Ветер бил ему в лицо, когда он ехал сквозь вещество под названием «снег» на предмете под названием «санки», который скользит при помощи — теперь он это знал — «полозьев».

Разобравшись со всеми определениями, Джонас смог сполна отдаться восхитительным ощущениям: скорость, чистый холодный воздух, тишина; ему было и радостно, и спокойно.

Постепенно наклон уменьшался, холм становился все более пологим, а санки замедляли движение — им мешали кучи снега, и Джонас всем телом подался вперед, надеясь заставить санки двигаться дальше.

Тонкие полозья окончательно застряли в снегу, и санки остановились. Он сидел, тяжело дыша, сжимая в холодных руках веревку. Наконец он попробовал открыть глаза — не те, что видели холм, санки и снег, они и так были все время открыты, а свои обычные глаза. Джонас открыл глаза и увидел, что по-прежнему лежит на кровати, ни на миллиметр не сдвинулся.

Старик сидел рядом и смотрел на него.

— Как ты себя чувствуешь?

Джонас сел и попытался ответить честно.

— Я удивлен, — сказал он, подумав.

Старик утер лоб рукавом.

— Уф, это было утомительно. Но знаешь, даже это маленькое воспоминание, которое я передал тебе… Я думаю, мне уже стало легче.

— Вы хотите сказать… Я же могу задавать вопросы, да?

Мужчина ободряюще кивнул.

— Вы хотите сказать, что у вас больше нет этого воспоминания — про катание на санках?

— Ну да. Ноша стала чуть легче.

— Но было так здорово! А теперь у вас его больше нет! Я его забрал!

Старик рассмеялся.

— Я дал тебе один спуск на одних санках с одного холма одним снежным днем. У меня целый мир этих воспоминаний. Я могу давать их тебе одно за другим тысячу раз, и еще останется.

— То есть, выходит, мы можем это сделать опять? Мне очень хочется. Я наверное, смогу ими управлять, дергая за веревку. В этот раз я даже не попробовал.

Старик с улыбкой покачал головой.

— Может, как-нибудь потом, для развлечения. Но у нас нет времени на игры. Я просто хотел показать тебе, как это действует. А теперь ложись. Я хочу…

Джонас послушно лег. Ему ужасно хотелось снова испытать что-нибудь такое. Но тут он понял, что у него куча вопросов.

— Почему у нас нет ни снега, ни санок, ни холмов? — спросил он. — И когда они были? Когда мои родители были детьми, у них были санки? А у вас?

Старик пожал плечами.

— Нет. Это очень давнее воспоминание. Вот почему это было так утомительно — я должен был протянуть его через многие поколения. Я получил его, когда сам стал Принимающим, и предыдущий Принимающий тоже тянул его издалека.

— Но что же случилось со всем этим? Со снегом и со всем остальным?

— Управление Климатом. Снег затрудняет произрастание злаков, сокращает количество урожаев в году. Непредсказуемая погода мешала транспортировке продуктов — иногда делала ее просто невозможной. Это было непрактично, так что, когда мы пришли к Одинаковости, переменчивую погоду упразднили. И холмы тоже, — добавил он. — Они тоже мешали перевозить продовольствие. Грузовики, автобусы — холмы замедляли их движение. Так что вот, — старик взмахнул рукой, как будто заставляя холмы исчезнуть. — Одинаковость, — заключил он.

Джонас нахмурился.

— Хорошо бы все это было. Хотя бы иногда.

Старик улыбнулся.

— Я тоже так думаю. Но это не нам решать.

— Но сэр, ведь у вас такая власть…

— Почет, — поправил его старик. — Почет, вот что у меня есть. И у тебя будет. И тогда ты поймешь, что почет и власть — разные вещи.

— Теперь ложись. Раз мы заговорили о погоде, я покажу тебе еще кое-что. Только я не буду говорить тебе, как это называется, — хочу проверить уровень восприятия. Ты должен уловить название сам. В прошлый раз я проговорился — произнес все слова заранее — и «снег», и «санки», и «холм».

Не дожидаясь его указаний, Джонас закрыл глаза. Он опять почувствовал ладони старика на своей спине. На этот раз ощущения пришли гораздо быстрее. Ладони не стали холоднее — наоборот, нагрелись. И даже слегка вспотели. Тепло распространялось от спины к плечам, затем по шее и лицу. Он чувствовал его всем телом, даже сквозь одежду, и это было очень приятно. Он, как и в прошлый раз, облизал губы и почувствовал языком теплый влажный воздух.

