Ох, и не зря говорят знающие люди: «Ищешь варианты? Будь готов к тому, что они сами найдут тебя!», не зря. В поле зрения Корнева, уже прикончившего яичницу и уполовинившего кружку с пивом, бодрым шагом вошел довольно прилично, а по меркам Фронтира даже богато одетый господин, целенаправленно продвигавшийся в направлении оккупированного Романом столика.

— Приятного аппетита, господин капитан-пилот! Всегда радостно встретить соотечественника на чужбине.

Корнев изобразил что-то среднее между вежливым поклоном и дружеским кивком, однако незнакомец явно решил показать, что на чемпионате по хорошим манерам дал бы Роману хорошую фору.

— Позвольте представиться, Лозинцев, Дмитрий Николаевич, коммерсант, — теперь уже не незнакомец, а Лозинцев протянул руку.

— Корнев, Роман Михайлович, капитан-пилот, — пришлось вставать и протянуть руку в ответ. — Универсальный грузопассажирский транспорт третьего ранга «Чеглок».

Оба одновременно сели. Лозинцев поднял руку и изобразил в воздухе какую-то фигуру неопределенных очертаний, у столика тут же материализовалась официантка.

— Кружку пива, пожалуйста. Такого же, как у господина капитана-пилота, — официантка перевела взгляд на Корнева и, получив утвердительный кивок, исчезла.

Корнев исподволь рассматривал неожиданного соседа. Надо сказать, господин Лозинцев ему понравился. Сразу видно, не пустой трепач, а тот самый фрахт. А что вы хотите? Не первый год по космосу мотаемся, научились разбираться-то. Дорогая одежда это еще, знаете ли, не показатель. Но у корневского визави и кроме одежды, вид был что надо. Лет сорока, ну, может, с небольшим, высокий и статный, Лозинцев всем своим видом показывал значительность и важность, но так, без пренебрежения к собеседнику, что умеют делать только удачливые коммерсанты и более-менее хорошие офицеры. Причем в лице коммерсанта бросалось в глаза именно его выражение, а никак не черты. Какое-то лицо оказалось совершенно не запоминающееся, хм, странно даже.

— Я так понимаю, Роман Михайлович, вам нужен фрахт, — начал Лозинцев, как только официантка скрылась из глаз, оставив на столе две кружки пива. Решив, что молчание — знак согласия, Лозинцев продолжил. — А мне нужно попасть на Райнланд.

А так все хорошо начиналось… Одной фразой собеседник перечеркнул все надежды Корнева. Конечно, не так дурно Роман был воспитан, чтобы сразу посчитать уважаемого Дмитрия Николаевича сумасшедшим, но Лозинцев сам, никто его за язык не тянул, показал, что, как бы это помягче выразиться, не в полной мере ориентируется в наличествующей политико-экономической ситуации. Вот примерно так. Лететь с Нью-Либерти на Райнланд — это все равно, что зайти к господину Н., который ну просто люто ненавидит господина М., и вежливо этак поинтересоваться: «Кстати, а как поживает наш общий знакомый М.? Я вот как раз к нему в гости собрался, знаете ли…». Арийский Райх на Нью-Либерти именно ненавидели, и лететь на его столичную планету отсюда… Нет, можно, конечно. Свободу навигации никто еще не отменял. Вот только у тебя вдруг начнутся проблемы. И сразу, и потом, когда опять окажешься на Нью-Либерти. Сам Корнев с этим не сталкивался, но знающие люди рассказывали… Корабль тебе вовремя не заправят, или совершенно неожиданно окажется, что нужной марки топлива в космопорте нет. То есть, конечно, есть, но, видите, какая незадача, все уже заранее заказано и оплачено, а когда завезут, просто никто не знает… Или еще какая неприятность возникнет буквально ниоткуда… И все будут вежливо так извиняться, но легче от этого не станет… В общем, надо бы от господина Лозинцева как-нибудь аккуратненько отделаться, пока он не повторил свое предложение а то еще и услышит кто… Нет, сам Корнев ни против Райха, ни против полета на его столичный мир ничего не имел, но и неприятностей очень хотелось бы избежать. Тем более что летать на Нью-Либерти было делом выгодным, грузы сюда возились по меркам Фронтира недешевые, платили за их перевозку соответственно, и лишать себя таких возможностей было бы неумно.

— А получше вы ничего не могли придумать? — в деле избавления от явно неадекватного кандидата в пассажиры Корнев все-таки решил аккуратностью пренебречь.

