«Доцент» как-то по-собачьи дернулся всем телом и торопливо пересек улицу. Следуя за ним взглядом, Рощин увидел «продавца». Стоя возле все того же особняка, «продавец» разговаривал с молоденькой миловидной женщиной. Затем он достал из внутреннего кармана пиджака какой-то предмет и протянул собеседнице. Тут к ним присоединился «доцент», а еще через несколько минут все трое зашагали по улице в том направлении, где скрылись «ювелир» и Алимов.

Рощин, не спеша, пересек улицу и зашагал следом.

Квартала через три объявился Алимов, безмятежно любующийся выставленными на витрине галантерейного магазина товарами. «Продавец», «доцент» и их будущая жертва проследовали мимо и свернули во двор.

Алимов с Рощиным вошли туда же и застали всю троицу врасплох: ювелир-самозванец разглядывал в лупу перстень, а его «коллеги» и покупательница уставились на него, не обращая внимания ни на что другое.

— Платина! — изрек наконец «ювелир». — И бриллиант. Могу предложить семь с половиной тысяч, но только завтра. Дома наличность не держу, а сберкасса сегодня закрыта. Договорились?

— Договорились-договорились! — заверил Рощин, цепко беря «ювелира» за локоть. — И без глупостей. Двор окружен.

Теперь, когда Булатов помог мне воскресить в памяти события «давно минувших дней», многое в моей будущей книге виделось в ином свете. Я понял, что над рукописью еще предстоит поработать, но книга в общем сложилась.

— Правда же, иногда бывает полезно пройтись даже с таким старым ворчуном, как я? — Булатов лукаво улыбнулся.

— Правда, — согласился я. — Все становится на свои места. Но, Борис Ильич, осталась еще одна новелла.

— Это какая же? — спросил Булатов.

Золотистым октябрьским утром женщина, развешивавшая белье в уютном дворике коммунального дома по улице Фурката, окликнула проходившую мимо с эмалированным бидоном соседку.

— Зухра-апа!

Соседка была глуховата и откликнулась только с третьего раза.

— Вы меня, Маша?

— Вас, Зухра-апа, кого же еще!

— Что?

Старуха поставила зачем-то бидон на землю и направилась к женщине.

— Доброе утро, Зухра-апа.

— За молоком иду, да.

Женщина досадливо поморщилась, явно жалея, что затеяла разговор, но Зухра-апа была уже рядом и волей-неволей пришлось продолжать.

— Соседку вашу что-то не видать.

На этот раз старуха услышала, да и не мудрено: женщина почти кричала. В верхнем этаже угловой квартиры распахнулось окно и мелькнула заспанная женская физиономия. Дом был двухэтажный, каркасный. Вдоль всего этажа тянулась галерея, на которую выходили двери и окна квартир. На галерею вела скрипучая дощатая лестница. Жилица крайней квартиры вышла на галерею, запахивая полы ситцевого халатика.

— Логинову-то не видать, говорите? — переспросила Зухра-апа. — Вторые сутки не показывается. Может, уехала куда.

— Вряд ли, — усомнилась Маша. — Она бы у меня ключ оставила. Дочка к ней собиралась приехать из Таджикистана.

— Приехала! — оживилась Зухра-апа. — Позавчера еще приехала. С мужем. Вы разве не знали?

— Странно, — с сомнением покачала головой собеседница. — Такая общительная, разговорчивая, а тут дочь приехала, — и никому ни гу-гу.

— Может, они вместе уехали? — предположила Зухра-апа.

— Да никуда они не уезжали! — вмешалась в разговор женщина с галереи. — Замка-то на дверях нет. И щеколда не задвинута.

— Ну тогда, значит, дома они, — успокоилась Зухра-апа, направляясь к бидону. — Пойду, а то как бы молоко не прозевать.

Маша кончила развешивать белье, взяла таз и пошла к дому.

— Маш! — окликнула ее женщина сверху. — А ведь ты верно давеча сказала. — Странно это все.

— Ну! — оживилась Маша. — Второй день человек носу из дому не кажет, а мы тут догадки строим.

— А чего делать-то?

— Ты бы хоть в дверь торкнулась. Может, заболела Логинова, помочь чем нужно. Соседка называется.

