Его бабушка, да будет благословенна память о ней! Помимо Джесси, Окока была единственной женщиной, любившей его бескорыстно и всем сердцем. Джесси с ее волосами, подобными темному костру, обладала духом воина племени лакота. Теперь он не может бросить ее одну на произвол судьбы.

Закрыв глаза, Крид шептал пламенную молитву божеству Бакан Танка— Великому Духу, умоляя помочь найти Джесси и укрепить его силы.

Он напился из ручья еще раз, наслаждаясь сладким вкусом холодной воды. Потом встал, полный решимости спасти Джесси или погибнуть.

Сумерки уже сгущались, когда Крид добрался до небольшого пруда с бьющим рядом с ним родником. Покрытый дорожной пылью, с пересохшим горлом, он почти натолкнулся на лошадь, приняв ее сначала за привидение. Замерев, Крид перевел дыхание, разглядывая животное. Это был необъезженный индейский пони, с сильной грудью и большими умными глазами.

Крид подошел к пони, удивляясь, что пятнистый не унесся от него стрелой. Тогда он разглядел, что кобыла стреножена.

Раздувая ноздри и широко раскрыв глаза, лошадка попятилась, но путы на ногах не давали ей убежать.

— Спокойно, девочка, — сказал мягко Крид. — Спокойно, я тебя не обижу. Услышав человеческий голос, кобылка опустила голову и обнюхала его ладонь. Стараясь не делать резких движений, Крид потрепал ее по шее, все еще испытывая благоговейный страх перед неожиданным для него появлением лошади. «Счастливое совпадение, — раздумывал он — в подарок от Великого Духа?»

— Спокойно, девочка. — Развязав путы на ногах кобылки, он сделал из веревки подобие недоуздка.

— Пиламайя, Ате, — прошептал Крид и подумал насколько лучше и проще была бы его жизнь, если бы он следовал тому, чему учила его бабушка, если бы он доверял божеству Вакан Танка, а не полагался только на твердую руку и быстрый револьвер.

Но не было смысла жалеть о прошлом и рассуждать о том, что могло бы случиться, если бы он пошел иной дорогой. Слишком поздно теперь поворачивать назад, поздно отказываться от привычек всей жизни. Он был наемным убийцей и никак не подходил для компании порядочных людей. Надо было помнить об этом раньше, и сейчас жизнь Джесси не подвергалась бы такой опасности.

Заскрежетав зубами, он прыгнул на спину пятнатой.

— Я уже еду, Джесси, — прошептал он. — Боже, помоги мне, я уже еду.

Джесси натянула одеяло на голову. Три дня и три ночи прошло с тех пор, как ее похитили. Три дня. И три ночи. Слезы жгли глаза. Это были худшие дни ее жизни.

Хуже, чем когда ушел из дома отец. Хуже, чем тот день, когда убили ее мать. Хуже, чем тот день, кoгда сбежала Роза.

Она прикрыла глаза, и тут же в ее воображении возник образ Крида — с волосами чернее ночи, глазами, глубокими, как бездонный омут, иногда холодными и непостижимыми, иногда горящими от страсти.

Слезы стекали по ее щекам. Он был мертв. Лучше бы индейцы прикончили и ее. По крайней мере, это положило бы конец всем бедам и тревогам, ей больше не нужно было бы дрожать от страха. А она боялась, смертельно боялась индейца, который ее увез. Его взгляда и всего облика. Страшилась того, что с нею может произойти в дальнейшем. Пока что он ее не трогал. Ей, вроде, следовало бы почувствовать некоторое облегчение, но по какой-то причине именно это пугало. Если он не собирается ее изнасиловать, то как вообще намерен с ней поступить? Мысли о том, что ее будут жестоко мучить, теснились в ее голове днем и преследовали в снах по ночам.

Они добрались до индейской деревни к полудню на четвертый день пути. Проезжая по деревне, Джесси рассматривала вигвамы и не испытывала ничего, кроме чувства мертвящего страха. Она пыталась успокоить себя мыслями о том, что и Крид был наполовину индейцем, но это не помогало.

Проезжая сквозь толпу, Джесси чувствовала на себе взгляды, полные подозрения и ненависти. Какая-то женщина плюнула в ее сторону. Другие резкими гортанными голосами выкрикивали что-то, явно похожее на ругательства. Оказывается, некоторые слова звучат на разных языках почти одинаково.

