– Но я же никогда не был сторонником таких мер! – воскликнул испуганный Василий Денисович.
– Посему вы и не находитесь в крепости, как они, однако согласитесь, государь не может относиться к вам, близкому родственнику заговорщиков, с прежним доверием5.
Василий Денисович согласился. Искать аудиенции у Павла не решился. Вообще времена переменились. Будучи таким же ярым крепостником, как и мать, искореняя «вольнодумство» и «якобинство», Павел в то же время сильно ущемлял права крупнопоместного дворянства. Он запретил поездки за границу, казнил и миловал, как хотел, вмешивался в частную жизнь. Приказывал жителям столицы в определенный час вставать, обедать, ложиться спать, Да еще и меню обедов предписывал. Однажды, вальсируя на балу с княжной Лопухиной, Павел поскользнулся и упал. На другой день особым приказом танцевать вальс строжайше всем запретил. Самодурство Павла не знало пределов. Даже близкие к нему люди выражали тайно свое недовольство. Из уст в уста передавали, будто великий князь Константин Павлович высказался про отца:
– Он объявил войну здравому смыслу с намерением никогда не заключать с ним мира и перемирия…
Василию Денисовичу посоветовали, что лучше всего, не дожидаясь решения суда, заложить часть своих имений, уплатить насчитанные на него деньги. Он так и поступил. Но стоило заложить подмосковную, как сразу же выявились значительные частные долги. Проигрывая в карты, Василий Денисович частенько выдавал долговые обязательства. Некоторые из кредиторов, узнав о закладе имения, подали эти обязательства ко взысканию. Общая сумма долгов возросла. Пришлось продать остальные поместья. И все же, хотя судебное дело прекратили, полностью расплатиться не удалось. За Василием Денисовичем осталось около тридцати тысяч казенного долга; выплатить эти деньги он обязался в рассрочку.
Вместо проданных имений Василий Денисович купил в Можайском уезде у помещика Савелова небольшое село Бородино, сам взялся за хозяйство. Кроме того, осталась орловская деревушка Денисовка. С ней Василий Денисович не захотел расстаться: там прошло его детство.
Однако доходы от этих имений были незначительны. Положение семьи резко ухудшилось. Пришлось отказаться от прежнего образа жизни и от многих старых привычек.
Денису шел уже пятнадцатый год. Несмотря на изменившиеся обстоятельства, он по-прежнему думал лишь о военной карьере. Денис был мал ростом, но крепко сложен. Он старался всячески себя закалять. По-суворовски вставал чуть свет, обливался холодной водой, спал на жесткой постели. Научился превосходно обращаться с оружием, метко стрелял, а на лошади ездил, как опытный кавалерист. Отец не раз любовался его молодецкой посадкой.
Летнее время Давыдовы проводили теперь в Деиисовке или Бородине. Бородино нравилось Денису больше: там как-то привольнее дышалось, а какая чудесная была охота! Денис мог сутками не слезать с коня, рыская за лисами и зайцами по обширным бородинским полям.
Однажды день охоты для него выдался неудачный. Ни одного зайца затравить не удалось, дважды стрелял и обидно промазал; к тому же лошадь неизвестно почему начала сильно прихрамывать. Последнее обстоятельство Дениса особенно огорчало. Он знал, что в глазах отца, болезненно любившего лошадей, человек, хотя бы случайно повредивший коня, сразу терял цену.
Возвращаясь под вечер домой, Денис нагнал по дороге босоногого деревенского мальчика, нагруженного огромной вязанкой хвороста. Заметив подъехавшего сзади молодого барина, мальчик посторонился, опустил свою ношу на землю и, тяжело дыша, вытирая рукавом посконной рубахи обильно катившиеся по лицу капли пота, с любопытством стал смотреть на Дениса.
Он был примерно в одних с Денисом годах, только чуть повыше ростом и поуже в плечах. С открытым, почерневшим от загара лицом, светловолосый, голубоглазый, он невольно располагал к себе.
Остановив лошадь, Денис полюбопытствовал:
– Куда же ты столько хворосту несешь?
– Известно, домой… Нужно на зиму-то припасать…
– А сам откуда?
– Бородинский… Савелия-кузнеца большак, Никишка, – бойко отозвался мальчик и, сделав шаг вперед, неожиданно спросил: – А чего это с конем у вас приключилось?
