– Ну, насчет этого пускай беспокоятся потомки. – Чаккел, точно кувалдой, постучал по столу кулаком. – А перед нами – другая проблема, и решить ее надо в ближайшие дни, а не в грядущие столетия. Ты понял? В ближайшие дни.

«Да, я тебя понимаю». – Мысленно Толлер уже поднимался в зону невесомости, в чертог хрустальной пустоты, рассекаемой искрами метеоритов, – туда, где он побывал всего два раза в жизни. И не надеялся, что побывает еще.

Сон возвращался снова и снова, унося Бартана обратно в день полета.

Только что он привязал лодку и направился к побеленному известью дому. Внутренний голос исходил криком, умоляя остановиться, но Бартан не мог повернуть назад. Сняв с зеленой двери щеколду, он распахнул ее, и там, за порогом, поджидавшая его тварь неспешно тянула к нему единственное щупальце. Как и наяву, он отскочил назад и упал, а когда вновь заглянул в дверной проем, чудовище превратилось в ворох старой одежды на стенной вешалке. С реальностью сон расходился лишь в том, что передник продолжал апатично подманивать лямкой, и это шевеление, которое не мог вызвать мимолетный сквозняк, почему-то нагоняло больше жути, чем встреча с самим чудовищем.

На этом моменте Бартан всегда просыпался от собственного тревожного стона и с невыразимым облегчением узнавал вокруг себя обычный ночной мир. Но стоило опять заснуть, как все начиналось сызнова.

Вскоре он привык радоваться наступлению дня, хоть и вставал с закисшей усталостью во всем теле. По воле Тринчила он застолбил себе целый надел и каждый день работал до упада, готовя ферму к приезду Сондевиры.

Но когда на подновленном фургоне он ехал во владения семьи Форатере, солнечные краски утра, столь несхожие с мрачными тонами ночных страхов, взбодрили душу и начисто вытравили усталость.

Ночью прошел дождь, и воздух теперь был свеж, густ и сладок; дыша полной грудью, Бартан испытывал странное возбуждение, словно он вновь стал мальчишкой с мечтательным взором, когда будущее кажется озаренным вот таким же золотистым сиянием. И радость эта подогревалась мыслью, что будущее не обмануло его, оправдало врожденный юношеский оптимизм.

Жизнь – хороша!

Позволив синерогу брести не спеша, Бартан вспоминал обстоятельства, сделавшие этот день особенным. От мэра Кэрродалла пришло известие, что все заявки Тринчила благополучно зарегистрированы в главном городе провинции. Фермеры счастливы были занять готовые дома и расчищенные земли, и в Бартане видели благодетеля. Через двадцать дней он женится на Сондевире – дату назначил сам Джоп Тринчил. А сегодня вечером – праздник, поселенцы хотят отметить утверждение заявок, будет пир горой и танцы до глубокой ночи.

Вряд ли гулянка начнется в назначенный час, но обязательно разойдется, когда с окрестных наделов подтянется семейный народ. Бартан выехал из дому загодя, надеясь, что Сондевира поступит точно так же и у них будет несколько лишних часов. Они уже тринадцать дней не виделись, и Бартан истосковался по красоте ее лица, по нежности голоса, по головокружительным прикосновениям к ее телу. А может, она уже у Форатере? Едва подумав об этом, он подхлестнул синерога и вскоре достиг вершины небольшого холма, откуда глазам предстал широкий простор пасторальной безмятежности – картина, прекрасно подходящая его настроению. Ночной дождь оттенил синеву неба – тем яснее в нем виднелись несколько светлых завитков вдобавок к щедрому сиянию звезд. На горизонте проглядывали девственные луга, где ничто не шевелилось, кроме случайных отблесков от почти невидимых отсюда шаров птерты, кочующих по воле ветров. На полпути к ним, в бахроме вспаханных полей, расположилось поместье Форатере – несколько белых и серых прямоугольничков. Ферма эта стояла в центре поселения, поэтому Харро и Эннда Форатере предложили устроить гулянку у них.

Насвистывая, Бартан скатил фургон с холма по подсохшим дорожным колеям. Подъехав к самому большому – жилому – дому Форатере, он увидел возле хлева несколько фургонов, но повозки Тринчилов, в которой всегда ездила Сондевира, среди них не было. Пока, видимо, собрались лишь те семьи, чьи женщины вызвались помочь с приготовлениями к пирушке.