— Так ведь у нее дочь там, зять. Все трое заболели?

— Тем более подозрительно.

— А что, может, правда постучать? — заколебалась соседка.

— Конечно, постучи.

— Идем, Маша, вместе постучим. Неудобно одной.

Дверь оказалась запертой изнутри. На стук никто не ответил. Не на шутку встревоженные женщины позвонили в милицию. А еще час спустя представители опергруппы в присутствии понятых взломали дверь.

Старший оперуполномоченный Матясов в который раз перечитал документы по делу, отложил в сторону папку и задумался.

Картина вырисовывалась следующая: в запертой изнутри квартире были обнаружены трупы Логиновой С. И., ее дочери Щукиной Р. В. и зятя Щукина В. Г. — старшего лейтенанта пограничных войск. Все трое были убиты выстрелами в голову. Как показала экспертиза, убийца пользовался пистолетом «ТТ», что подтверждалось тремя обнаруженными в комнате гильзами и пулей, которую удалось извлечь из стены.

О присутствии в комнате четвертого человека, который, по-видимому, и был убийцей, говорил тот факт, что трое убитых лежали на постельных принадлежностях, расстеленных на полу, а на диване были также постелены простыни и лежала подушка. И уже никаких сомнений в правильности этой версии не оставляла неприбранная со стола посуда: четыре тарелки, четыре вилки, недопитая бутылка водки и два стакана.

В комнате царил беспорядок, валялись выброшенные из шкафа и двух чемоданов вещи. Преступник явно что-то искал…

Матясов достал из пачки сигарету и машинально стал разминать ее, катая пальцами по столу.

…Опрос соседей на предмет установления личности убийцы ничего не дал. Никто из них не видел, как он вошел в квартиру Логиновой. По всей вероятности, человек этот был знаком с убитыми: иначе с какой стати оставлять ночевать? Зацепка, казалось бы…

Матясов усмехнулся и покачал головой. Именно «казалось бы». Попробуй-ка установи круг знакомств людей, которых нет в живых!

Но сейчас его интересовала даже не сама личность убийцы, а то, как он выбрался из квартиры: дверь комнаты была заперта изнутри, единственное окно — тоже.

В том, что преступник не был профессионалом, Матясов почти не сомневался. Об этом свидетельствовали оставленные на месте преступления гильзы, множество отпечатков пальцев на дверцах шкафа, чемоданах и других предметах. И тем загадочнее было его необъяснимое исчезновение из комнаты.

Так и не придя ни к какому выводу, Матясов отправился на улицу Фурката, чтобы еще раз осмотреть место происшествия. Здесь ему повезло: осматривая обратную сторону дома, в котором было совершено преступление, Матясов обратил внимание на валявшуюся в арыке совершенно целую на вид гладильную доску. Матясов достал ее из арыка и, прислонив к стене соседнего дома, принялся разглядывать, ища дефект, из-за которого доска была выброшена.

За этим занятием застала его словоохотливая Зухра-апа.

— Трудишься, сынок? — на память старуха не жаловалась, и Матясов запомнился ей по беседе, которая состоялась у них двумя днями раньше.

— Тружусь, — буркнул оперуполномоченный, продолжая изучать доску.

— Как? — переспросила старуха. — Громче говори, сынок. Я слышу плохо.

— Это, случайно, не вы бросили? — рявкнул Матясов.

— Аллах с тобой! — всплеснула руками Зухра-апа. — Такое добро я бы ни за что не выкинула.

— А вот кто-то бросил.

— Надо же! Постой-постой, а где ты ее нашел?

— Вот тут, в арыке.

— В арыке, говоришь? — Зухра-апа внимательно присмотрелась к доске.

— В арыке. — Матясов уже не знал, как избавиться от старухи. — Мало ли что по арыкам валяется.

— Ну, не скажи, сынок. — Старуха повертела доску, подобрала с земли щепку и соскребла грязь с верхней части доски. — А ведь я знаю, чья это доска.

— Чья? — без особого интереса, недоверчиво спросил оперуполномоченный.

— Логиновская, вот чья.

— Что? — не поверил собственным ушам Матясов.

— Логиновская доска. Я ее брала как-то у Софьи Ивановны попользоваться, да утюгом и прожгла немножечко. Вот тут, видишь?