Мы посмотрели на деревню. Там не было ничего, что не вызывало бы спазмов в моем желудке. Опять перебитый скот. Перебитые собаки и кошки.

Маленькие исковерканные тела мертвых детей.

– Но не ребят же, – произнес я, не осознавая, что говорю вслух. – Не детей же опять.

Элмо странно на меня посмотрел. Не потому, что ему это было все равно, а потому, что я был необычно полон сочувствия. Я видел много мертвых людей.

Я не стал ему объяснять. Для меня есть большая разница между взрослыми и детьми.

– Элмо, мне надо сходить туда.

– Не дури, Костоправ. Что ты можешь сделать?

– Если я смогу спасти хотя бы одного ребенка…

– Я пойду с ним, – сказал Ворон. У него в руке возник нож. Наверняка он научился этому трюку у какого-нибудь фокусника. Он всегда так делает, когда зол или нервничает.

– Думаешь, ты сможешь обдурить двадцать пять человек? Ворон пожал плечами.

– Костоправ прав, Элмо. Это надо сделать. К некоторым вещам нельзя оставаться равнодушным. Элмо сдался.

– Идем все. Молитесь, чтобы они не напились и могли отличить друзей от врагов. Ворон поскакал.

Деревня была довольно большой. До прихода Хромого здесь было больше двух сотен дворов. Теперь половина была сожжена или еще горела. Трупы устилали улицы. Вокруг остекленевших глаз мертвецов кружили мухи.

– Никого в том возрасте, когда можно сражаться, – заметил я.

Я слез с лошади и опустился рядом с мальчиком четырех или пяти лет. У него был пробит череп, но мальчик еще дышал. Ворон бухнулся на колени рядом со мной.

– Не могу ничего сделать, – сказал я.

– Ты можешь прекратить его страдания, – в глазах Ворона показались слезы. Слезы и злость, – Такое прощать нельзя, – он двинулся к трупу, лежащему в тени.

Этому было около семнадцати. На нем была куртка Повстанческого воина.

Он умер сражаясь.

– Наверное, его отпустили домой, – сказал Ворон. – Один парень на всю деревню.

Он с трудом вынул лук из безжизненных пальцев и попробовал его согнуть.

– Хорошее дерево. Несколько тысяч таких могли бы наголову разбить Хромого. Он повесил лук через плечо и подобрал стрелы. Я осмотрел еще двух детей. Помощь бесполезна. Внутри сожженной лачуги я обнаружил женщину, пытавшуюся закрыть собой младенца. Тщетно. Ворона переполняло отвращение.

Такие твари, как Хромой, наживают себе двух врагов взамен одного уничтоженного.

До меня донесся приглушенный плач, чьи-то проклятия и смех; они слышались где-то впереди.

– Давай посмотрим, что там такое. Возле лачуги лежали четыре мертвых солдата. Этот парень кое-что сделал.

– Хороший стрелок, – огляделся Ворон, – бедный дурачок.

– Дурачок?

– Надо уметь вовремя исчезнуть. Тогда всем было бы легче.

Его напор испугал меня. Почему его так заботил этот парень?

– У мертвых героев нет второго шанса. А-а! Он проводил параллель с событием из своего собственного загадочного прошлого.

Плач и проклятия разрешились сценой, способной вызвать отвращение у любого, кто даже не знает, что такое человечность.

Дюжина солдат стояли в круг, гогоча над своими же плоскими шутками. Я вспомнил собаку-сучку, которую окружили кобели. Вопреки ожиданиям, солдаты не стали драться за свое право, а менялись. И они бы убили ее, если бы я не вмешался.

Мы с Вороном забрались повыше, чтобы лучше видеть.

Их жертвой была девочка лет девяти. На нее сыпались удары. Она была страшно испугана, но не издавала ни звука. Через мгновение я понял. Она была немой.

Война – это жестокая работа, которую делают жестокие люди. Видят боги, в Черной Гвардии тоже не херувимы. Но существуют же пределы.

Они заставляли смотреть на все это какого-то старика. Он и был источником плача и проклятий.

Ворон всадил стрелу в того из них, который собирался насиловать девочку.

– Проклятье! – вскричал Элмо. – Ворон!.. Солдаты повернулись к нам.

Появилось оружие. Ворон выпустил еще одну стрелу. Она попала в человека, державшего старика. У солдат Хромого пропало всякое желание драться.

