В бесплодных поисках прошел час, и Кларк в конце концов сдалась.

– Одну секундочку только подожди, – сказала она, поспешила к краю поляны и остановилась у дерева, ветви которого сплошь покрывали белые цветы. Само дерево выглядело хрупким, оно казалось каким-то слишком маленьким для этого буйного цветения, и Беллами вспомнилась Октавия, которая, бывало, напяливала на себя одежду матери и в таком виде выхаживала перед ним.

Кларк встала на цыпочки, обломала несколько цветущих веток и, опустившись на колени, разложила их перед могильными камнями. Склонив голову, она на несколько мгновений замерла в молчании, потом встала, взяла Беллами за руку и повела его прочь от забытого всеми на свете маленького кладбища.

Пока они шли обратно к лагерю, Кларк была непривычно молчалива, и Беллами в конце концов нарушил тишину:

– С тобой все в порядке? – Он протянул руку, чтобы помочь девушке перебраться через ствол упавшего дерева, но та даже не заметила этого.

– Все нормально, – сказала она, забираясь на ствол и аккуратно спрыгивая с другой его стороны.

Беллами ничего на это не сказал. Он знал, что лучше на нее не давить. Кларк была не из тех девушек, которые прибегают к манипуляциям, она всегда прямо говорила то, что хотела сказать. Но когда Беллами снова посмотрел на нее, что-то в ее лице ветревожило его, заставив усомниться в своем решении. Кларк не выглядела озабоченной или грустной, но ее словно что-то терзало. Беллами внезапно остановился и обнял девушку, но она тут же отступила, не ответив на его объятия. Он тоже отшатнулся было, но передумал и обнял ее крепче:

– Кларк, что не так?

Когда она заговорила, ее голос звучал тихо и ровно:

– Я не могу перестать думать об этих могилах. Мне просто хотелось бы знать, кто были эти люди, как они умерли… – Кларк замолчала, но Беллами знал, что она подумала сейчас о больных, которые остались в лагере.

– Понимаю, – сказал Беллами. – Но, Кларк, кем бы ни были эти люди, они умерли больше года назад. Ты все равно не смогла бы им помочь. – Он на мгновение замолчал. – И подумай вот о чем: в конце концов, они же были тут, на Земле, хотя, может быть, и недолго. Может, они дали тут всем джазу.

К его удивлению, Кларк улыбнулась. Улыбка была слабой, но грусть из глаз девушки исчезла.

– Дали джазу? Что это значит? Это когда ты так рад и возбужден, что готов слушать джаз?

– Что значит «готов»? Наоборот, ты возбужден и счастлив, потому что послушал джаз. Сердце начинает биться в такт джазовым рифам – вот тебе и возбуждение!

– Но эта музыка уже несколько веков как утрачена, – парировала Кларк, все еще улыбаясь.

Беллами хмыкнул:

– Может, на Фениксе так и есть. А я однажды нашел старинный MP3-плеер с джазовыми песнями. – Он пожал плечами. – Во всяком случае, я решил, что они джазовые. – Ему всегда казалось, что именно так – душевно, свободно, весело – и должен звучать джаз.

– И как этот самый джаз звучит?

– Наверное, лучше спросить, как этот самый джаз ощущается, – сказал Беллами, взял руку Кларк и принялся отстукивать на ней ритм. Она вздрогнула, когда его пальцы добрались до тыльной стороны локтя.

– Значит, это как будто какой-то псих щекочет твою руку?

– Не только руку, а все тело. Джаз ощущается в горле, – он переместил руку ей на шею и пробежал пальцами по ключице, – в ногах, – Беллами опустился на колено и постучал по ботинку Кларк (та рассмеялась), – в груди. – Тут он встал, положил руку чуть выше того места, где, предположительно, находится сердце, и замер.

Кларк закрыла глаза и затаила дыхание.

– Кажется, я его чувствую, – проговорила она.

Беллами в восхищении смотрел на нее. С закрытыми глазами и неплотно сомкнутыми губами, с вызолоченным лучами света ореолом рыжеватых волос, Кларк казалась одной из сказочных фей, о которых он когда-то читал на ночь Октавии. Беллами склонился к девушке и коснулся губами ее губ. Она коротко поцеловала его в ответ и отодвинулась, хмуря брови.

