Тяжело дыша, Крид отступил назад. Какого же он свалял дурака, ударив мальчишку, ведь ему придется поплатиться за это. Но, черт возьми, как легко ему стало дышать!

Возмездие не заставило себя долго ждать. Уоткив и Джо Уэст прибежали к Морту на помощь. Крид охнул от боли, когда техасец ударил его по лицу при кладом ружья.

— Ты в порядке, Морт? — спросил Уэст.

— Он сломал мне нос, — пожаловался Морт, грязным платком промокая кровь, стекавшую по лицу.

— Ты хочешь, чтобы я устроил ему то же самое? — ухмыльнулся Джо Уэст в сторону Крида, явно пред вкушая удовольствие.

— Нет, я сделаю это сам, — ответил Морт. Крид постарался взять себя в руки. Он мельком взглянул на двоих конвоиров, ставших у него по бокам, а потом на других заключенных, спокойно сидевших в тени их тюремной кареты.

Крид неслышно выругался, когда Сайески подошел и встал перед ним.

— Почему ты меня ударил? — требовательно спросил парень.

— Потому что ты маленький кусок дерьма с большим хайлом.

Щеки мальчишки побагровели от прилившей крови, а оба его напарника разразились громким смехом, явно соглашаясь со словами наемного убийцы.

Крид заметил нерешительность, блеснувшую в глазах парня, и безошибочно определил момент, когда тот решил, что единственная возможность спасти ой авторитет— это нанести ответный удар, уклониться от которого ему не составило большого труда.

Порозовевшее лицо Морта стало темно-красным, когда его кулак ударил в пустоту.

Уоткинз и Джо Уэст ржали во всю глотку, получая истинное наслаждение от замешательства, охватившего их молодого напарника.

— Держите его! — выкрикнул Морт.

— Что? — удивился Уоткинз и покачал головой. — Забудь об этом, парень.

— А я говорю, держите его!

Джо Уэст пожал плечами.

— А что плохого в том, если мы позволим мальчишке нанести пару свингов?

— Не знаю, — покачал головой Уоткинз, — мне это кажется несправедливым.

— Давай держи его, Уоткинз, или я расскажу Джо про твою шальную выходку в Амарильо.

Уоткинз угрюмо и неприязненно посмотрел на молодого напарника.

— Этот полукровка прав, — пробормотал он, хватая Крида за правую руку. — У тебя и в самом деле большое хайло.

Джо Уэст ухмыльнулся, схватив Крида за левую руку и вдобавок ткнув его в бок стволом револьвера.

— Только попробуй что-нибудь выкинуть.

Крид уставился на Морта, напрягшись в ожидании удара. Хоть парень и казался невысоким, его коренастое тело обладало развитой и достаточно крепкой мускулатурой, наверное, от долгих лет напряженного физического труда.

С нарочитой неторопливостью Морт прислонил свое ружье к камню, закатал рукава и, приняв боксерскую стойку, провел два коротких и сильных удара.

Крид охнул, от ударов перехватило дыхание. Он бы увернулся, но держали его крепко. «У мальчишки, надо признать, чертовски сильная правая [5]», — успел подумать он.

В течение, наверное, минут десяти Морт измывался над заключенным, пока у последнего лицо не превратилось в кровавую маску. Немного отступив назад Сайески потирал саднившие костяшки кулаков, ожидая от своих компаньонов одобрения.

Уоткинз покачал головой.

— Надеюсь, Мэддиган тебя не встретит одного в темном переулке, — заметил он, выпуская руки Крида.

Сайески презрительно фыркнул:

— Я его не боюсь.

— А следовало бы, если только Бог не наградил тебя бараньими мозгами, — огрызнулся Уоткинз.

— Ты тоже так думаешь, Уэст?

Джо ухмыльнулся.

— Умный человек знает, когда надо вовремя остановиться.

Сайески надулся, готовый вот-вот лопнуть как пузырь.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего, мальчик. — Засовывая револьвер в кобуру, Уэст выпустил руку Крида. — Но Джек прав. Тебя ведь ударили только один раз.

Не обращая внимания на Морта и остальных, шатающийся Крид глубоко дышал, стараясь унять боль. Промокнув кровь рукавом рубашки, он попробовал дотронуться до носа. Сайески так и не смог его сломать.