— Мог, — с готовностью отозвался Лозинцев. — И даже придумал. Отсюда я зафрахтую ваш корабль на Тринидад, а там оформим новый фрахт, уже до места.

Вот это уже дело. Против Тринидада тут никто ничего не имеет, значит, и лететь туда можно совершенно спокойно. А уж куда ты отправился с Тринидада, здесь не волнует вообще никого.

— Груз у вас какой? — спросил Корнев.

— Никакого, — весело ответил Лозинцев. — Только один пассажир. — Без всяких жестов, одним выражением лица коммерсант показал, что этот пассажир он сам и есть.

— Дмитрий Николаевич, но вы, думаю, понимаете, что платить придется как за минимальную стандартную загрузку?

— Разумеется, Роман Михайлович, разумеется.

Ну вообще прекрасно! Если человек готов платить за перевоз своего бренного тела, как за пять кубометров генерального груза, да еще и с промежуточной посадкой, отчего бы ему не помочь, да еще и не бесплатно? Корнев прикинул, как в результате этого фрахта изменится его банковский счет, и настроение капитана-пилота стало просто прекраснейшим.

— Что ж, Дмитрий Николаевич, тогда прямо сейчас и пойдем в портовую контору? — радушно улыбнувшись, предложил Корнев. — Если все будет хорошо, часа через полтора уже и в пути будем.

— Ну уж давайте не прямо сейчас, — видно было, что предстоящие затраты господина Лозинцева совершенно не печалят. — Пиво хотя бы допьем, уж больно оно тут хорошее…

По пути в контору Корнев про себя отметил, что прав был Лозинцев насчет радости от встречи с соотечественником, еще как прав. Честно говоря, Роман и сам предпочитал иметь дело со своими, русскими. Нет, конечно же, договориться можно со всеми. Ну или почти со всеми. Но со своими все равно лучше. И договориться проще, и вообще… Прокрутив в мыслях недавний разговор с Лозинцевым, Корнев для себя прикинул, как бы на ту же тему шли переговоры ну скажем… да с кем угодно. Вот, кстати, сразу вам и разница: с русским — разговор, с другими — переговоры, чувствуете? Ну и язык, конечно. Русскому человеку куда приятнее разговаривать по-русски, чем на интерланже — упрощенном и исковерканном английском, который и в оригинале-то особым благозвучием не отличается.

Ну и с расчетами куда как удобнее. Деньги на Фронтире ходят самые разные, в основном доллары или райхсмарки. Пока мотаешься по Фронтиру, это особых проблем не создает, а вот возвращаться с этими деньгами домой… Ну марки еще куда-никуда, а кому в России нужны доллары? И потому, если эти самые доллары скапливались, перед возвращением Корнев или менял их на марки, или закупал то, что можно продать в России, желательно оптом и с выгодой. Оптом — чтобы сильно не морочить себе голову, а с выгодой — ну вы сами понимаете. А тут все просто, рассчитаемся родными рублями. Нет, хорошо все-таки, что Корнев встретил своего, хорошо.

Справедливости ради стоило отметить, что отдавать предпочтение своим на Фронтире было не так уж и сложно. Русских здесь немало. И деловых людей, и авантюристов (разница, правда, между первыми и вторыми была иной раз совершенно никакая), и таких же, как сам Корнев, свободных навигаторов. Да и русских кораблей тут тоже хватало. Что и неудивительно… Наибольшей популярностью у всех, кто возил грузы на Фронтире, пользовались как раз корабли такого класса, как корневский «Чеглок» — небольшие, скоростные и универсальные. А строили такие корабли крупными сериями только Россия, Америка да Райх. Причем русские «севера» были среди своих братьев-конкурентов едва ли не лучшими. Нет, конечно, американские «фридомы» брали груза побольше, а хитроумная модульная конструкция германских «вестервальдов» позволяла при необходимости превратить корабль хоть в танкер, хоть в небольшой круизный лайнер или очень большую яхту, кому как больше нравится (Корнев сильно подозревал, что и в весьма зубастый, хоть и маленький, вспомогательный крейсер тоже), но и те, и другие уступали «северам» в скорости, да и было этих самых «северов» больше. Настолько больше, что их уже начали строить для иностранных заказчиков — Корнев уже не раз и не два встречал двойников своего «Чеглока» под самыми разными флагами. Впрочем, «флагами» — это говорилось так, по традиции. Какой в безвоздушном пространстве может быть флаг? Поэтому цветные полотнища, некогда гордо развевавшиеся на мачтах кораблей морских, на их космических потомках просто рисовали на бортах светящейся краской.