Уже был сооружен длинный стол, и возле него, праздно беседуя, стояла небольшая группа гостей. Поблизости с криками и смехом играла разновозрастная стайка детей, и взрослые не обращали на них внимания. Остановив фургон около хлева, Бартан понял, что они чем-то встревожены.

– Здорово, Бартан. Чего-то ты рано. – От толпы отделился краснощекий парень с жесткой щеткой соломенных волос на голове.

– Здравствуй… Крэйн. – Бартан не без труда припомнил имя этого молодца – у Харро Форатере было много домочадцев, в том числе несколько племянников, схожих возрастом и обличьем. – Рано, говоришь? Может, мне уехать и вернуться попозже?

– Да нет, все в порядке. Тут, понимаешь, стряслось кое-что, и маленько нам подпортило обедню.

– Что-то серьезное?

Крэйн, похоже, пребывал в замешательстве.

– Ты… зайди в дом, ладно? Харро просил. Мы уж было собрались за тобой верхового посылать, ан глядь – твой фургон с холма катит. – Он повернулся и отошел, прежде чем Бартан успел задать хоть один вопрос.

С растущим интересом Бартан поднялся на крыльцо. Харро Форатере был типичным крестьянином, обремененным большим семейством, – хитроватый неразговорчивый мужик сорока лет. В отличие от других поселенцев он не проникся симпатией к Бартану и если уж попросил его зайти в дом, значит, и впрямь случилось что-то из ряда вон выходящее. Бартан постучал в дверь, обитую рейками, переступил порог и оказался в большой квадратной кухне. Там, у другой двери, что вела, должно быть, в спальню, стоял Харро. К щеке он прижимал тряпку, и его лицу недоставало густого румянца – родовой черты всех Форатере.

– Ага, Бартан, вот и ты, – сдержанно произнес он. – Хорошо, что так рано. Тут без тебя никак не обойтись. Я, конечно, виноват, до сих пор не шибко жаловал тебя, но…

– Не бери в голову, – сказал Бартан, подходя ближе. – Так чем я могу помочь?

– Говори потише, ладно? – Харро прижал к губам указательный палец. – Помнишь, ты нам показывал чудные такие инструментики, ну, эти, для ремонта побрякушек. Они у тебя с собой?

Удивление Бартана сменилось растерянностью.

– Да, у меня всегда кое-что с собой… В фургоне.

– Можешь отпереть эту дверь? Даже если с той стороны в замке ключ?

Бартан осмотрел дверь – необычайно добротную для крестьянского дома, с замком вместо засова – свидетельством того, что прежний владелец был не из простолюдинов. Впрочем, сам замок был дешевым, очень примитивной конструкции.

– Дело нехитрое, – прошептал Бартан. – У тебя там жена, да? Она что, заболела?

– Да, там Эннда, только я боюсь, у нее с головой неладно. Вот почему я не выломал дверь. Стоит только до ручки дотронуться, как она – в крик.

Бартан вспомнил Эннду Форатере – красивую, хорошо сложенную женщину лет тридцати, лучше воспитанную и более сдержанную на язык, чем жены остальных фермеров. Она славилась практичностью и редким чувством юмора, и уж от нее-то Бартан никак не ожидал душевного недомогания.

– С головой неладно? С чего ты взял?

– Это ночью началось. Просыпаюсь, гляжу – Эннда ко мне жмется… ну, ты понимаешь – в любовном смысле. Настойчиво так подбирается да еще постанывает, я, конечно, пошел навстречу. Да и выбирать-то не приходилось, ежели правду сказать. – Харро помолчал, вперив в Бартана жесткий взгляд. – Но это – между нами, ладно?

– Конечно. – Бартан давно заметил, что фермеры, хоть и сыплют напропалую сальными словечками, весьма неохотно рассказывают о своих интимных отношениях с женами.

Харро кивнул.

– Так вот, как дошли мы до этой, ну, как ее…

– Вершины блаженства, – подсказал Бартан.

– Ага… Эннда как цапнет зубами!

– Но… – Бартан замялся, удивляясь, сколь велика, оказывается, разница в любовных играх горожан и селян. – В порыве страсти… разве это редко бывает?