Наконец она достигла вершины кратера. Было двадцать минут пятого, и к этому времени Миетус со своей группой был уже на пути к Форт-Себастьяну.

***

Гроган и Эндрюс сидели в баре «Филис». Почти все, с кем они приехали на грузовике из Моры, разбрелись по домам. В баре оставались только Эрколо, который за многие годы научился спать исключительно между двенадцатью и пятью часами дня, горстка молодых картежников, беззубая старуха со сморщенным, словно печеное яблоко, землистым лицом, да запоздалый рыбак, только что вернувшийся с ночной охоты на осьминога, сидевший в углу и улыбавшийся. Младший сын Эрколо, пяти годов от роду, получающий свое первоначальное образование в заведении отца, восседал на стойке, барабаня по ней ножками.

Оба приятеля пребывали сейчас в том блаженном состоянии, когда уже не хочется пить, а душа уносится в заоблачные дали.

Вытащив из-за стойки хозяйскую мандолину, Эндрюс затянул песню, тут же подхваченную приятелем. У Эндрюса был прекрасный баритон, мягкое звучание которого было сейчас подпорчено вязкими, елейными нотками, и все из-за того, что его обладатель изрядно перебрал спиртного. Эндрюс пел, лукаво подмигивая беззубой старухе:

Вы, сэр, меня простите,
Но мне домой пора.
Ведь если мать узнает,
Тогда не жди добра.
Мой папа был министр,
Честнейший человек,
А мать танцовщицей была…

Малыш весело колотил по стойке, ножками — его приводили в восторг завывания Грогана.

Такой была красоткой,
Что глаз не отвести.
Черней волос, нежней очей
Вовеки не найти…

Потеряв равновесие, оба приятеля сползли под стойку и уселись на полу, продолжая завывать:

Смела, дерзка, игрива
И ветрена была…

Пропев третий куплет, Эндрюс не без труда поднялся, торжественно водрузил мандолину на стойку бара и, обращаясь к присутствующим, сказал:

— Прошу прощения, но мне нужно пойти поплакать о своей бедной старенькой маме.

Издав радостный вопль и шатаясь, он пересек комнату, подошел к старухе, похлопал ее по щеке и вышел. Гроган, подчиняясь древнему неписаному закону, бытующему среди закадычных друзей-собутыльников и гласящему, что все нужно делать вместе, последовал за ним.

Внезапно голова Эндрюса снова просунулась в дверь, и, улыбаясь, он весело крикнул:

— Только не расходитесь! И не затыкайте бутылку!

Голова исчезла, и за дверью послышался грохот падающего тела, потом нетвердый голос запел:

Давай же, Джонни Бокер,
Станцуем мы с тобой…

И ночную тишину огласил раскатистый смех порядком подвыпивших приятелей.

***

А в Форт-Себастьяне в своей комнате спал сэр Джордж Кейтор. Рядом на ночном столике лежала книга Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой», которую он нашел в кают-компании.

Сэру Джорджу снилось, что он плывет на «Наутилусе» вместе с капитаном Немо и оба они разглядывают через огромные стеклянные иллюминаторы подводной лодки гигантских моллюсков, неуклюже проплывающих мимо. От удовольствия сэр Джордж даже причмокивал во сне.

Ричмонд тоже спал. Он не видел снов и не храпел, а просто крепко спал. Лежавшие на столике у изголовья наручные часы со светящимся циферблатом излучали слабое сияние, которого хватало, чтобы выхватить из темноты висевший на стене пистолет.