– Белесый, беги и скажи старику, чтобы тащил сюда свою задницу, прошептал Элмо.

Подобная мысль пришла и одному из людей Хромого. Он галопом помчался прочь. Ворон дал ему убежать.

От такого Капитан встал бы на уши. Казалось, Ворон не очень встревожился.

– Иди сюда, старина. Возьми ребенка. И надень на нее что-нибудь.

С одной стороны, мне хотелось ему поаплодировать, а с другой – назвать идиотом.

Элмо не пришлось нам объяснять, что надо поглядывать назад, за спину.

Мы вполне понимали, что попали в приличную переделку. Быстрее, Белесый, думал я.

Их посыльный первым добежал до своего командира. Он приковылял нетвердой походкой. Толстопузый был прав. Он был совсем плох.

Старик и девочка цеплялись за стремя Ворона. Старик хмуро смотрел на наши эмблемы. Элмо подал свою лошадь вперед, указав на Ворона. Я кивнул.

Перед Элмо остановился пьяный офицер. Тупым взглядом он изучал нас.

Кажется, мы произвели на него впечатление. Мы занимались суровым ремеслом, и вид у нас был соответствующий.

– Ты! – вскричал он неожиданно. Голос точно такой же, как и у того жалобного, в Опале.

Он таращился на Ворона. Затем вдруг развернулся и побежал.

– Стой, Скользкий! Будь мужчиной, ты, вор трусливый! – прогремел Ворон. Он вытянул стрелу из своего колчана. Элмо перерезал ему тетиву.

Скользкий остановился. Откликнулся он не слишком вежливо. Страшно ругаясь, он перечислил все те ужасы, которые устроит нам его хозяин. Я наблюдал за Вороном.

Он в холодной ярости уставился на Элмо. Тот встретил этот взгляд не дрогнув. Он и сам был крутым парнем. Ворон изобразил свой фокус с ножом. Я перехватил лезвие кончиком своего меча. Ворон ругнулся, бросил свирепый взгляд и расслабился.

– Ты же распрощался со своим прошлым, помнишь? – сказал Элмо. Ворон коротко кивнул.

– Это труднее, чем я думал, – его плечи поникли. – Беги, Скользкий.

Ты не стоишь даже того, чтобы тебя убили.

Позади послышался топот. Приближался Капитан. А та маленькая бородавка из банды Хромого наполнилась самодовольством и завиляла задом, как кот перед прыжком. Элмо сурово посмотрел на него и угрожающе поднял меч. Тот уловил намек.

– Вообще, мне следовало это знать. Он просто говнюк, – пробормотал Ворон.

Я задал ему один наводящий вопрос. Ответом мне был отсутствующий взгляд. С громким топотом подъехал Капитан.

– Какого черта тут происходит? Элмо начал один из своих выразительных докладов. Его перебил Ворон.

– Вот тот – один из шакалов Зуада. Я хотел его прикончить, а Элмо и Костоправ помешали мне.

Зуад. Где же я слышал это имя? В связи с Хромым. Полковник Зуад. Это злодей номер один у Хромого. Мягко говоря, политическая проститутка. Его имя проскакивало в нескольких подслушанных разговорах Ворона с Капитаном. Так это и была пятая намеченная Вороном жертва? Но ведь, должно быть за всеми обрушившимися на Ворона злоключениями стоял и сам Хромой.

Все интереснее и интереснее. И в то же время все более и более жутко.

Хромой – не тот субъект, с кем можно вот так запросто поругаться.

– Я хочу, чтобы этого человека арестовали, – орал офицер Хромого.

Капитан взглянул на него. – Он убил двоих моих людей.

Их тела было хорошо видно. Ворон ничего не ответил. Элмо переборол себя и сказал:

– Они насиловали ребенка. Это их идея умиротворения.

Капитан посмотрел на его оппонента. Тот залился краской. Даже самый отъявленный злодей почувствует стыд, если будет застигнут врасплох и нет ни какой возможности оправдаться. Капитан резко повернулся.

– Костоправ?

– Мы нашли одного мертвого повстанца, Капитан. Но все указывает на то, что они начали тут творить свои дела еще до того, как он полез драться.

– Жители деревни – подданные Леди. Они под ее покровительством? спросил Капитан пьянчугу. В другой ситуации об этом можно было поспорить, но не сейчас. Он даже не пытался оправдываться и этим только подтвердил свою вину.