— А ты «фуражка, фуражка»! При чем тут твоя фуражка?

— Моя?! — вытаращил глаза парикмахер. — Да у меня сроду никакой фуражки не было!

— И не будет, — заключил старик. — Фуражку настоящие мужчины носят, не то что ты.

Саид-бобо помолчал, потом, лукаво прищурившись, взглянул на участкового.

— Ну, а все-таки, Икрамджан, почему вы до сих пор с фуражкой не расставались?

— А я и теперь не расстаюсь, — улыбнулся младший лейтенант. — Вот, она рядышком лежит.

— Нет, серьезно?

— Да так, глупости одни, — отмахнулся Пулатов. — Волосы выпадать стали. Вот я и побрил голову. А тут новое назначение, незнакомые люди. Мало ли что могут подумать.

Участковый и вдруг — плешивый. Ну и не снимал фуражку, пока волосы не отрастут.

— Только и всего? — притворно удивился Саид-бобо. — А мы-то головы ломаем! Маннов тут целую теорию развел. Кстати, где он? Маннов, ты где?

Но парикмахера и след простыл.

Маршрутный автобус довез нас с Рисовой улицы до центра города за полчаса. Мы сошли недалеко от ЦУМа и направились по засаженному молодыми деревцами бульвару. Здесь решительно ничто не напоминало о прошлом. Я хорошо помнил этот район. «Пьяный базар», «Воскресенка», «Туркменский рынок». Теперь эти названия стали достоянием истории. Булатов шагал молча, поглядывая по сторонам, но я уже давно догадался, почему он выбрал именно этот маршрут, и когда он наконец взглянул в мою сторону, спросил:

— «Вампир»?

— Он самый, — усмехнулся Борис Ильич.

В лагере его называли «Вампиром». Он снисходительно усмехался, обнажая два ряда острых зубов. Вид крови действительно возбуждал его, приводил в неистовство. Он знал за собой эту особенность и гордился ею. «Вампира» побаивались, с ним предпочитали не связываться. А потом он исчез.

Из ворот Туркменского рынка вышел молодой человек, помедлил, выбирая в какую сторону идти, и свернул влево. На нем была рубашка с короткими рукавами, серые летние брюки и коричневые кожаные сандалеты. Пиджак перекинут через левую руку.

Встречная женщина невольно оглянулась: симпатичный блондин, волевое лицо, стройная фигура, легкая уверенная походка…

Блондин дошел до перекрестка, остановился возле хлебного магазина. На противоположной стороне улицы возле дома с темно-бордовой вывеской стоял «виллис» с откинутым ветровым стеклом. Из дома вышел человек в милицейской форме, скользнул взглядом по стоявшему напротив, сел за баранку «Виллиса» и укатил в сторону Шелковичной улицы. Блондин прищурился, стараясь разглядеть, что написано на вывеске, прочел: «14-е отделение милиции города Ташкента», усмехнулся и повернул обратно.

Поезд пришел на станцию в третьем часу ночи. Запомнился подсвеченный циферблат станционных часов: 2 часа 35 минут. Пустынный перрон, промозглая слякоть, огни отражаются в лужах на асфальте…

В здание вокзала заходить нельзя, прямо в город надо. Город? Да. Вот она надпись: «Канск-Енисейский». Захолустье, небось. Ладно. Выбирать не приходится. Где-то должен быть выход прямо с перрона. Вот он. Теперь подальше от вокзала, от чужих глаз… Там будет видно, что делать дальше. Сейчас главное — смыться…

Ему повезло. В сквере под навесом детской площадки смачно похрапывал пьяный. Судя по одежде — не забулдыга. Для верности он слегка потормошил его: не проснется ли. Пьяный не шелохнулся.

Так… Бумажник. Паспорт, деньги. Какие-то квитанции. Кажется, повезло. Деньги и паспорт пригодятся. Бумажник обратно в карман.

Спи, лапоть. До утра не просыпайся, родимый! А может!.. Нет, мокрить нельзя. Пока нельзя. Так что повезло тебе, фраер. Спи.

Дом он узнал издали — пятый от хлебного магазина по улице Кафанова. Все совпадало с описанием, крыльцо с навесом на резных деревянных опорах, три окошка на улицу, железные ставни с прорезями в виде сережек. Потускневшая медная табличка возле двери «Венеролог Кравчук-Калияновская А.М.» Здесь. Все правильно. Он поднялся по ступеням и протянул руку к звонку. Звонок был старомодный, без кнопки, с рычажком, которым надо вращать. В ответ на еле слышное звяканье за дверью зашлепали чьи-то шаги и старческий голос спросил:

— Кто там?