Денис рассказал. Никишка внимательно выслушал, поскреб в затылке и посоветовал:
– Надо моему деду Михею показать… Он всякие снадобья знает и враз коня поправить может…
– А живете вы далеко?
– Да вон она, хата наша, – указал Никишка на выглядывавшую из-за пригорка соломенную крышу. – Почитай, на самом отшибе села построились.
Денис советом воспользовался. И не раскаялся. Дед Михей, высокий, седобородый и радушный старик, осмотрев коня, обнаружил обычный малый вывих и выправил его без труда.
– Где же ты, дедушка, лекарить обучился? – спросил Денис.
– И-их, баринок, – ответил с легкой усмешкой старик, – за тридцать годов в солдатах чему не научишься… Оно верно говорится, что солдат на все руки мастак: шилом бреется, дымом греется…
– В каких же войсках тебе служить пришлось?
– В конных гренадерах состоял… С покойным Салтыковым-генералом еще походы делал, немцев били… Потом с Румянцевым турок замиряли… Много кой-чего на белом свете повидать довелось, баринок! Захаживай, коли милости твоей угодно солдатские банки послушать…
Денис с той поры стал частенько навещать старика. Привлекали не только любопытные военные истории, но и особенное умение их рассказывать. Простой, образный народный язык, меткие словечки, шутки и прибаутки деда Михея крепко запоминались, обогащая невольно язык самого Дениса. Да и Никишка все более удивлял своей смышленостью: то лисий или волчий выводок выследит, то еще чем угодит.
Денис упросил отца сделать Никишке сапоги и подарить старое ружье. Вскоре Никишка сделался постоянным товарищем в охотничьих забавах.
Впрочем, Денису приходилось участвовать и в большой, настоящей охоте, которую устраивал Василий Денисович совместно с соседями-помещиками.
Поездка куда бы то ни было вместе с отцом доставляла Денису большое удовольствие. Отношения между ними не оставляли желать лучшего. После происшедших изменений в судьбе отца привязанность к нему Дениса возросла. Да и отец, кажется, любил старшего сына больше других детей.
Однажды они поехали в коляске к соседу-помещику покупать лошадей. Денис оказался хорошим помощником. С видом знатока он осматривал каждого коня, подавал весьма дельные советы. Когда возвращались обратно, Василий Денисович сказал:
– Ну вот, дружок, ты становишься совсем взрослым. И, право, нам давно следует поговорить о твоем будущем…
Денис насторожился. Он никогда не скрывал от отца своего твердого решения идти на военную службу. Зачем же затевался такой разговор?
– Вы знаете, батюшка, – тихо и почтительно ответил он, – я буду служить…
Василий Денисович грустными глазами посмотрел на сына и тяжело вздохнул:
– Я понимаю… Но тебе известно, дружок, как ограничены наши средства. А чтобы не умалить своего достоинства, молодому офицеру, особливо гвардейцу, необходимы лишние расходы… И немалые. Знаю по себе… – Он сделал короткую паузу, вытер платком лоб и с неожиданной резкостью добавил: – Достоинства же своего и чести Давыдовы никогда не роняли! Запомни!
– Чего же вы желаете, батюшка? – низко склонив голову, дрогнувшим голосом спросил Денис.
– Я желаю, чтобы ты сам хорошенько подумал, – произнес Василий Денисович. – Есть много способов служить с пользой для отечества и необременительно для семьи… Мне сообщили, что тебя и Евдокима можно записать в архив иностранной Коллегии…
– Нет, нет, батюшка! – горячо перебил Денис, схватив руку отца. – Я избрал военное поприще. Я не прошу ничего, кроме вашего благословения! Я соглашусь скорее служить простым солдатом, чем сидеть в канцеляриях… Мне даже слово это противно… Не принуждайте меня, батюшка!
Взволнованность сына до глубины души тронула Василия Денисовича. Он понял, что никакие уговоры не помогут. Да и сам на месте сына поступил бы так же! «Что ж, может быть, прав окажется Суворов, пусть идет мальчик своей дорогой. Одного как-нибудь устроим, а Евдокима определим в гражданскую».
5
Александр Михайлович Каховский, служивший при штабе А. В. Суворова, принадлежал к числу верных учеников и близких людей великого полководца. Одаренный «умом выше обыкновенного», превосходно образованный, имевший множество друзей среди офицеров, полковник Каховский при вступлении на престол Павла пытался уговорить Суворова «взбунтовать войска и восстать против государя».
