Сестра кивнула, шмыгнув носом. Беллами передал ей ленточку, и та зажала украшение в кулачке так, будто оно живое и может удрать.

Беллами встал, положил руку сестре на плечо и повернулся к девчонкам:

– Если я хоть раз услышу, что вы ее обижали, пожалеете, что родились.

Две обидчицы нервно кивнули, но белобрысая лишь вздернула бровь и ухмыльнулась:

– Это она не должна была родиться. Она тратит тут общий кислород, потому что ваша мать была глупой шлюхой. – И твоя сестра, – она произнесла это слово так, будто оно обозначало нечто омерзительное, – тоже такой вырастет.

Тело Беллами среагировало быстрее, чем его мозг. Не успев понять, что он делает, парнишка схватил белобрысую за горло и прижал к стене.

– Если ты еще хоть раз даже заговоришь с моей сестрой, если ты хотя бы на нее посмотришь, я тебя убью, – прошипел он, сильнее сжимая ее горло. У него внезапно возникло страшное желание заткнуть ее навсегда.

Откуда-то издалека до его слуха донеслись какие-то крики. Он отпустил белобрысую и качнулся назад, потому что чьи-то руки обхватили его и поволокли прочь.

В тот раз Беллами не впервые оказался в директорском кабинете, хотя прежде по пути он никогда так не матерился. Воспитательница, которая приволокла Беллами, толкнула его на стул и велела дожидаться директора. Уходя, она сказала сидевшей напротив девочке:

– Держись от него подальше.

Беллами хмуро наблюдал, как воспитательница махнула рукой перед сканером и, дождавшись, пока дверь откроется, вышла в коридор. Какая-то часть мальчишки хотела немедленно сбежать. Интересно, попытка придушить эту глисту космическую, которая наезжала на его сестру, считается правонарушением? У него было уже много замечаний; рано или поздно директор напишет рапорт, и полетит он, как астероид, прямиком в тюрьму, это только вопрос времени. Вот только кто защитит Октавию, пока он будет там сидеть? Лучше уж постараться остаться тут и делать свое дело.

Беллами посмотрел на девочку. Она была примерно его ровесницей, но он никогда раньше ее не видел. Новенькая, наверное. Девочка поджала под себя ноги и нервно теребила пуговки своего свитера. Волнистые белокурые волосы были аккуратно уложены и блестели, и Беллами почувствовал укол жалости, представив, как девчонка в последний раз одевается у себя в комнате и старательно причесывается, перед тем как отправиться в эту чертову дыру.

– Ну и что ты натворил? – спросила новенькая, прервав его раздумья.

В ее голосе звучала легкая хрипотца, словно она давным-давно не разговаривала… или только что плакала. Интересно, что случилось с ее родителями, умерли они или совершили Правонарушение и дрейфуют теперь где-то в космосе…

Не было никакого смысла врать.

– Да напал на одну, – небрежно сказал он легким тоном, которым всегда говорил о своих многочисленных проступках. Девочка моргнула, и ему внезапно захотелось объясниться. – Она обижала мою сестру.

Девчонка округлила глаза.

– Твою сестру?

Не в пример белобрысой она произнесла это слово так, будто оно обозначало нечто замечательное и драгоценное. Ну да, точно новенькая, в этом детском центре про них с Октавией каждая собака знает. Еще бы, демографические законы ужасно строгие, и в их поколении на всех трех кораблях не найдешь другой пары детишек, рожденных одной матерью.

– Ну, строго говоря, она мне сестра только наполовину, но других родственников у меня нет. Ее зовут Октавия, – и он улыбнулся. Он всегда улыбался, когда произносил имя сестренки. – А ты теперь будешь жить тут?

Девчонка кивнула и сказала:

– Меня зовут Лилли.

– Очень хорошее имя. – Эти слова сорвались с его губ прежде, чем он сообразил, как глупо они звучат. – А я Беллами. – Он решил, что выглядит полным придурком, и стал думать, что бы сказать умного, но тут дверь скользнула в сторону.