Он не двигался. Санок не было. Он просто лежал один и ощущал тепло. Оно шло откуда-то сверху. Это было не так захватывающе, как катание на санках, но ему было хорошо и спокойно. Вдруг пришло понимание: «Солнечный свет». Затем он понял, что свет идет сверху.

Потом все закончилось.

— Солнечный свет, — сказал Джонас, открывая глаза.

— Отлично. Ты принял слово. Это облегчает мою работу. Меньше придется объяснять.

— И он шел с неба.

— Правильно. Так было раньше.

— До Одинаковости. До Управления Климатом, — добавил Джонас.

Старик рассмеялся.

— Ты хорошо принимаешь и быстро учишься. Я очень тобой доволен. Думаю, на сегодня хватит. Отличное начало.

Джонаса беспокоила одна вещь.

— Сэр, на Церемонии Главная Старейшина сказала — и вы тоже говорили, — что будет больно. Так что я немного испугался. Но это было совсем не больно. Даже наоборот — мне очень понравилось.

Он вопросительно посмотрел на старика.

Старик вздохнул.

— Я начал с приятных воспоминаний. Мой предыдущий провал многому меня научил. — Он снова вздохнул. — Будет много боли. Но начинать с этого необязательно.

— Я храбрый. Правда. — Джонас выпрямился.

Старик пристально посмотрел на него.

— Я вижу, — улыбнулся он. — Ну, раз ты так хочешь, думаю, у меня хватит сил еще на один сеанс. Ложись обратно. Это воспоминание будет последним на сегодня.

Джонас с радостью послушался. Он закрыл глаза. И опять почувствовал руки на своей спине, ощутил тепло солнечного света, идущего с неба. На этот раз, купаясь в солнечных лучах, он чувствовал, как проходит время — обычный Джонас понимал, что прошла всего минута или две, но другой, принимающий воспоминания Джонас знал, что лежит на солнце уже несколько часов.

Солнце жгло кожу. Он попытался подняться, но почувствовал резкую боль во всем теле.

— Ай! — вскрикнул он, и от этого стало больно лицу.

Он знал, что есть какое-то слово, но было так больно, что он не мог его поймать.

Потом все закончилось. Джонас открыл глаза, все еще морщась от боли.

— Было больно, — сказал он старику, — и я не смог принять слово.

— Это был солнечный ожог.

— Очень больно. Но я рад, что вы мне это показали. Было интересно. И теперь я понимаю, о чем меня предупреждали.

Старик не ответил. Он молчал. Потом сказал:

— Вставай. Тебе пора домой.

Они вместе подошли к двери. Джонас надел форму.

— До свидания, сэр. Спасибо за этот первый день.

Старик кивнул. Он выглядел изможденным и печальным.

— Сэр? — робко начал Джонас.

— Да? Ты хочешь что-то спросить?

— Ну, просто я не знаю, как вас зовут. Я думал, вы Принимающий, но вы сказали, что теперь Принимающий я. Так что я не знаю, как мне вас называть.

Старик опустился в мягкое кресло. Он повел плечами, словно пытаясь избавиться от неприятного ощущения. Он выглядел очень усталым.

— Зови меня Дающий, — сказал он Джонасу.

— Ну, как тебе спалось, Джонас? — спросила Мать за завтраком. — Без сновидений?

Джонас улыбнулся. Он не был готов лгать, но и правду говорить не хотел.

— Я очень крепко спал, — сказал он.

— Ему бы тоже не помешало, — сказал Отец, наклоняясь к Гэбриэлу.

Тот размахивал кулачком, лежа в корзинке на полу. В углу корзинки сидел плюшевый бегемот, тараща пустые глаза.

— Да уж, — закатила глаза Мать. — Он очень часто просыпается ночью.

Джонас не слышал малыша, потому что спал действительно очень крепко. Но сны он видел.

Снова и снова он спускался по заснеженному холму. Во сне ему казалось, что у него есть какая-то цель — что-то (он не мог понять что), находившееся дальше, чем подножие холма, где его санки зарывались в снег.