– Где сейчас используют Посейдона для уничтожения отходов, – поинтересовалась Би, – и насколько это действенно?

– Есть такие места, – ответила Филлис. – Например, в Пирее, афинском порту…

– Не самый подходящий пример, – вмешался Михаэль Манштейн. – В Элладе Посейдону поклонялись с незапамятных времен, не то что у нас, и там его культ наверняка процветает. Буду рад подобрать документы, подтверждающие это.

Филлис бросила на аналитика испепеляющий взгляд: несомненно, он только что испортил лучший пример, который она собиралась привести. Уж если Михаэль возьмется что-нибудь доказывать, он это сделает с блеском. Немного помедлив, Филлис заговорила о Карфагене (я заметил, как Михаэль опять заерзал на стуле, но все же удержался от нового язвительного замечания).

Как я понял из всего сказанного, фокус заключается в том, чтобы, так сказать, осчастливить Посейдона, завалив его работой. Некоторые Силы с искусственно поддерживаемым культом трогательно хватаются за любую работу, лишь бы сохранить последнюю горстку приверженцев. У других больше гордости. Боюсь, Посейдон относится к последним.

– Но ведь он трудится на совесть, только имея на то достаточно оснований? – стояла на своем Би.

Михаэль заметно скривился, услышав это, но придержал язык. В конце концов, Би – настоящий бюрократ, и ей положено говорить и думать соответствующим образом.

– У меня сложилось именно такое впечатление, – уклончиво ответила Филлис. – Позвольте напомнить, что, если бы Вепар был надежным союзником, нам не пришлось бы искать ему замену. К тому же мы сможем обезопасить город от землетрясений.

– Или наоборот, если прогневим божество, – вставил Михаэль.

Филлис снова метнула на него взгляд, но, по-моему, аналитик все же был прав, указав на обратную сторону дела. Слишком сложная и неблагодарная это работа – прогнозировать влияние обитателей Иной Реальности на окружающую среду. Книга жизни написана куда более туманным языком, чем тексты Священного Писания.

Би подвела итог:

– Спасибо за выступление, Филлис. Как, по-твоему, хватит тебе… ну, скажем, двух недель, чтобы выяснить, стоит ли продолжать изучение другого способа уничтожения отходов?

– А можно три? – попросила Филлис. Би что-то нацарапала в своем календарике.

– Пусть будет три. – Она оглядела своих подданных. – Кто-нибудь еще хочет выступить? – Я замер, страстно желая, чтобы все промолчали. Иногда это помогает, иногда не очень. Сегодня же, к моему огромному облегчению, получилось – никто ничего не сказал. Би снова огляделась, на случай, если кого-нибудь пропустила. Потом пожала плечами. – Что ж, всем спасибо. – Для нас эти слова были сигналом вскакивать и бросаться наутек. Мы разбегались бы еще быстрее, если бы не боялись показаться невежливыми. – Ах, да, Дэвид… – спохватилась вдруг Би.

Попался! Я повернулся к ней.

– Да? – спросил я как можно невиннее.

– Я искренне надеюсь, что на этой неделе ты проявишь себя и в остальных делах.

– Постараюсь, – пообещал я, думая о том, что, будь у меня поменьше дел, я справился бы с ними быстрее. Я еще раз убедился, что Би никогда ничего не забывает. И еще я подумал, что мог бы успеть гораздо больше, если бы не отсиживал полдня на собраниях.

Бумаги на моем столе напоминали крепость, словно тут шла окопная война, как во времена Первой Магической. Я уже собирался пойти на штурм, когда телефон начал шумовую атаку с тыла.

– Агентство Защиты Окружающей Среды, Дэвид Фишер, – пробурчал я, надеясь, что бесенята ошиблись номером.

Как бы не так.

– Инспектор Фишер? Говорит легат Кавагучи из Управления полиции Энджел-Сити.

– Чем могу служить, легат? – Я враз оживился и уже не думал, что этот звонок отрывает меня от работы.

– Вы не могли бы приехать в полицейский участок в долине, инспектор? Похоже, мы сможем побеседовать с библиотечным духом, Эразмом.

Мне захотелось завизжать от восторга. Просто не знаю, как сдержался.