Ее похититель направил лошадь к большому вигваму и остановился. Соскочив на землю, он снял Джесси с лошади и подтолкнул ко входу в жилище.

Внутри был прохладный полумрак. Джесси огляделась, и ее взгляд остановился на том, что сначала показалось ей кучей меховых шкур. Но, когда куча зашевелилась, Джесси присмотрелась и увидела два глядящих на нее глаза, а потом поняла, что под меховыми одеялами лежит пожилая женщина.

Несколько минут индеец говорил с женщиной, а потом жестами и несколькими английскими словами сообщил Джесси, что ей надлежит ухаживать за этой старухой.

Следующие несколько дней стали для Джесси настоящим кошмаром. Индейские женщины вели себя оскорбительно и насмехались над нею, когда она выходила из вигвама и появлялась у родника или в лесу, когда она собирала сушняк, или когда пыталась сварить что-нибудь в большом железном котле на треноге возле вигвама.

Дни проходили в уходе за вечно недовольной в капризной старухой. Джесси купала ее, готовила пищу, кормила, одевала, выносила на воздух и по нужде.

Парализованная в нижней части тела старуха чаще всего спала, оставляя Джесси достаточно времени, чтобы просто посидеть снаружи, по возможности не обращая внимания на издевательства жителей деревни. Конечно, можно было сидеть и внутри сумрачного вигвама и сокрушаться о своей несчастной судьбе под храп и сопение старухи.

Ночами она спала возле очага, завернувшись в одеяло из шкур бизона, то и дело просыпаясь от страха, что придет ее похититель и станет приставать к ней, хотя пока он не предпринимал никаких попыток. Прошла неделя. За это время Джесси уже поняла, что захвативший ее воин мог сносно объясняться по-английски. Еще она узнала, что его зовут Ча-и-чоуп что старуха была его матерью и что его жена и маленькая дочь погибли в тот день, когда американские солдаты напали на стойбище и изувечили его мать.

На ломаном английском и жестами Ча-и-чоуп объяснил ей, что их отряд наткнулся на них с Кридом, когда совершил рейд мести. Индеец посчитал справедливым, если убьет белого мужчину и заставит белую женщину ухаживать за своей больной матерью, которую звали У-джи-ен-а-хе-ха, поскольку именно белый мужчина сделал ее калекой.

Рассказ Ча-и-чоупа затронул какие-то струну в сердце Джесси и помог ей хоть немного избавить от страхов. Он захватил ее не для того, чтобы oбеcчестить или мучить, а чтобы она ухаживала за его матерью.

Дни шли за днями, и Джесси постепенно привыкла к быту индейского племени. Ранним утром шаман призывал жителей деревни вставать, совершать омовение и выпивать всю воду, которую они могли выпить.

— Полейте себя водой, — призывал он. — Принесите еще воды и выпейте ее. Сделайте свою кровь чистой.

Джесси как-то спросила Ча-и-чоупа об этом ритуале и узнала, что люди племени кроу верили: обильное питье разжижает кровь и сохраняет человеку здоровье. Жидкая кровь не закупоривает сосуды и течет свободно. Поэтому тот, кто не пьет много, и не живет долго.

Она узнала, что, когда в деревне есть мясо, мужчины, которым не надо идти в поход, участвовать в охоте или ритуальных церемониях, чаще всего праздно проводят дни в своих вигвамах. Джесси сделала вывод, что боевые походы и добывание мяса и были главной обязанностью индейцев-мужчин. Иногда ей доводилось видеть воинов занятыми изготовлением острых наконечников для стрел из камня или кости, но древко стрелы и луки изготавливали только опытные умельцы. Маленькие дети делали себе деревянные луки; боевой и охотничий луки изготавливали из рогов, а тетиву — из сухожилий.

И все же мужчины племени кроу казались намного ленивее в сравнении с женщинами, никогда не сидевшими без дела. Целыми днями они шили и латали одежду, сушили и вялили мясо, выделывали шкуры, готовили еду.

Теперь, когда Джесси почти перестала бояться, она вдруг заметила, что Ча-и-чоупс был молодым и интересным мужчиной. Она стала наблюдать и увидела, что он нравился индейским женщинам, а мужчины племени относились к нему с уважением.