Ворона я лечил на ходу, положив его на последнюю из вереницы, повозок, направляющихся на юг. Уже несколько дней он был не в себе, все еще отрешенно глядел на окружающее. Забота о Душечке, конечно, легла на мои плечи. Ребенок помогал отвлечься от горьких мыслей и подавленного состояния, вызванных очередным отступлением.

Может быть, именно так она и благодарила Ворона за его великодушие?

– Это наш последний отход, – пообещал Капитан Он не называй это бегством, но также и не смел назвать это движением в тыл, отступательным маневром, или как-нибудь еще. Капитан не упоминал о том, что если последует еще одно отступление, то оно будет уже после всеобщего конца. Падение Амулета будет означать смерть империи Леди. В любом случае Анналам придет конец, и в истории Гвардии будет поставлена точка.

Да благословят вас боги, последних, оставшихся из воинского братства.

Вы были для меня семьей и домом…

Появились новости, до которых нас не допускали у Лестницы Слезы.

Известия об остальных армиях повстанцев, продвигающихся с севера западнее нас. Перечень павших городов был длинен и приводил в уныние, даже несмотря на то, что был не полон. Бегущие солдаты всегда преувеличивают силу своего противника. Это немного смягчает их ощущение униженности.

Мы с Элмо шли по длинной, плавно изгибающейся тропинке, бегущей меж плодородных угодий, раскинувшихся на севере Амулета.

– Как-нибудь, когда вокруг не будет никаких Поверженных, – сказал я, – почему бы не намекнуть Капитану, что было бы неплохо разорвать отношения между Гвардией и Ловцом Душ.

Он удивленно посмотрел на меня. С недавних пор я часто замечаю на себе такие взгляды своих старых товарищей. С тех пор, как мы уничтожили Твердого, я стал мрачным, суровым и неразговорчивым. Правда, и в лучшие времена радость тоже не била из меня фонтаном. Постоянное давление надломило мой дух. Я не мог себе позволить излить душу в Анналах из-за страха, что Ловец как-нибудь узнает, что я там записал.

– Наверное, будет лучше, если нас не слишком тесно свяжут с его именем, – добавил я.

– Что там произошло?

К этому времени все уже знали суть случившегося; то, что Твердого убили, а Повешенный погиб. Мы с Вороном – единственные солдаты, которые выбрались оттуда живыми. Всех мучила ненасытная жажда подробностей.

– Я не могу тебе рассказать. Но ты скажи Капитану, когда поблизости не будет Поверженных.

Элмо подумал и сделал для себя выводы, почти правильные.

– Хорошо, Костоправ, скажу. Не беспокойся. Я не буду беспокоиться. Если Судьба мне это позволит.

В этот день до нас дошли новости об очередных победах на востоке.

Повстанцы сдавали свои позиции со скоростью, с какой только могли передвигаться войска Леди.

И в этот же день мы узнали, что все четыре северные и западные армии повстанцев остановились на отдых, для пополнения своих рядов и подготовки к штурму Амулета. Между ними и Башней никого не было. Просто никого, кроме Черной Гвардии и сборища беженцев. А в небе была комета, этот злой предвестник всех крутых поворотов в нашей судьбе. Конец близок.

Мы все бежим и бежим, навстречу последнему свиданию с нашим злым роком.

Я должен описать еще один момент в этой истории, касающейся Твердого.

Это произошло в трех днях пути к северу от Башни. Собственно, это был еще один сон, как тот, который я видел на Лестнице. Такой же золотой сон, который, возможно, вовсе даже не был сном, пообещал мне: Моему верному нечего бояться. Еще раз я на мгновение увидел то убийственно красивое лицо.

А потом все исчезло, вернулся страх, нисколько не уменьшившись.

Прошли дни, уползли мили. Огромный, отвратительный куб Башни поднялся над горизонтом. А в ночном небе все ярче сверкала комета.

Местность постепенно становилась серебристо-зеленой. Заря залила окруженный стенами город малиновым светом. Тронутая солнцем роса засверкала золотистыми бликами. Туман начал сползать в низины. Трубы заиграли зарю.