Нил Грейсон бодрствовал, думая о Дафни. Лежа в постели с сигаретой, он гадал, что сейчас она делает. Спит или думает о нем? Грейсон решил, что, как только наступит утро, он отправится в Мору. Там на берегу ему обязательно встретится какой-нибудь рыбак, который сможет доставить его на «Данун». Ответ из Лондона, должно быть, уже получен. Правда, Грейсон понимал, что попросту ищет повода, чтобы остаться на корабле и позавтракать вместе с Дафни. Ему не терпелось увидеть ее, услышать ее голос. Грейсон с удовольствием выдыхал дым, с радостью думая о предстоящей встрече…

Сержант Бенсон, лежа на спине, оглашал комнату заливистым храпом. Живший в крепости кот с рваным ухом и раскормленный как сарделька спал у него в ногах, свернувшись калачиком.

В соседней комнате с блаженной улыбкой на лице спал и повар Дженкинс. Ему снилось, что он участвует в выставке цветов и что среди всех участников ему не нашлось равных, во всяком случае, его хризантемы оказались самыми лучшими. Их огромные косматые головы вызывали восхищение и зависть толпы, собирая вокруг множество посетителей. А Дженкинс, вспотевший от жары, но довольный, гордо стоял под тентом рядом со своими питомцами.

Казарма, где спали солдаты, на все лады оглашалась храпом и сопением.

На галерее у двери в Колокольную башню, прислонив винтовку к парапету, часовой закурил сигарету, не опасаясь, что его увидят.

А внизу, прислонившись спиной к воротам, капрал Хардкасл, назначенный на сегодня ответственным за ночной караул, наблюдал за крепостным двором. Наверху над черной громадой драконова дерева он заметил мерцающий огонек сигареты часового и даже хотел было подняться на галерею, чтобы устроить парню взбучку, но передумал, решив, что лучше закурить самому. В сторожевой будке полностью одетые спали трое солдат.

Полковник Моци отвернулся от окна и посмотрел на часы.

— Через десять минут, — тихо проговорил он, — они должны быть в крепости.

От этих слов дрожь пробежала по телу Мэрион. Она сидела на краю постели, раздираемая отчаянным чувством собственной беспомощности.

Глава 13

В двухстах ярдах от края одного из отрогов Ла-Кальдеры Миетус остановился. Им предстояло проделать отрезок пути по открытой местности, который хорошо просматривался с крепостной галереи. Еще не рассвело окончательно, но темнота постепенно рассеивалась, и их могли заметить из крепости.

Миетус повернул вправо, вступив в заросли кактусов и пуансетии. Остальные, словно безмолвные призраки, последовали за ним.

В сотне ярдов от ворот форта они выбрались на дорогу, ведущую в Мору. Пыльная дорога целиком поглощала едва слышные звуки, издаваемые их легкими ботинками на мягкой подошве.

Миетус ослабил лямку рюкзака и нащупал за поясом рукоятку ножа. Левую руку он держал на висевшем под мышкой автомате.

Миетус вытащил из-за пояса нож и убрал под рукав, чтобы тот не сверкал в темноте.

В пятидесяти ярдах от ворот крепости он сошел с дороги, знаком приказав остальным приблизиться. Сейчас он остановился у подножия столба телефонных передач, протянувшихся из форта в Мору. Он посмотрел на Сифаля и присел на корточки. Сифаль взобрался к нему на плечи, ухватился за столб, Миетус поднялся. В двенадцати футах от земли рука Сифаля нащупала нужные провода, перерезала их ножом, и когда они с тихим стуком упали на землю, Миетус снова опустился на корточки, а Сифаль спрыгнул на землю.

Миетус постоял прислушиваясь. Справа, над морем, небо светлело, где-то в прибрежных скалах парила невидимая чайка, словно с нетерпением ждущая рассвета и пронзительными криками возвещавшая о его приходе.

Они продолжили путь, двигаясь по одному. Вдоль каменных стен крепости, вымытых до блеска к приезду губернатора, тянулись душистые заросли жасмина, наполнявшего воздух густым ароматом.

Миетус и Лоренцен остановились у ворот. Лоренцен нащупал замок дверцы и вставил в него ключ. Замок оказался вполне современный. Времена взятия крепостей давно миновали.