Каррингтон выслушал ее молча. Он не сделал попытки перебить ее или возразить ей. Лишь в конце сказал с горькой иронией:

— Да-да, моя жизнь представляет огромную ценность и для общества, и для меня самого, и, разумеется, мне нельзя подвергать ее подобному риску. Тем не менее я рискнул бы, если бы вы дали мне шанс. Неужели вы считаете меня настолько испорченным, чтобы искушать судьбу? Я не собирался докучать вам уговорами. Во мне есть еще капля гордости, не говоря уже об огромном чувстве уважения к вам. И все же, несмотря на то что вы уже сказали и еще скажете, человек разочарованный может с тем же успехом обрести счастье и покой с таким же разочарованным существом, как и черпая жизненную энергию из цветущей юности.

Миссис Ли не нашлась что ответить на эту необычную для Каррингтона возвышенную речь. Она лишь пробормотала, что его жизнь не менее значительна, чем всех прочих, и если Каррингтон сам себя не ценит, он безмерно дорог ей, Маделине, и она не позволит ему погубить себя.

— Простите за подобные речи, — продолжал Каррингтон. — Я не собирался жаловаться на судьбу. Я буду любить вас столь же сильно независимо от того, имеет ли это для вас значение или нет; вы единственная женщина, которая кажется мне совершенством.

Если говорить так его научила Сибилла, она недаром потратила время. Слова и тон Каррингтона острыми стрелами пронзили миссис Ли, причинив ей такую боль, словно нарочно были направлены с рассчитанной жестокостью, чтобы заставить ее страдать. Она почувствовала себя ничтожной и бессердечной. «Жизнь за жизнь» — в этом он весь, и хотя его жизнь — и раньше, и теперь — была гораздо бесцветнее ее собственной, она признавала его превосходство. Вот он сидит перед ней, настоящий мужчина, который несет свою ношу спокойно, достойно, не жалуясь и готов встретить новые невзгоды столь же стойко, как и те, что ему довелось пережить до сих пор. И он считает ее совершенством! Нет, она не чувствует себя достойной того, чтобы человек его доблестей называл ее в глаза совершенством. Совершенство! Она! В своем искреннем раскаянии Маделина готова была склониться к его ногам и признаться во всех своих грехах: в паническом страхе перед несчастьем и страданиями, в ограниченности интересов, в недостатке веры, в гадком себялюбии и жалкой трусости. Думая о том, какая она обманщица, сколько в ней необоснованных претензий, врожденной лживости, она вся сжималась от страха. Ей хотелось спрятаться, закрыть лицо руками. Собственный образ, каким она его сейчас увидела, внушал ей отвращение и гнев; он так не соответствовал слову, произнесенному Каррингтоном: совершенство!

Но это было не самое страшное. Каррингтон не был первым мужчиной, считавшим ее совершенством. От этого внезапно вымолвленного слова, которое она не слышала с тех пор, как уста, повторявшие его, сомкнулись навсегда, голова ее пошла кругом. Ей показалось, что она слышит голос мужа, который вновь называет ее совершенством. Но против подобных мучений у нее была довольно крепкая защита. Она давно уже научилась стойко переносить воспоминания такого рода, и это придавало ей уверенности и сил. Ее уже называли совершенством, а к чему это привело? Две могилы и разбитая жизнь! Она выпрямилась, лицо ее стало бледным и строгим. Она ничего не ответила Каррингтону, лишь, глядя на него, тихо покачала головой.

Он продолжал:

— В конце концов я пекусь не о собственном счастье, а о вашем. Я никогда не был настолько тщеславным, чтобы считать себя достойным вашей любви, что я смогу завоевать ее. Другое дело — ваше счастье. Я настолько волнуюсь за вас и содрогаюсь при мысли об отъезде из страха, что вас в это время втянут в гнусные политические интриги; а вот если бы я остался, я смог бы быть вам полезен.

— Вы на самом деле полагаете, что я паду жертвой мистера Рэтклифа? — спросила Маделина с холодной усмешкой.

— А почему бы и нет? — таким же тоном ответил Каррингтон. — Он может всерьез потребовать от вас сочувствия и помощи, если не любви. Он может предложить вам широкое поле деятельности — а ведь вы хотите именно этого. Он очень вам предан. Вы уверены, что сейчас уже сможете отказать ему, не вызвав с его стороны нареканий, что вы его завлекали?

