Она молчала, как-будто чья-то рука сжала ей горло. Потому подумала: «Кто бы знал, что меня можно сразить Голосом лучшим, чем этот?» Это было смягчающим аргументом, который облегчил ее раненые чувства. В то время, как она много раз использовала Голос против других, она никогда не думала, даже в школьные дни, что сама поддастся ему…

Он повернулся к ней.

— Я сожалею. Я лишь узнал, как слепо ты можешь реагировать, когда… — Слепо?! Я?! — Это вывело ее больше из себя, чем Голос, который он использовал против нее.

— Ты, — сказал он. — Слепо. Если в тебе осталась хоть капля честности, ты признаешь свои собственные реакции. Я называю твое имя, и ты говоришь: «Да». Я заставляю тебя молчать. Я пробуждаю в тебе мифы Бене Джессерит. Посмотри, каким образом тебя учили. Это, по крайней мере, что-то, что ты можешь сделать для своей…

— Как ты осмеливаешься? Что ты знаешь о… — Ее голос сорвался. Конечно, он знал.

— Посмотри внутрь, я говорю! — Его Голос повелевал.

И снова этот Голос подчинил ее. Она почувствовала учащенное дыхание, страсти ее улеглись. Широко раскрыв глаза, в каком-то шокирующем состоянии она поняла, что ее тело подчиняется командам. Медленно она восстановила в себе равновесие. Этот неребенок играл ею, как будто в его руках был прекрасный инструмент.

— Теперь ты знаешь, как глубоко — погрязла во всех условностях Бене Джессерит, — сказал он.

Она смогла только кивнуть. Лито вынудил ощутить ее физическую вселенную прямо на ее лице. «Покажи мне — тело!» Он показал ей ее собственное тело, как будто оно было новорожденным. Никогда в жизни она не ощущала такой неуверенности в себе.

— Ты позволишь себя похитить, — сказал Лито.

— Но…

— Я не собираюсь спорить по этому поводу, — сказал он. — Ты позволишь это. Думай, что эта команда идет от твоего Герцога. Ты увидишь цель тогда, когда все будет сделано. Ты встретишься с очень интересным учеником.

Лито стоял, покачивая головой. Потом сказал:

— Некоторые действия имеют конец, но не имеют начала; некоторые начинаются, но не кончаются. Все зависит от того, где стоит наблюдатель. -Он повернулся и вышел из ее апартаментов. Во второй комнате, Лито встретил Ганиму, спешащую в их собственные комнаты. Она остановилась, когда увидела его, и сказала:

— Алия занята Собранием Верующих. — Она вопросительно посмотрела в коридор, который вел в покои Джессики.

— Сработало, — ответил Лито на ее немой вопрос.

Вскоре после полудня, когда большинство пилигримов разбрелось освежиться в елико доступной прохладной тени и еликодоступными источниками утоления жажды, Проповедник вошел на огромную площадь под храмом Алии. Ведом он был заменителем его глаз, юным Ассаном Тариком. В кармане под развевающейся плащаницей Проповедника была маска из черного газа, которую он надевал на Салузе Второй. Его забавляла мысль, что и маска, и мальчик служили одной и той же цели — маскировке. Пока он нуждался в замещении собственного зрения, сомнения продолжали жить.

?Пусть миф растет, но вживе поддерживает сомнения», — думал он.

Никто не должен обнаружить, что маска — простая тряпка, вовсе не изделие Иксиана. Рука его не должна соскальзывать с костлявого плеча Ассан Тарика. Хоть раз пройдись Проповедник как зрячий, невзирая на безглазые впадины своих глазниц — и все сомнения развеются. Малая надежда, пестуемая им, умрет. Каждый день он молился о перемене, о чем-нибудь непохожем, где он мог бы споткнуться, но даже на Салузе Второй все обернулось простым и гладким, от и до известным. Ничто не меняется, ничто не может измениться… пока еще.

Многие обратили внимание на его проход мимо лавок и аркады, особенно отметив, как он из стороны в сторону поворачивал голову, устремляя невидящий взгляд точно на человека или на дверной проем. Движения его головы всегда были естественными для слепца, и это способствовало разрастанию мифа.

