Они поднимались по ступенькам, одинаково набычившись. (Гранада всегда старательно подражал жестам и манерам лейтенанта.) Уиллс сердито остановился ступенькой ниже меня, точно я сознательно преградил ему путь.

— Что вас привело сюда?

— Убийство Бродмена. У вас найдется свободная минута?

— Нет. Но чем могу служить?

Гранада молча прошел мимо меня. Укушенную руку он держал в кармане. На верхней площадке железной лестницы он остановился и выставил вперед губы и подбородок, как янычар, ожидающий приказа.

— Меня очень интересуют результаты вскрытия Бродмена. Они уже получены?

— Угу. Доктор Саймон как раз прислал протоколы. А почему вы так заинтересовались?

— Отчего Бродмен меня интересует, вы знаете. Сначала казалось, что он в неплохом состоянии. И я не понимаю, отчего он умер.

— Он умер от полученных повреждений, — резко ответил Уиллс.

— Каких конкретно?

Я смотрел на Гранаду. По его лицу нельзя было понять, расслышал ли он мои слова и, если да, значили они для него что-то или нет. Он сунул в рот сигарету, левой рукой поднес к ней зажженную спичку, которую тут же бросил в лестничный колодец.

— У Бродмена была травма головы, — говорил тем временем Уиллс. — Иногда такие травмы дают о себе знать не сразу.

— Понимаю. Вы не против, если я поговорю с патологоанатомом?

— Валяйте. Доктор Саймон скажет вам то же самое, — вежливо и холодно ответил Уиллс. — Джо Рич упомянул, что вы собирались еще раз побеседовать с Баркер.

— С мисс Баркер, — поправил я. — Я беседовал с ней сегодня утром.

— Какие-нибудь результаты?

— Это я предпочел бы обсудить в менее людном месте.

Уиллс посмотрел вниз на пустую лестницу, потом вверх на площадку, где ждал Гранада.

— Какое же оно людное?

— Тем не менее.

— Гранада моя правая рука.

— Но не моя.

Уиллс посмотрел на меня очень хмуро, но крикнул вверх Гранаде:

— Пайк, подожди меня снаружи! — Гранада ушел, и Уиллс опять повернулся ко мне: — Что еще за тайны?

— Никаких тайн, лейтенант. Во всяком случае у меня. Моя клиентка говорит, что Гейнс в близких отношениях с какой-то блондинкой.

— Нам это известно из других источников. А кто эта блондинка, она знает?

— Нет. — Я болезненно ощущал пределы правды, за которые пытался не выходить. — Она ее не знает. И видела всего один раз.

— Ну, а что у вас за сведения, не терпящие свидетелей?

— Вот! — Я достал единственную материальную улику, бумажник из акульей кожи, и протянул Уиллсу.

— А что это такое? — спросил лейтенант угрюмо.

— Бумажник Гейнса. Элла Баркер спрятала его на память.

— Весьма трогательно. — Уиллс открыл его и презрительно понюхал. — Провонял духами. Его вам она дала?

— Бумажник я нашел у нее дома. Она сказала мне, где он лежит. Она старается помочь следствию, насколько это в ее силах.

— Ну, не совсем. Джо Рич говорил с вами о детекторе лжи?

— Упомянул.

— Так чего же тянуть? Ведь люди гибнут.

— Один из них погиб от полицейской пули, а второй от причины, на мой взгляд, еще не выясненной.

— На ваш взгляд, черт дери! — Уиллс ругался редко. — Кем вы себя, собственно, считаете?

— Адвокатом, пытающимся оградить своего клиента от преследований.

Уиллс вытянул губы и с шумом выдохнул.

— Слова! Звонкие пустые слова. Не больше. И меня от них мутит. Что все это в конце концов означает? Стараетесь подковырнуть Гранаду или еще что-нибудь?

— Вчера вечером вы дали ему нагоняй — после того как Донато получил пулю. За что?

— Это касается только его и меня. Хотя, — добавил он, — никакого секрета тут нет. Естественно, было бы лучше, если бы Донато остался жив и дал показания. А вышло иначе, вот и все. Гранада исполнил свой долг — как он его понимал.

— А вы всегда разрешаете ему истолковывать свой долг, как он считает нужным?

Уиллс ответил упрямо:

— Пайк Гранада хороший полицейский. Чем era потерять, я предпочту, чтобы подонка вроде Донато пристрелили хоть десять раз.