— А вы уверены, — произнесла миссис Ли уклончиво, — что не судите его слишком сурово? Мне кажется, я знаю его лучше, чем вы. В нем много хорошего, есть и весьма достойные черты. Что он может мне сделать? Допустим, ему удастся убедить меня, что мне лучше всего посвятить свою жизнь служению ему. Почему я должна этого бояться?

— Вы и я, — сказал Каррингтон, — очень расходимся в своих оценках мистера Рэтклифа. К вам он, несомненно, поворачивается лучшей своей стороной. Он ведет себя безукоризненно, зная, что любой ложный шаг его погубит в ваших глазах. Я же вижу перед собой лишь грубого, эгоистичного и беспринципного политикана, который либо низведет вас до своего уровня, либо, что больше похоже на правду, очень скоро вызовет у вас чувство омерзения, и ваша жизнь либо будет принесена в жертву его вульгарным амбициям, либо он вынудит вас бросить его. В любом случае вы будете жертвой. Вы не можете себе позволить сделать в жизни еще один неверный шаг. Откажите мне! Я ни единым словом не стану вам возражать. Но будьте начеку; не дай вам бог отдать себя этому человеку.

— Почему вы такого дурного мнения о мистере Рэтклифе? — спросила Маделина. — Он всегда столь высоко о вас отзывается. Вам известно о нем то, чего не знают другие?

— Мне достаточно наблюдать за его общественной деятельностью, — ответил Каррингтон, уходя от второй части вопроса. — Вы знаете, я никогда не менял своего мнения о нем.

В разговоре наступила пауза. Обе стороны сознавали, что из дальнейших прений по этому вопросу ничего хорошего не получится. Маделина спросила:

— Что же, по-вашему, мне делать наконец? Вы хотите, чтобы я дала торжественное обещание ни при каких обстоятельствах не выходить замуж за мистера Рэтклифа?

— Ни в коем случае, — последовал ответ, — вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы предположить, что я стану просить об этом. Я хочу, чтобы вы не торопились и постарались избегать его влияния, пока не примете твердое решение. Я уверен — не пройдет и года, как вы согласитесь с моим мнением о нем.

— И тогда, если я все же решу, что вы ошибаетесь, вы позволите мне выйти за него замуж? — В голосе миссис Ли прозвучала саркастическая нотка.

Каррингтон был раздосадован, но ответил спокойно:

— Я боюсь одного — его влияния на вас в данный момент. Я хотел бы, чтобы вы отправились на север раньше, чем намеревались, и не дали ему времени действовать. Если бы я мог быть уверен, что вы уже в Ньюпорте, у меня не было бы повода волноваться.

— Видимо, вы такого же плохого мнения о Вашингтоне, как мистер Гор, — сказала Маделина с презрительной усмешкой. — Он дал мне тот же совет, хотя и побоялся объяснить почему. Я не ребенок. Мне тридцать лет, и я кое-что повидала в жизни. Я не боюсь, как мистер Гор, вашингтонский малярии или, как вы, влияния мистера Рэтклифа. Если я стану его жертвой, значит, я это заслужила, и, конечно же, у меня не будет права жаловаться на моих друзей. Они мне дали столько советов, что хватит на всю жизнь.

На лицо Каррингтона легла тень глубокого сожаления. Разговор принял тот оборот, который он и ждал; они с Сибиллой пришли к единому мнению: Маделина будет отвечать именно так. Тем не менее он вполне сознавал, какой вред наносит собственным интересам, и ему понадобилась немалая сила воли, чтобы предпринять последнюю и наиболее серьезную атаку.

— Я знаю, что веду себя дерзко, — сказал он. — Если бы я мог показать вам, чего мне стоит говорить вам обидные слова. Впервые у меня появился повод сказать вам все начистоту. Если бы я сейчас поддался страху, вызванному вашим гневом, и замолчал, а вы все же разбились об эту скалу, я не простил бы себе сегодняшней трусости. Я считал бы себя виноватым в том, что не сумел предотвратить несчастье. Возможно, это для меня последний шанс говорить с вами откровенно, и я умоляю вас выслушать меня. Мне для себя ничего не надо. Знай я, что больше никогда не увижу вас, я все равно сказал бы то же самое. Уезжайте из Вашингтона. Уезжайте сейчас же, немедленно, и пусть о вашем отъезде узнают только за сутки. Уезжайте, не дав мистеру Рэтклифу возможности увидеться с вами с глазу на глаз. И если уж вам так захочется, тогда и примете его предложение, если сочтете возможным. Молю вас: обстоятельно все обдумайте и примите решение, когда будете далеко отсюда.