Денис дважды с благоговением прочитал письмо. Сердце его билось радостно. Сам Кутузов нашел время и написал ему теплые, ободряющие строки! Пусть люди сухой души и тяжкого рассудка, сидящие в штабах, кривят губы при каждом упоминании о партизанах. Письмо фельдмаршала окончательно узаконивало партизанскую систему, оно являлось полным признанием заслуг, оказанных отрядом отечеству. Денис чувствовал себя счастливым.
Второе письмо было от зятя Кутузова, старого приятеля Дениса по гвардии, князя Кудашева.
«Не удивляюсь, нимало твоим подвигам, – писал он, – я так давно тебя знаю… Я сегодня, благословясь, пускаюсь сам отсюда вправо, по дороге Серпуховской, в намерении действовать в тыл неприятельского авангарда. Прощай, любезный друг. Помоги нам бог! В журналах военных действий имя твое гремит… Надо постараться и мне!»
А Матвей Иванович Платов, которого Денис известил об отличных действиях донских казаков в своем отряде, на «приятельское уведомление» ответил коротенькой, но характерной запиской:
«Бей и воюй, достойный Денис Васильевич, с нашедшею вражеской силой на Россию и умножай оружия российского и собственную свою славу…»
Письма доставили Денису большую радость и вызвали общий восторг у его товарищей. Особенно тронуло всех письмо Кутузова. Фельдмаршал никого не забыл! Даже старик Семен Яковлевич Храповицкий за помощь партизанам пожалован орденом Анны.
Однако о том, что французы покинули Москву, никаких намеков в письмах не было. Поэтому Денис после однодневного отдыха, устроенного по случаю награждения партизан, решил продолжать партизанские поиски.
На следующий день отряд выступил в поход, взяв направление на Вязьму. Погода все еще не установилась. Дул холодный северный ветер. По небу низко ползли тяжелые серые тучи, моросил дождь. Ехали медленно. Дороги были сплошь покрыты лужами и вязкой грязью, лошади скользили и спотыкались.
Нахлобучив шапку-ушанку и подняв воротник шинели, Денис ехал рядом с Митенькой Бекетовым. Денису дремалось и в разговор вступать не хотелось, зато Бекетов, получивший несколько писем из дому, находился в возбужденном состоянии и ни на минуту не умолкал:
– Мне сестра из Пензы пишет, что у них большое ополчение собрано и от добровольцев отбоя нет… Прежде на войну со слезами провожали, а теперь матери и жены сами своих кровных на защиту отечества посылают. Муж сестры Дмитрий Васильевич Золотарев – он там уездным предводителем – целый полк собрал и сам в командиры записался.
– Дворянству и следует пример подавать, – буркнул Денис. – А то, брат, кончится война…
Он запнулся и не докончил того, что хотел сказать. Душевное беспокойство, вызванное разговором гусар, немного улеглось, но мысль о том, что после войны крестьяне могут потребовать «волюшки», не выходила из головы. Да стоит ли говорить об этом с Митенькой? Может быть, вообще ничего и не случится.
А Бекетов, пропустив мимо ушей слова командира, продолжал:
– После войны, Денис Васильевич, обязательно к нам поедем… Увидишь, какие люди у нас славные! И сестра, я уверен, тебе понравится… А детишки у нее – просто прелесть! Особенно младшая дочка, Евгения, крестница моя… Я уезжал в армию, ей всего четыре месяца было, а сейчас, пишет сестра, уже болтать начала…
– В дядю пошла, – усмехнувшись, тихо сказал Денис, которому болтовня Митеньки порядком надоела.
– Ты что-то сказал, кажется? – повернулся к нему Бекетов.
– Имя, говорю, у племянницы твоей хорошее. Евгения…
Неожиданно из-за леса, показавшегося впереди, полыхнули орудийные выстрелы. Один из снарядов, не долетев нескольких шагов до дороги, шлепнулся в лужу, подняв вверх большой черный фонтан. В отряде произошло замешательство. Лошади шарахнулись в сторону. Кто-то из гусар вскрикнул. К Денису подскакал Степан Храповицкий, находившийся в разведке.
– Французы за лесом, Денис Васильевич! Несколько пехотных и кавалерийских колонн из Вязьмы двигаются…
– Что за черт? Неужели опять нас ловить?