— А вам известны его прежние отношения с Донато?

— Да, известны! — Уиллс повысил голос. — Пайк с рождения живет здесь и знает в городе всех. В частности, и это делает его для меня особенно ценным.

— Он хорошо знал Бродмена?

— Очень хорошо. Он работал в отделе, занимающемся закладчиками... — Лицо Уиллса превратилось в серебряную маску. Потом потемнело, словно серебро мгновенно покрыла чернь. Он сказал глухо: — Что такое?

— Гранада вчера успокаивал Бродмена, который до этого был достаточно бодр. А потом Бродмен внезапно умер.

— Бродмена убил Донато, вы же знаете.

— Отрицать Донато уже ничего не может.

Уиллс молча посмотрел на меня. Молчание это было прошито и заткано больничными шумами: мягкими шагами сестер, отзвуками голосов, стуком закрываемой двери.

— Мне это не нравится, мистер Гуннарсон. Вы распускаете язык, и это мне не нравится. Гранада один из лучших моих людей. И то, что вы говорите, — подсудная клевета.

— Вы его начальник. Кому еще мог бы я сообщить свои подозрения?

— Уж во всяком случае никому другому, учтите на будущее.

— Это угроза?

— Я не то имел в виду. Хотите знать мое мнение, так вы перегибаете палку. Вам надо осторожнее выбирать выражения.

— Вас устраивает, что Гранада вам не подчиняется? Во мне говорил гнев, и я сразу же пожалел о вырвавшихся у меня словах. Мои глаза обжигала боль и проникала глубоко в мозг, но хуже всего была невозможность решить, рождена ли она тем, что я знаю правду, или тем, что я ее не знаю. Уиллс буркнул что-то невнятное и рефлекторным движением ударил по стене рукой. Тут он вспомнил о зажатом в ней бумажнике.

— Берите. Кому он нужен?

Возможно, он хотел протянуть бумажник мне, но разжал пальцы слишком рано, бумажник вырвался из них и заскользил по железным ступенькам. Я пошел вниз за ним, а Уиллс пошел вверх, к Гранаде. Дверь за ним закрылась.

Доктор Саймон был пожилым человеком, сохранившим увлечение своей профессией. Кабинет его помещался в угловой комнате с окошком почти под потолком и был освещен плафоном, который, видимо, никогда не выключали. В его мертвенном свете доктор выглядел землисто-бледным, точно один из кадавров, находящихся в его ведении.

— Травма головы дает порой непредсказуемые последствия, — сказал он. — И может проявиться не сразу, как я уже объяснил лейтенанту Уиллсу. Причина — кровоизлияние и возникновение тромба.

— А тромб вы обнаружили?

— Нет. И череп цел. — Он поднял изящную руку с пожелтелыми от никотина пальцами и выстучал несколько глухих тактов на собственном черепе. — По правде говоря, я подумываю о том, чтобы еще раз в нем покопаться.

— То есть полного вскрытия вы не произвели?

— Оно было настолько полным, насколько подсказывали обстоятельства. Я обнаружил несколько кровоизлияний в мозг, которые могли стать причиной смерти... — Он явно не договаривал.

— Вы не убеждены, что он умер от повреждений головы?

— Не вполне. Мне доводилось видеть людей, которые спокойно разгуливали с такими же серьезными травмами. Хотя, — добавил он сухо, — я отнюдь не рекомендую прогулки для лечения травм мозга.

— Но если не они стали причиной его смерти, то что же? Его задушили?

— Никаких признаков этого я не обнаружил. Практически всегда остаются Внешние повреждения — разрывы подкожных сосудов. Подобных внешних следов я не нашел, как и внутренних повреждений в области шеи.

— Вы абсолютно уверены?

Вопрос был нетактичным. Доктор бросил на меня быстрый настороженный взгляд. Я уязвил его профессиональную гордость.

— Можете сами взглянуть на труп, если вам угодно.

Труп лежал на столе в соседнем помещении. Я хотел подойти к нему и не смог. Моя корейская закалка, видимо, заметно поизносилась. Покойник словно излучал знобкий холод. Я понимал, что это фантазия, — просто помещение было холодным. Однако к Бродмену я так и не смог подойти. Саймон посматривал на меня с легким злорадством.