говорите? — удивился я. — Но позвольте, милочка, — нам отлично известно, что у него эти облигации были. Он купил их в государственном банке. Это нами проверено. И если он не отдал их Генриетте, — продолжал я, — то тогда где же они? Кому он их передал?

— Я знаю, кому он отдал их, Лемми, — сказала она. — Он отдал их мне. — Улыбка исчезла с ее лица, которое сделалось серьезным и напряженным.

— А теперь послушайте меня, дружище, — продолжала она. — Я вам кое-что расскажу. Тот, кто сказал вам, что я находилась в любовной связи с Грэнвортом Эймсом, — просто мерзкий лгун! Я была знакома с Грэнвортом и не собираюсь утверждать, что он мне не нравился, хотя он и разорил моего мужа. Может быть, вам не говорили, что у меня есть муж? Сейчас он лечится у одного доктора. Бедняга умирает от туберкулеза, и говорят, что ему осталось жить не более трех месяцев.