– Не думаю… Войска, по всей видимости, регулярные и в составе не менее дивизии…
– Что ж, делать нечего, придется нам маршрут изменить. Прикажи, чтоб казаки на Медынскую дорогу отходили… Да хорошо бы «языка» выхватить, узнать поверней, кто и куда путь держит?
Отряд свернул в сторону и вскоре подошел к бурлившей от осенних дождей реке Угре. Французы преследовали. Пришлось отбиваться от наседавшей кавалерии фланговыми нападениями и перестрелкой. И лишь в сумерках, переправившись через реку, узнали, в чем дело. Захваченный в плен французский драгун показал, что войска Эверса по приказу Наполеона двигаются на Калугу.
Послав в главную квартиру уведомление о неприятельском маневре, Давыдов, не знавший истинного положения, отвел свой отряд в большое торговое село Красное.
Настроение у Дениса было скверное. Отступление всегда его удручало, а сейчас к тому же – и это было главное – возникли серьезные опасения за судьбу плодородных калужских районов, куда, очевидно, намеревались прорваться французы.
На другой день, в полдень, в село Красное прискакал Ермолай Четвертаков, сопровождаемый конным отрядом своих партизан.
Войдя в избу сельского старосты, занятую командирами, Четвертаков с обычной молодцеватостью вытянулся по-военному и, глядя на Дениса улыбающимися глазами, отрапортовал:
– Явился поздравить, ваше высокоблагородие… Москва от неприятеля очищена!
Неожиданная новость всех присутствующих просто ошеломила.
– Москва… освобождена? – только и мог выговорить Денис, чувствуя, как от большой нахлынувшей радости слова словно застревают в горле.
– Неделю назад!.. – подтвердил Четвертаков. – Ежели сами увериться желаете, мы двух пленных доставили…
– Москва наша! Москва наша! – совсем по-детски воскликнул Бекетов и бросился обнимать товарищей.
– А куда же в таком случае французы двигаются? – спросил Храповицкий, обращаясь к Четвертакову.
– Сказывают, будто, на Калужскую дорогу войско свое Бонапарт направил, да наши под городом Малоярославцем остановили… Ныне по старому пути, через Вязьму, неприятель бежит…
– Вот оно что! – сообразил наконец Денис. – Значит, предполагалось соединение с войсками Эверса в Калуге, да не вышло дело…
– Так точно, ваше высокоблагородие! Не вышло! – сказал, широко улыбаясь, Четвертаков. – Француз боек, да русский стоек. Наступил Бонапарт на Москву, да оступился!
Денис не выдержал. Подошел к Ермолаю, крепко его обнял.
– Ну, спасибо за добрые вести, любезный… Об усердии твоем не премину начальству доложить! А теперь давай-ка сюда пленных, попробуем от них еще что-нибудь выпытать..
Тем временем слух об освобождении Москвы от неприятеля всполошил все село. Когда Денис закончил допрос пленных и вышел на улицу, он увидел большую толпу крестьян, собравшихся около избы. Тут были и старики и женщины с грудными детьми на руках. Всем не терпелось услышать, что скажет командир отряда.
– Правда ль, кормилец, Москву-то освободили? – спросил стоявший впереди других сгорбленный старик в рваном армяке, опиравшийся на толстую суковатую палку.
– Правда, правда, – подтвердил Денис. – Бежит неприятель из России.
Толпа, на минуту притихшая, колыхнулась и забурлила. Люди с просветлевшими лицами крестились, плакали, обнимали друг друга. Со всех сторон послышались радостные голоса и восклицания:
– Слава тебе господи! Дожили до светлого дня!
– Матушка наша белокаменная…
– Не сладко, знать, гостилось хранцам в Москве-то!
– Калачи московские не по вкусу!
– Зато пару там им поддали и кости прогрели!
А стоявший в сторонке высокий безрукий крестьянин в солдатской рубахе, с медалью на груди, пояснял окружившим его сельчанам:
– Москва всем городам город… Понимать надо! От нее вся земля русская зачалась… Без Москвы, как без головы… За нее и на черта полезешь!
В это время ударил колокол. Празднично настроенный народ потянулся в церковь. К Денису и командирам подошел староста, приземистый щербатый мужик в суконной поддевке и смазанных дегтем сапогах.
