Из гостиной навстречу им кинулась Эмили Брент.

– Лодка уже вышла? – спросила она.

– Еще нет, – ответила Вера.

Они вошли в столовую. На буфете аппетитно дымилось огромное блюдо яичницы с беконом, стояли чайник и кофейник. Роджерс придержал перед ними дверь, пропустил их и закрыл ее за собой.

– У него сегодня совершенно больной вид, – сказала Эмили Брент.

Доктор Армстронг – он стоял спиной к окну – откашлялся.

– Сегодня нам надо относиться снисходительно ко всем недочетам, – сказал он. – Роджерсу пришлось готовить завтрак одному. Миссис Роджерс... э-э... была не в состоянии ему помочь.

– Что с ней? – недовольно спросила Эмили Брент.

– Приступим к завтраку, – пропустил мимо ушей ее вопрос Армстронг. – Яичница остынет. А после завтрака я хотел бы кое-что с вами обсудить.

Все последовали его совету. Наполнили тарелки, налили себе кто чай, кто кофе и приступили к завтраку. По общему согласию никто не касался дел на острове. Беседовали о том о сем: о новостях, международных событиях, спорте, обсуждали последнее появление лох-несского чудовища.

Когда тарелки опустели, доктор Армстронг откинулся в кресле, многозначительно откашлялся и сказал:

– Я решил, что лучше сообщить вам печальные новости после завтрака: миссис Роджерс умерла во сне.

Раздались крики удивления, ужаса.

– Боже мой! – сказала Вера. – Вторая смерть на острове!

– Гм-гм, весьма знаменательно, – сказал судья, как всегда чеканя слова. – А от чего наступила смерть?

Армстронг пожал плечами:

– Трудно сказать.

– Для этого нужно вскрытие?

– Конечно, выдать свидетельство о ее смерти без вскрытия я бы не мог. Я не лечил эту женщину и ничего не знаю о состоянии ее здоровья.

– Вид у нее был очень перепуганный, – сказала Вера. – И потом, прошлым вечером она пережила потрясение. Наверное, у нее отказало сердце?

– Отказать-то оно отказало, – отрезал Армстронг, – но нам важно узнать, что было тому причиной.

– Совесть, – сказала Эмили Брент, и все оцепенели от ужаса.

– Что вы хотите сказать, мисс Брент? – обратился к ней Армстронг.

Старая дева поджала губы.

– Вы все слышали, – сказала она, – миссис Роджерс обвинили в том, что она вместе с мужем убила свою хозяйку – пожилую женщину.

– И вы считаете...

– Я считаю, что это правда, – сказала Эмили Брент. – Вы видели, как она вела себя вчера вечером. Она до смерти перепугалась, потеряла сознание. Ее злодеяние раскрылось, и она этого не перенесла. Она буквально умерла со страху.

Армстронг недоверчиво покачал головой.

– Вполне правдоподобная теория, – сказал он, – но принять ее на веру, не зная ничего о состоянии здоровья умершей, я не могу. Если у нее было слабое сердце...

– Скорее это была кара Господня, – невозмутимо прервала его Эмили Брент.

Ее слова произвели тяжелое впечатление.

– Это уж слишком, мисс Брент, – укорил ее Блор.

Старая дева вскинула голову, глаза у нее горели.

– Вы не верите, что Господь может покарать грешника, а я верю.

Судья погладил подбородок.

– Моя дорогая мисс Брент, – сказал он, и в голосе его сквозила насмешка, – исходя из своего опыта, могу сказать, что провидение предоставляет карать злодеев нам, смертным, и работу эту часто осложняют тысячи препятствий. Но другого пути нет.

Эмили Брент пожала плечами.

– А что она ела и пила вчера вечером, когда ее уложили в постель? – спросил Блор.

– Ничего, – ответил Армстронг.

– Так-таки ничего? Ни чашки чаю? Ни стакана воды? Пари держу, что она все же выпила чашку чаю. Люди ее круга не могут обойтись без чая.

– Роджерс уверяет, что она ничего не ела и не пила.

– Он может говорить что угодно, – сказал Блор, и сказал это так многозначительно, что доктор покосился на него.

– Значит, вы его подозреваете? – спросил Ломбард.