– Может, пойдем уже дальше? – спросила она. – Нас не было довольно долго.

– Идти еще долго, не хочешь сперва отдохнуть? – И Беллами, не дожидаясь ответа, подхватил Кларк на руки. Он точно так же нес ее, когда она была без сознания, но сейчас ясные глаза девушки смотрели прямо на него, а руки обвивали его шею. Беллами медленно опустился вместе со своей ношей на землю, в мох и палые листья. – Так лучше? – шепнул он.

Вместо ответа Кларк зарылась руками в волосы Беллами и поцеловала его. Он закрыл глаза и сильнее прижал Кларк к себе, забыв обо всем на свете, кроме ощущения ее тела.

– Тебе не холодно? – спросила Кларк, и Беллами обнаружил, что она зачем-то тянет с него рубашку.

– Нет, – глухо ответил он. Он знал, что на самом деле, конечно, мерзнет, просто не чувствует холода. Отстранившись, Беллами посмотрел на нее: ее волосы рассыпались по траве. – А тебе? – Он осторожно погладил бок Кларк, и та напряглась.

– Беллами, – прошептала она, – а ты когда-нибудь…

Она не закончила, но в этом и не было нужды. Беллами медлил с ответом, целуя ее лоб, нос и нежные розовые губы.

– Да, – сказал он наконец. По тому, как вспыхнула Кларк, стало ясно, что у нее-то подобного опыта нет. Учитывая историю с Уэллсом, это казалось несколько странным. – Но только с одной девушкой, – добавил Беллами. – Она на самом деле была мне очень дорога. – Он хотел продолжить, но голос отказал. Все эти воспоминания о Лилли слишком болезненны, а сейчас ему хотелось думать лишь об одном. Об этой красивой девушке в его объятиях, которую никто никогда ни за что у него не отберет, что бы ни случилось.

– Серьезно? Ты просто пришла и взяла все это? – удивленно спросил Беллами.

Он был больше, чем просто поражен. Они стояли на пожарной лестнице на задворках детского центра. Строго говоря, уже прозвучал сигнал отбоя, но на самом деле за старшими детьми никто толком не следил, поэтому Лилли и Беллами запросто могли тут встречаться.

В руках у Лилли было блюдо с пирожными, которое она стащила в Распределительном центре. Теоретически они предназначались для свадебной церемонии на Фениксе, но практически должны были вот-вот оказаться в животах у Беллами и Лилли.

Беллами широко улыбнулся:

– Я как-то дурно на тебя влияю, нет?

– Только не надо мнить о себе слишком много, умоляю, – и Лилли забросила себе в рот кусок яблочного пирога. Потом взяла ванильное пирожное и вручила его Беллами, потому что он особенно любил такие. – Я всегда такая и была.

И она так мило подняла бровки, что Беллами охватило внезапное бешеное желание поцеловать ее. Но он уже знал, к чему приводят такие вещи. Прежде ему доводилось целовать девчонок, и ничего хорошего из этого не выходило. Они тут же лишались последних мозгов и превращались в беспрерывно хихикающих существ, которые только и хотели постоянно держать его за руку. Нет, Лилли – его лучший друг, и поцеловать ее, определенно, будет ошибкой.

– Сбереги одно для Октавии, – сказала Лилли и сунула ему в руку пирожное с ягодкой наверху.

Беллами аккуратно положил его рядом с собой на ступеньку и вернулся к поеданию своего пирожного. Он по опыту знал, что чем быстрее избавляешься от краденого, тем лучше. Лилли засмеялась, Беллами с широкой усмешкой посмотрел на нее и спросил, вытирая рот тыльной стороной ладони:

– Что? Не вздумай критиковать мои застольные манеры. Ни одного стола и близко нет.

– Но я действительно потрясена, – с напускной искренностью сказала Лилли. – Как тебе удалось так перемазаться? – Беллами шлепнул ее ладонью, и она опять засмеялась. – Не думаю, что смогу так испачкать лицо, даже если постараюсь.

– Задача ясна. – Он потянулся, сковырнул с одного из пирожных глазурь и размазал ее по подбородку и губам Лилли. Та взвизгнула и оттолкнула Беллами, но тот все равно успел испачкать кончик ее носа кремом второго пирожного.

– Беллами! – воскликнула Лилли. – Да ты хоть понимаешь, за сколько мы могли бы их продать?!