– Только не снова ты, – сказала, входя, директор. Бросив на Беллами неодобрительный взгляд, она переключилась на Лилли. – Лилли Марш? – С Беллами она никогда не говорила таким голосом. – Я очень рада с тобой познакомиться. Давай пройдем в мой кабинет, и я расскажу тебе, как тут все устроено. – Пока Лилли медленно вставала, директор снова повернулась к Беллами: – Месяц испытательного срока, и, если ты хоть на волос отступишь от правил, ты отсюда вылетишь. Навсегда.

На Беллами одновременно нахлынули облегчение и растерянность, но не сидеть же тут, искушая директрису изменить свое решение! Он вскочил со стула и поспешил к двери. Ожидая, пока она откроется, Беллами через плечо бросил взгляд на Лилли.

К его удивлению, она улыбалась.

«Ни в коем случае не входи в лабораторию».

Страдальческие крики доносились из-за стены, эхом отдавались в темных закоулках ее сознания, и Кларк уже не могла различать, откуда что берется.

«Во время эксперимента используется опасный для здоровья уровень радиации. Мы не хотим, чтобы ты пострадала».

Лаборатория выглядела совсем не так, как ей представлялось. Вместо специального оборудования она была заставлена больничными кроватями, и в каждой лежало по ребенку.

«Наша работа заключается в том, чтобы определить, стала ли Земля вновь пригодна к обитанию. Все на нас рассчитывают».

Кларк окинула взглядом помещение, ища свою подругу Лилли. Она была одинока. Напугана. Все вокруг нее умирали. От детей оставались лишь кожа да кости, а потом маленькие тела убирали.

«Мы не хотели, чтобы ты узнала».

Но где же Лилли? Кларк часто приходила ее навестить, когда родителей в лаборатории не было. Она приносила подруге подарки: книжки из библиотеки и украденные в школьном буфете конфеты. Когда у Лилли выдавались хорошие дни, они смеялись так, что заглушали попискивание сердечных датчиков.

«Это не мы придумали, Вице-канцлер заставил нас ставить опыты на детях. Если бы мы отказались, нас убили бы».

Кларк переходила от кровати к кровати. На каждой лежало по больному ребенку, но лучшей подруги среди них не было.

И тут внезапно она вспомнила. Лилли мертва. Потому что Кларк убила ее.

«И тебя тоже убили бы».

Лилли умоляла ее об этом, она не могла больше терпеть боль. Кларк не хотела этого, но знала: шансов на выздоровление у подруги нет. Поэтому она в конце концов согласилась и сделала Лилли смертельную инъекцию, которая положила конец страданиям.

«Прости, – попыталась сказать Кларк, – прости меня. Мне так жаль».

– Все хорошо, Кларк. Тсс, все хорошо. Я тут.

Глаза Кларк резко открылись. Она лежала в походной кровати с забинтованной рукой. Почему? Что с ней случилось?

Рядом с ней сидел Беллами, его лицо было грязным и осунувшимся. Но он улыбался. Кларк никогда раньше не видела у него такой улыбки – широкой, сияющей, без малейшего намека на насмешку. В этой улыбке была какая-то удивительная сердечность, интимность. Даже когда они вместе купались в одном нижнем белье, Беллами не выглядел настолько открытым.

– Слава богу, с тобой все в порядке. Ты помнишь, как тебя укусила змея? – спросил он.

Кларк прикрыла глаза, сосредоточившись на обрывках воспоминаний. Вот что-то ползет по земле. Слепящая боль. Сейчас единственным реальным ощущением, которое она осознавала, было тепло руки Беллами на ее руке.

– Мы ввели тебе универсальный антидот, но я сомневался, что мы успели.

Внезапно встревожившись, Кларк села в постели.

– Ты принес меня в лагерь на руках? – Ее щеки вспыхнули при мысли, что она, беспамятная, так долго была в объятиях Беллами. – И как ты сообразил про антидот?

Беллами бросил быстрый взгляд на дверь.

– Это не я, а Уэллс.

При звуке этого имени Кларк ощутила тупой толчок в груди. Уэллс не дал ей броситься в горящую палатку на помощь подруге, Талии, и Кларк в гневе и горе покинула лагерь. Но сейчас, окидывая взглядом стены нового лазарета, она чувствовала лишь печаль. Талия погибла, но винить в этом Уэллса было нельзя. Он спас Кларк жизнь. Теперь уже дважды.