— Тысячу извинений, доктор. Я по срочному делу. Дверь отворилась. «Божий одуванчик, — подумал он. — Тебе давно внуков нянчить пора, а ты…»

На старушке было простенькое домашнее платье. Седые волосы аккуратно причесаны и закреплены на затылке гребнем. Серые глаза смотрели доброжелательно, доверчиво, без страха.

— Входите, пожалуйста. Чем могу быть полезна?

В неверном свете уличного фонаря «Вампир» разглядел паспорт: Лукиных Егор Петрович. Двадцать восемь лет. Годится. И фотография подходящая. Районная продукция. Поди, разберись — шатен или блондин. Молодцы, промкомбинатовцы!

Стало быть, Лукиных… Ну что ж, привет вам, Егор Петрович. С днем рождения!

Деньжат не густо, но на шмотки хватит. Дождусь, когда магазины откроются и…

Надо спешить. Тот фраер проспится — и с ходу в милицию дунет. Нельзя судьбу искушать. Пофартило разок — и баста. Линяю.

— Проходите, что же вы?

— Если позволите, я сниму сандалеты.

— Ради бога!.. Проходите так.

— Неудобно, я все же сниму.

— Ну, тогда нате вам шлепанцы.

Через темный коридорчик старушка провела гостя в просторную, светлую комнату. На двух выходящих во дворик окнах висели тюлевые занавески. Золотисто отсвечивала полировка шифоньера, книжного шкафа, письменного стола. Убранство комнаты дополняли торшер с оранжевым шелковым абажуром, два полумягких кресла, ковер над тахтой и репродукция с картины Айвазовского в золоченой раме. В приоткрытую дверь соседней комнаты виднелся буфет, заставленный хрусталем.

Блондин окинул комнату оценивающим взглядом и прислушался. В доме стояла тишина.

— Итак на что жалуетесь молодой человек? — взгляд серых глаз хозяйки оставался по-прежнему спокойным и доброжелательным. — Я угадала не правда ли?

— Угадали, — Блондин вздохнул. Понимаете, доктор… Три недели назад случайно познакомился с женщиной… Дело было в дороге. Ну и — вагон — ресторан, отдельное купе…

Он мысленно усмехнулся: так оно, в общем, и было — ночь, купе, красивая молодая женщина…

Обзавестись костюмом, сорочкой, парой кожаных штиблет не составило большого труда. В столовой, куда он зашел перекусить, угрюмо коротал время за бутылкой вина явно чему то расстроенный красномордый субъект.

Чутье не подвело «Вампира»: уже после второй бутылки они были на ты, и красномордый снабженец по фамилии Крамер, перегнувшись через стол и обдавая винным перегаром, изливал ему свои горести:

— А ты не осуждай, что спозаранку пью. Тут кто угодно запьет! Завтра вагоны отправлять, а сопровождающий — тю-тю! Понимаешь? В больницу загудел. Гнойный аппендицит. Другого, говоришь? Да где его тут найти, в Канске? Разве что ханыгу какого-нибудь. А мне человек нужен. Во как нужен! А может, ты согласишься, а? Два пульмана в Ташкент. Бабки хорошие. Обратно — самолетом. Подумай, а? Аванс с ходу выплачу, окончательный расчет, когда вернешься.

— Ох уж мне эти случайные связи! — старушка вздохнула. — Нет, я не осуждаю. Вы человек молодой, представительный. Женщины от вас без ума. Но ведь и о здоровье нельзя забывать. Уж кто-кто, а я знаю, сколько на этой почве трагедий разыгрывается. Кстати, почему бы вам не обратиться в кожвендиспансер? Здесь недалеко, на этой же улице, возле Госпитального рынка.

— Давайте не будем, доктор, — блондин умоляюще вскинул перед собой руки. — Вы же все понимаете. Там начнутся всяческие формальности, потребуют документы.

— А я кто, по-вашему? Подпольный лекарь? У меня патент. Я тоже обязана делать записи в книге. — Старушка хитровато прищурилась. — Правда, паспорта я при этом не требую. Верю пациенту на слово. Ну что ж, раздевайтесь, я пойду руки помою. Старушка удалилась на кухню. Блондин небрежно бросил пиджак на спинку кресла и снова прислушался. В доме ни звука. С улицы доносились приглушенные городские шумы.