Однажды Каховский, явившись к Суворову, сказал ему:
– Удивляюсь вам, граф, как вы, боготворимый войсками, имея такое влияние на умы русских, в то время как близ вас находится столько войск, соглашаетесь повиноваться Павлу?
Суворов, услышав такие слова, подпрыгнул и перекрестил Каховского.
– Молчи, молчи, – сказал он, – не могу! Кровь сограждан!
Но Каховский не оставил своих намерений и, «имея план к перемене правления», стал действовать самостоятельно. Ему удалось, главным образом из офицеров воинских частей, расквартированных в Смоленской губернии, создать довольно значительную, едва ли не первую в России, тайную антиправительственную организацию.
В Центральном государственном архиве древних актов хранятся чрезвычайно интересные материалы следствия, произведенного в 1798 году генерал-лейтенантом Ф.И.Линденером по делу «смоленских заговорщиков». Из этого дела (фонд Госархива, разряд VII, № 3251) видно, что «смоленские заговорщики» не ограничивались одной подготовкой убийства всем ненавистного Павла, их цели были значительно шире. Сам генерал Линденер называет заговорщиков «якобинцами» и «приверженцами вольности», свидетельствуя, что на своих собраниях они произносили «вольные или, паче сказать, дерзкие рассуждения о правлении, о налогах, о военной строгости и об образе правления», а также производили «чтение публичное в своей квартире запрещенных книг, как-то Гельвеция, Монтескье, „натуральную систему“ и прочие таковые книги, развращающие слабые умы и поселяющие дух вольности, хваля французскую республику, их правление и вольность…» (лист 298).
Тайные группы, создаваемые А. М. Каховским, соблюдали строгую конспирацию. Большинство членов имели условные имена, так, например, Каховский был известен пои кличкой «Молчанов», капитан Стрелевский – под кличкой «Катон», Алексей Петрович Ермолов, тоже находившийся среди заговорщиков, звался «Еропкиным» и т. д. Переписка участников тайных групп зашифровывалась, новые члены принимались после тщательной предварительной проверки.
Как видно из материалов следствия, в тайных группах состояло свыше тридцати человек, однако Линденер не без основания предполагал, что их значительно больше, и только по не зависящим от него обстоятельствам ему не удалось выявить всю тайную организацию «от Калуги до литовской границы и от Орла до Петербурга», как предполагал генерал.
«Смоленские заговорщики» проводили антиправительственную пропаганду не только среди офицеров, но делали попытки обращаться и непосредственно к народу. В одном из своих донесений Линденер сообщает: «Каховский и Замятин, который, конечно, во всем есть подражатель той шайки, едучи по дороге, разговаривали с извозчиком, не иначе как в намерении их возмутить против государя императора, о умножающихся налогах и угнетениях и что при нынешнем правлении будто против прежнего народ отягощен, на что извозчик сей отвечал: „каково вам, дворянам, таково и нам“. За сие Каховский, мужика обняв, поцеловал в бороду» (лист 182, оборот).
Император Павел расправился со смоленскими «якобинцами» сурово. А.М.Каховский был лишен чинов, дворянства и навечно заточен в Динамюндскую крепость. Такому же наказанию были подвергнуты другие главари; остальные заговорщики, в том числе Ермолов, были сосланы в разные города на поселение.
Для Василия Денисовича Давыдова это дело, в котором были замешаны два родных племянника, не прошло бесследно. Член тайной организации капитан В.С.Кряжев в своих показаниях сообщил следователю, что Каховский, задумав военное восстание, прежде всего «хотел ехать в Полтаву, где дядя его, Давыдов, стоял с легкоконным полком, и если б он с полком своим не пошел к Суворову, и сам бы принял полк и с ним пошел» (лист 199).
Император Павел, уведомленный об этом показании, конечно, не мог уже оставить В.Д.Давыдова на прежней должности. Именно в этом кроется истинная причина внезапной ревизии и последующего разорения Давыдовых. Более подробно об этом же деле см. статью Т.Г.Снытко «Новые материалы по истории общественного движения конца XVIII века», опубликованную в журнале «Вопросы истории» № 9 за 1952 год. Небольшая разница в цитатах этой статьи с нашими объясняется тем, что, просматривая дело в подлиннике, мы выписывали цитаты или более полно, или более сокращенно.