Лейтенант, заслонив глаза от света, прищурился. Он недовольно хрюкнул, посмотрел на Одноглазого. Маленький черный человек кивнул.

– Пора, Гоблин, – сказал Лейтенант через плечо. Все попрятались обратно в лес. Рядом со мной на коленках стоял Гоблин. Он выглядывал из-за деревьев, обозревая окрестные поля. С ним были еще четверо наших; эти пятеро нацепили на себя одежды бедны горожанок, замотав головы платками. У всех были глиняные кувшины, покачивающиеся на деревянных коромыслах. Оружие было спрятано под одеждой.

– Вперед, ворота открыты, – сказал Лейтенант. Они двинулись, спускаясь с холма вдоль опушки леса.

– Черт, хорошо снова заняться привычным делом, – сказал я. Лейтенант усмехнулся. С тех пор, как мы покинули Берилл, он редко улыбался.

Внизу пять переодетых мужчин, оставаясь в тени, продвигались к роднику, который был рядом с дорогой в город. Несколько горожанок уже спешили туда за водой.

Мы знали, что со стражниками в воротах не должно быть особых проблем.

Город переполнен чужаками, беженцами и повстанцами. Гарнизон малочислен и распущен. У повстанцев не было оснований предполагать, что Леди нанесет удар так далеко от Амулета. Этот город не имел никакого стратегического значения.

За исключением того, что сюда тайно прибывали двое из Восемнадцати.

Три дня мы рыскали по окрестным лесам, наблюдая и вынюхивая. Трещина и Наемник, недавно принятые в Круг, проводили здесь свой медовый месяц перед тем, как двинуться на юг, чтобы принять участие в штурме Амулета.

Три дня. Три холодных ночи без костров и еда всухомятку. Трое суток в ужасных условиях. Но у нас уже давно не было такого хорошего настроения.

– Я думаю, это дело мы потянем, – высказал я свое мнение.

Лейтенант подал знак рукой. За переодетыми осторожно последовало еще несколько человек.

– Здесь все так думают, – заметил Одноглазый. Он был возбужден.

Так же, как и все мы. У нас была возможность провернуть одно из тех дел, которые лучше всего нам удавались. Пятьдесят дней мы занимались чисто физическим трудом, готовя Амулет к отражению яростной атаки повстанцев, и пятьдесят ночей нам не давали покоя мысли о приближающемся сражении. Еще пять человек скользнули вниз по холму.

– Целая группа женщин выходит из города, – сказал Одноглазый.

Напряжение росло.

Женщины вытянулись в цепочку, направляясь к роднику. Так и будет теперь целый день. Внутри Городских стен нет источника воды.

У меня засосало под ложечкой. Наши люди уже поднимались на следующий холм.

– Приготовьтесь, – сказал Лейтенант.

– Расслабьтесь, – посоветовал я. Это помогает успокоить нервы. Не имеет значения, опытный ты солдат или нет. Перед самой дракой всегда страшнее всего. Всегда пугает то, что кто-то должен погибнуть. Одноглазый лезет во все авантюры, уверенный, что судьба навсегда вычеркнула его из их списка.

Наши женщины фальцетом поздоровались с горожанками. Им удалось благополучно добраться до ворот, которые охранялись единственным человеком из городской дружины, сапожником, который был занят тем, что забивал медные гвозди в каблук сапога. Его алебарда валялась в десяти футах.

Гоблин выскочил из ворот обратно и хлопнул у себя над головой в ладоши.

Резкий хлопок разнесся по всей округе. Его руки ладонями вверх опустились до уровня плеч. Между ними выгнулась радуга.

– Всегда ему надо повыделываться, – проворчал Одноглазый.

Гоблин исполнил маленький танец. Отряд бросился вперед. Женщины у родника завопили и разбежались в разные стороны. Волки набросились на стадо овец, подумал я. Мы рвали изо всех сил. Вещмешок бил меня по почкам. Через две сотни ярдов я уже спотыкался о собственный лук. Молодежь начала обгонять меня.

До ворот я добежал уже не в силах схлестнуться даже со старушкой. К счастью для меня, старушек поблизости не оказалось. Наши бросились через город. Сопротивления не было.