Алия наблюдала за ним из потайного смотрового отверстия в возвышающихся зубчатых стенах своего храма. Она тщательно присматривалась к изрубцованному шрамами Лицу далеко внизу в поисках какой-нибудь приметы — верной опознавательной приметы. Каждый слух для нее доходил. И в каждый новый — вкладывалась своя доля трепетного страха.

Алия полагала, что ее приказ схватить Проповедника оставался в тайне — но приказ вернулся к ней в виде слуха. Даже среди ее стражей некоторые не умели хранить молчание. Теперь она надеялась, что стражи не последуют ее новым приказам и не вздумают схватить эту ходячую загадку в плащанице на людном месте, у всех на виду это разнеслось бы по белу свету.

На площади стояла пыльная жара. Юный проводник Проповедника обмотал покрывало своего балахона вокруг носа, оставив обнаженными лишь темные глаза и тонкое пятнышко лба Под покрывалом выпячивалась фильтротрубка стилсьюта. Отсюда Алия поняла, что они пришли из пустыни. Зачем они там прячутся?

Проповедник не защищался покрывалом от иссушающего воздуха. Он даже откинул клапан фильтра на своем стилсьюте. Его лицо распахнуто было солнечному свету и горячей дрожи, видимыми волнами поднимавшейся от плит, которыми была вымощена площадь.

Там, на ступенях храма, группка из девяти пилигримов творила прощальный намаз. На укрытом тенью краю площади находились еще человек пятьдесят, в основном — пилигримы, выполнявшие наложенные из них жрецами епитимьи. Среди глазевших на них можно было различить нескольких рассыльных и немногих купцов, еще недостаточно наторговавших, чтобы закрыть свои лавки на самый пик дневной жары.

Алия, наблюдавшая из отверстия бойницы, ощутила иссушающую жару. Тело и мысль тащили ее в разные стороны, она попала в такую же западню раздвоенности, в которой частенько видела прежде всего брата. Соблазн посоветоваться с самой собой зловещим гудением зазвенел у нее в голове. Барон был здесь: как должно покорный, но всегда готовый поиграть на ее ужасе, когда суждения рассудка переставали иметь силу, а в происходящем вокруг нее терялось ощущение прошлого, настоящего и будущего.

«Что, если это Пол там внизу? — спросила она себя. — Чушь!» проговорил голос внутри нее.

Но в донесениях о том, что говорит Проповедник, сомневаться не приходилось. ЕРЕСЬ! Ее ужасала мысль, что сам Пол может разрушать построение, возведенное на его имени.

А ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ?

Она подумала о том, что сказала сегодня утром на Совете, желчно выступив против Ирулэн, настаивающей на том, чтобы принять дары одежд от Дома Коррино.

— Все дары для близнецов будут тщательно обследованы, как и всегда, доказывала Ирулэн.

— А если мы обнаружим, что дары безвредны? — вскричала Алия.

Каким-то образом, для всех эта мысль оказалась самой пугающей, какую можно вообразить — обнаружить, что дары не таят никакой угрозы.

Под конец, они приняли чудесные одежды и перешли к другому вопросу: следует ли предоставить леди Джессике место в Совете? Алии удалось добиться отсрочки голосования.

Она думала об этом, неотрывно вглядываясь в Проповедника.

То, что происходило сейчас с ее Регентством, являлось изнанкой трансформации, которой они подвергали планету. Дюна некогда символизировала власть окончательной и бесповоротной пустыни. Сама эта власть уменьшилась материально, но миф о ее могуществе рос не по дням, а по часам. Только пустыня-океан остается, великая Мать Пустыня внутренней планеты, окаймленная колючим кустарником, до сих пор называемая Свободными Царицей Ночи. После колючек — плавные очертания зеленых холмов, пологими склонами ниспадающих к песку. Все холмы рукотворны. Все они созданы людьми, трудившимися наподобие ползучих насекомых. Зелень этих холмов представляется наделенной почти всесокрушающей мощью тех, кто, подобно Алии, развился и вырос на прежних устоях, среди подернутого серыми тенями песка. Ей мнилось, как и всем Свободным, что пустыня-океан держит Дюну мертвой хваткой, которая никогда не ослабнет. Стоит ей только закрыть глаза — и она видела пустыню.