В тюрьму они прибыли в полдень. Криду это место было знакомо. Однажды ему пришлось сидеть в тюрьме, и к нему в камеру поместили парня, который до того отбывал срок в Кэнон-сити. Построенная самими заключенными, тюрьма состояла из главного здания на тридцать девять камер, расположенных в три яруса, с крышей, покрытой оцинкованным железом, и с полами, выложенными кирпичом для пожарной безопасности. К главному зданию примыкали пекарни, кухни и казармы охраны. Вся территория была огорожена массивной каменной стеной. Помимо внутренних повседневных работ на заключенных возлагалось добывание камня или изготовление кирпича, из которого выстроили почти весь тюремный городок.

Через час после прибытия Крида затолкали в одну самых маленьких и мрачных камер. Его ознакомили тюремными правилами, а на случай, если он забудет их содержание, на стене каменного мешка рядом с отрывками из Библии повесили экземпляр этого сочинения. Например, здесь поддерживался режим молчания: разговоры разрешались только за пределами тюремного корпуса, да и то не на отвлеченные темы, а только по поводу выполняемой работы. От него требовалось убирать камеру сразу же после побудки. Одеяла следовало складывать в головах железной койки. Мусор выметать в общий коридор и выносить ночной горшок. Письма получали по воскресеньям, но писать их разрешалось не более одного в месяц.

«Письма, — подумал он грустно. — Мне некому писать. И никто не напишет мне… за исключением, может быть, Джесси». Но и на нее надежда очень слаба. Ведь он заставил ее пообещать начать новую жизнь и забыть о нем.

Теперь он сам пытался забыть ее и надеялся, что она поступит точно так же.

Всю вторую половину дня он прошагал из угла в угол, молча проклиная тюремную одежду, в которую его вырядили. Он всегда носил сшитые на заказ рубашку и сапоги, а не такую, натиравшую кожу, грубую холщовую робу и уж, конечно, не тесные и жесткие черные ботинки.

Неделю его не выпускали из камеры, и он беспокойно мерил ее шагами. Единственным развлечением стали завтраки, обеды и ужины, когда ему дозволялось выйти из камеры и взять тарелку с большого стола, стоявшего в проходе. Он ненавидел прием пищи по часам и охранников, отпиравших камеру, ненавидел за их отношение к себе, как к дрессированному животному: при первом ударе колокола он должен был выйти из камеры одновременно со всеми другими заключенными, сложить за спиной руки и смотреть налево. При втором ударе колокола — встать в очередь, шедшую вокруг стола, взять себе тарелку с едой и вернуться в камеру. И все это, не произнося ни слова.

Еды давали достаточно много, но без особых излишеств: хлеб, мясо и кофе на завтрак; капустный суп с картошкой, бобы или горох, рис или кукурузу с мясом и хлеб на обед; каша с патокой и жидкий кофе на ужин.

А ему так хотелось съесть толстый бифштекс со свежими овощами и фруктами. И чего-нибудь сладкого. Он согласился бы на яблочный пирог или шоколадный торт, жареную курятину, клецки… И на сладкие розовые губки.

«Боже, — подумал он с ужасом, — двадцать лет есть эти помои. Двадцать лет без женщины. Двадцать лет взаперти за решеткой».

Джесси тяжело вздохнула, массируя рукой поясницу. Вот уже месяц она работала в пансионе миссис Веллингтон. Каждый день стелила постели, убирала комнаты, выносила помои и ночные горшки, протирала мебель. Раз в неделю стирала и гладила простыни, переворачивала и выбивала матрасы, мыла полы и окна, накрывала на стол к завтракам, обедам и ужинам и перемывала после них всю посуду. Ей никогда в жизни не приходилось выполнять так много тяжелой работы.

Через неделю после отъезда Розы к Джесси пришел за арендной платой хозяин дома. Когда Джесси не смогла заплатить, он выбросил ее на улицу. К счастью миссис Веллингтон, правда без особого желания, но все же согласилась выделить ей маленькую комнатку под лестницей. Но при этом она вычитала из скудного жалованья девушки плату за комнату и питание. Но Джесси не жаловалась. Она благодарила Бога за то, что у нее есть работа и место, где она могла приклонить голову.