– Уже лечу, легат.

Бастионы на моем столе, конечно, еще подрастут за время моего отсутствия в конторе. Ну и что? Есть более важные вещи.

Разумеется, это так, есть более важные вещи, да и рутина никуда не денется. Я поспешил к лифтовой шахте, стараясь не думать об оставленных делах.

Когда я добрался до долины Сан-Фердинанда, мой желудок уже принялся жалобно поскуливать. Понедельничное собрание слишком затянулось, а не успел я подумать об обеде, как позвонил Кавагучи. Свернув со скоростного шоссе, я в первой же забегаловке купил омерзительного вида сосиску. Увы, должен признаться, что в полицейский участок я вошел, источая резкий запах горчицы.

Полицейские, которые видели меня только вчера, здорово удивились.

– Что такое, Фишер? Собираетесь перейти на работу в полицию? – спросила Борнхольм-чудотехник. Я даже не нашелся, что на это ответить. Кабинет легата Кавагучи оказался крошечной затхлой каморкой, куда меньше монашеской кельи (и к тому же куда грязнее). Нет-нет, я не преувеличиваю: когда я вошел, брат Ваган уже был там, и, судя по выражению его лица, он бы наложил на Кавагучи епитимью навести порядок… если бы только имел надежду, что Кавагучи это поможет.

– Как поживаете? – спросил я, пожав ему руку. – Кардинал позволил вашему монаху прибегнуть к косметической магии?

– Нет, – ответил аббат, и его и без того суровое лицо стало совсем непроницаемым, прямо как у какой-нибудь римской статуи времен Республики. Огни святого Эльма играли на его лысине, словно на полированном мраморе.

– Библиотечный дух Эразм, – сказал Кавагучи, – пострадал больше, чем мы предполагали. Даже сейчас, через две недели после пожара, чтобы установить с ним связь, пришлось вызвать специалистов. Когда вы пришли, инспектор, я как раз рассказывал об этом аббату.

– Продолжайте, пожалуйста, – ответил я. – Если я чего не пойму, надеюсь, вы позволите перебить вас, чтобы задать вопрос-другой.

– Разумеется, – кивнул Кавагучи. – Как я уже говорил брату Вагану, мадам Руфь и мистер Холмонделей, – он произнес эту фамилию, тщательно проговаривая каждый слог, как если бы это было заклинание, – объединенными усилиями попробовали установить связь между нашим миром и Иной Реальностью. Она – медиум, он – источник. Вместе с помощью новой технологии они добились потрясающих результатов. И теперь у нас есть все основания надеяться на успех.

– Что ж, будем надеяться, – кивнул брат Ваган, и я тоже согласно кивнул.

– Они ждут нас во втором кабинете, – сказал Кавагучи. – По идее, если дух находится в Иной Реальности, он может откликнуться, где бы мы ни были. И все же, если побеседовать с ним из комнаты для допросов, его ответы будут более значимы. И потом… – легат закашлялся, – комната для допросов более просторная, чем мой кабинет… Хотя, конечно, мой кабинет…

– Так пойдемте в комнату для допросов, – поторопил я.

Брат Ваган встал со стула. Пожар, а особенно последствия пожара подкосили его. Прежде походка аббата была твердой и решительной, теперь же он шел, как старик, обдумывая, куда поставить ногу при каждом следующем шаге.

Второй кабинет располагался в середине длинного унылого коридора, который, видимо, специально выкрасили в столь мрачный цвет, чтобы вселить в сердца преступников страх Божий. Кавагучи открыл дверь и махнул рукой, приглашая нас войти.

Мадам Руфь – высокая, смуглая, с золотыми коронками на зубах – была невероятно толстой. Ее яркое набивное платье любому другому могло запросто послужить палаткой.

– Очприятно… – сказала она. Рукопожатие у нее было, как у грузчика. Ее партнер, Найджел Холмонделей, не мог бы отличаться от нее разительнее, даже если бы стремился к этому всю жизнь. Классический англичанин с изысканной речью, с длинным лошадиным лицом, с щеточкой песочных усов, в старомодном галстуке… Если обычно говорят «родился в сорочке», то к нему больше подошли бы слова «родился в твидовом костюме».