— А я тебя, — прошептала Лера его груди.

Кирилл прижался губами к её волосам, как когда-то очень давно, в старом питерском дворике. Но тогда он словно боялся сказать лишнее. Сейчас им не нужны были слова. Лера, не задумываясь, и сама могла за него продолжить.

Ждал, когда она ему поверит. Ждал, когда научится доверять. Ждал, когда она поймёт, что жизнь проходит мимо. Пока примет решение. И примет его сама. Не потому что он её позвал, не потому, что настоял или уговорил, а потому, что она сама так решила, что её место здесь. В этой кричащей тоской и одиночеством квартире, в которой её ждут, верят и любят, несмотря ни на что.

Если бы Лера попыталась вспомнить, как прошли эти три дня печальных хлопот, то на ум пришло бы самое неподходящее в таких обстоятельствах слово — счастливо.

Все их заботы оказались не такими уж и тяжёлыми, несмотря на праздники. Может, на это были объективные причины: всё заранее было обговорено, оформлено и даже место на кладбище оплачено. Может потому, что всё решал Кирилл, а Лера просто ходила с ним за руку хвостиком. А может потому, что они просто были вместе и эти хлопоты их ещё сильнее сближали, наполняя смыслом каждое мгновенье дня и ночи.

Всё то время, когда они никуда не ехали, не ели, не готовили еду, Лера не наводила уют, и Кирилл не говорил по телефону, они не вылезали из постели. И никак не могли надышаться друг другом.

— Поверь мне, дед был таким прожжённым циником, что если бы мы занялись этим у его гроба, то посмеивался бы и давал непрошенные советы, — Кирилл приподнял голову и оперся на локти в ответ на Лерины робкие сомнения, что деда ещё не похоронили, а они так непростительно, ненасытно счастливы.

— Я верю, — погладила его Лера по упругому плечу. — Мне точно нужно присутствовать на церемонии? Там всё же будут все свои. А я…, — она виновато улыбнулась, не зная, как себя назвать, — не член вашей семьи.

— Не член, — улыбнулся Кирилл. — Ты и есть моя семья. Ты да мама. Ну, ещё Кузя, но его мы с собой точно не возьмём. А все остальные не имеют значения.

— Ох, что-то я боюсь, — вздохнула Лера.

— А чего ты боишься? — Кирилл перехватил со своего плеча её руку, поцеловал, прижал к себе. — Осуждения? Презрения? Укоризненных взглядов? Чего?

— Скорее кого, — Лера отняла руку, и пригладила вихор его торчащих волос.

— Мою жену? — он прищурился. — Разве тебе не достаточно того, что ты о ней знаешь? Не достаточно того, что знаешь обо мне? Ты со мной. Ты — моя. И этим всё сказано. Как бы ни посмотрели, что бы ни сказали тебе эти люди, их мнение ничего не значит.

И воодушевлённая словами Кирилла, полностью совпавшими с мнением его мамы, вцепившись в его горячую руку, Лера отправилась с ними на кладбище.

День похорон выдался морозным. Снег хрустел под ногами, пока они шли к могиле. И облачка пара, вырывавшиеся изо рта, тут же оседали инеем на мехе, в который Лера зябко куталась.

Таково было пожелание деда. Никаких ритуальных залов, никаких долгих прощаний. Со слов Кирилла, он вообще не любил лишней суеты. Поэтому сразу с морга гроб привезли на кладбище и установили над свежевыкопанной могилой.

Лера издалека признала Валентину Дмитриевну в богатой шубе в пол. Она суетливо оглядывалась, словно желала побыстрее с этим закончить.

С другой стороны от гроба стоял высокий широкоплечий мужчина с безупречной военной выправкой, Лера вспомнила, что даже проходила у него одно из собеседований. Женщина рядом с ним пряталась в воротник, и Лера кроме грузной бесформенной фигуры ничего не разглядела. Зато Настю, стоявшую между отцом и матерью, узнала и без подсказок.

В коротенькой шубке, длинноногая, стройная она тут же вызвала в Лере стойкое неприятие. Своей изящностью, свежестью, яркостью. Тёмными волосами, что лежали на плечах, словно она их специально укладывала. И взглядом больших влажных косульих глаз из-под аккуратненькой шапочки. Взглядом, что скользнул по Лере насмешливо. Что там говорил про неё Кирилл? Строгая? Ответственная, принципиальная, основательная? Он ей так бессовестно польстил. Лере хватило одного взгляда, чтобы это понять. Стерва. Самая банальная стерва.