– И не без оснований, – огрызнулся Блор. – Все слышали этот обвинительный акт вчера вечером. Может оказаться, что это бред сивой кобылы – выдумки какого-нибудь психа! А с другой стороны, что, если это правда? Предположим, что Роджерс и его хозяйка укокошили старушку. Что же тогда получается? Они чувствовали себя в полной безопасности, радовались, что удачно обтяпали дельце, – и тут на тебе...

Вера прервала его.

– Мне кажется, миссис Роджерс никогда не чувствовала себя в безопасности, – тихо сказала она.

Блор с укором посмотрел на Веру. «Вы, женщины, никому не даете слова сказать», – говорил его взгляд.

– Пусть так, – продолжал он. – Но Роджерсы, во всяком случае, знали, что им ничего не угрожает. А тут вчера вечером этот анонимный псих выдает их тайну. Что происходит? У миссис Роджерс сдают нервы. Помните, как муж хлопотал вокруг нее, пока она приходила в себя? И вовсе не потому, что его так заботило здоровье жены. Вот уж нет! Просто он чувствовал, что у него земля горит под ногами. До смерти боялся, что она проговорится. Вот как обстояли дела! Они безнаказанно совершили убийство. Но если их прошлое начнут раскапывать, что с ними станется? Десять против одного, что женщина расколется. У нее не хватит выдержки все отрицать и врать до победного конца. Она будет вечной опасностью для мужа, вот в чем штука. С ним-то все в порядке. Он будет врать хоть до Страшного суда, но в ней он не уверен! А если она расколется, значит, и ему каюк. И он подсыпает сильную дозу снотворного ей в чай, чтобы она навсегда замолкла.

– На ночном столике не было чашки, – веско сказал Армстронг. – И вообще там ничего не было – я проверил.

– Еще бы, – фыркнул Блор. – Едва она выпила это зелье, он первым делом унес чашку с блюдцем и вымыл их.

Воцарилось молчание. Нарушил его генерал Макартур:

– Возможно, так оно и было, но я не представляю, чтобы человек мог отравить свою жену.

– Когда рискуешь головой, – хохотнул Блор, – не до чувств.

И снова все замолчали. Но тут дверь отворилась и вошел Роджерс.

– Чем могу быть полезен? – сказал он, обводя глазами присутствующих. – Не обессудьте, что я приготовил так мало тостов: у нас вышел хлеб. Его должна была привезти лодка, а она не пришла.

– Когда обычно приходит моторка? – заерзал в кресле судья Уоргрейв.

– От семи до восьми, сэр. Иногда чуть позже восьми. Не понимаю, куда запропастился Нарракотт. Если он заболел, он прислал бы брата.

– Который теперь час? – спросил Филипп Ломбард.

– Без десяти десять, сэр.

Ломбард вскинул брови, покачал головой. Роджерс постоял еще минуту-другую.

– Выражаю вам свое соболезнование, Роджерс, – неожиданно обратился к дворецкому генерал Макартур. – Доктор только что сообщил нам эту прискорбную весть.

Роджерс склонил голову.

– Благодарю вас, сэр, – сказал он, взял пустое блюдо и вышел из комнаты.

В гостиной снова воцарилось молчание.

На площадке перед домом Филипп Ломбард говорил:

– Так вот, что касается моторки...

Блор поглядел на него и согласно кивнул.

– Знаю, о чем вы думаете, мистер Ломбард, – сказал он, – я задавал себе тот же вопрос. Моторка должна была прийти добрых два часа назад. Она не пришла. Почему?

– Нашли ответ? – спросил Ломбард.

– Это не простая случайность, вот что я вам скажу. Тут все сходится. Одно к одному.

– Вы думаете, что моторка не придет? – спросил Ломбард.

– Конечно, не придет, – раздался за его спиной брюзгливый, раздраженный голос.

Блор повернул могучий торс, задумчиво посмотрел на говорившего.

– Вы тоже так думаете, генерал?

– Ну конечно, она не придет, – сердито сказал генерал. – Мы рассчитываем, что моторка увезет нас с острова. Но мы отсюда никуда не уедем – так задумано. Никто из нас отсюда не уедет... Наступит конец, вы понимаете, конец... – Запнулся и добавил тихим, изменившимся голосом: – Здесь такой покой – настоящий покой. Вот он конец, конец всему... Покой...

Он резко повернулся и зашагал прочь. Обогнул площадку, спустился по крутому склону к морю и прошел в конец острова, туда, где со скал с грохотом срывались камни и падали в воду. Он шел слегка покачиваясь, как лунатик.