Всего долю секунды продержалась на её симпатичной мордашке эта усмешка, но Лера заметила. Настя кивнула Кириллу, поздоровалась с Ниной Григорьевной. И уже после этого спокойно, с достоинством поприветствовала Леру. Больше из всех присутствующих с Лерой никто не поздоровался. Да не очень-то и хотелось! В конце концов, не ради её презренной персоны они здесь сегодня собрались.

Священник вышел из припаркованной неподалёку машины последним. И когда он уже начал говорить какие-то слова, прибежал запыхавшийся Степан. И встал как ни в чём не бывало рядом с Кириллом.

— Здрасьте, тёт Нин, — прошептал он. — Лерка, привет!

Постоял пару секунд ровно, сцепив руки, а потом обратился к Кириллу

— Что-то не замечал я раньше за твоим дедом особой набожности. Откуда священник?

— Бабушка хотела, чтобы его обязательно соборовали. Она была верующей, — прошептал Кирилл. — А деду всё равно.

Степан многозначительно кивнул, но стоять спокойно и тихо ему никак не удавалось.

— Я правильно понял из твоего сообщения, что поминки решили не устраивать?

— Заказали ужин в ресторане. Но сначала у нас нотариус. Завещание будет зачитывать.

— Подозреваю, будет весело, — хмыкнул Степан, обошёл Кирилла со спины и встал с другой стороны от Леры. — Мировой был мужик, — он вздохнул, попереминался с ноги на ногу под заунывный голос священника. — Да что же долго-то так?

— Здесь уже я бессилен, — ответил ему Кирилл. — Дед просил не более пяти минут. Но в церкви сказали, что положено читать по канону, и меньше, чем в десять, никак не уложиться.

— Слушай, а раньше ты не мог сказать? Я бы на десять минут позже пришёл.

Наверно, он подмигнул Насте, потому что глаза её вдруг тепло заблестели, уголки губ дёрнулись в улыбке, и она опустила глаза в землю.

А когда церемония закончилась, все попрощались и гроб стали медленно опускать в землю на каком-то хитроумном устройстве, Степан отвёл Настю в сторону.

Расплакалась только Нина Григорьевна. Глаза у Кирилла покраснели, но он держался, успокаивая мать. Лера, сдержав слёзы, скромно стояла в сторонке, стараясь не привлекать к себе внимания, лишь наблюдая и делая выводы.

И ей не нравилось то, что она видела.

Валентина Дмитриевна не дождалась, пока могилу закопают. Кинула ком земли и ушла. И на её натянутом пластической хирургией лице ни отразилось ни одной эмоции. Сухие глаза. Плотно сомкнутые губы. Впрочем, на её счёт здесь никто и не обманывался.

Неприятна Лере оказалась и неприкрытая ненависть Настиной мамы, но и та была объяснима. А вот по лицу мужчины скользнуло какое-то виноватое выражение. Настин отец выждал, выбрал момент и всё же подошёл, когда на сыром холмике уже расставляли венки.

— Валерия, вы позволите задать вам один личный вопрос?

— А вы чего-то обо мне ещё не знаете? — улыбнулась Лера, пытаясь припомнить имя отчество начальника службы безопасности компании.

— Да, мне непонятны мотивы, по которым вы так настойчивы. Разбили семью. Свою, чужую. Увели у детей отца. Как вы будете с этим жить?

Лера задохнулась от возмущения, но справилась. Что ж, его слова звучали справедливо. Почти.

— А как вы с этим живёте Виталий Павлович? — враз вспомнила она имя. — Насте было сколько, когда вы ушли к другой женщине?

Он хмыкнул, помял рукой лицо, покрасневшее на морозе.

— Вот я поэтому и спрашиваю. Вы хотя бы представляете себе, каково это? Каково будет Кириллу метаться между двумя семьями. А когда у вас появятся дети, как вы им будете объяснять, почему их отец с вами не живёт?

— Наверно, приду к вам за советом, — усмехнулась она. — Вы ведь хотите дать мне совет, правда?

— Да, — вдруг доверительно наклонился он к самому её уху. — Не допускайте моих ошибок. Никому не позволяйте заставлять вас чувствовать себя виноватой. Всю жизнь я пытаюсь загладить перед дочерью свою вину. Всю жизнь стараюсь ей угодить. Но это путь в никуда, скажу я вам честно. Я хочу извиниться перед вами с Кириллом. Я был не прав. И хочу, чтобы вы знали: Кирилл порядочный человек. Правильный и очень искренний. И во всех своих проблемах — прошлых, настоящих или будущих, Настя виновата сама. Только сама.