«Всегда новизна, — подумал он. — Я должен всегда извлекать новые нити из моих видений».

Вскоре после полудня он заметил возвышение — впереди и чуть справа по его курсу. Вскоре это возвышение предстало узким утесом, скалой, торчащей именно там, где он и ожидал ее найти.

«Теперь, Намри… Теперь, Сабиха, посмотрим, как ваши собратья отнесутся к моему появлению», — подумал он. Перед ним теперь была самая нежная ниточка, опасная своей заманчивостью больше прямых угроз.

Утес долго маячил перед ним, меняясь в размерах. На время Лито даже показалось, что это утес приближается к нему, а не он к утесу.

Усталый же червь повернул налево. Лито скользнул по огромному склону, чтобы по-новому установить крючья и заставить червя идти прямо. Мягкая острота меланжа ударила ему в ноздри, сигнал о богатой жиле. Они миновали фиолетовые пятна проказы — место выброса спайса — и он твердо правил червем, пока жила не осталась далеко позади. Ветерок, полный пряного коричного аромата, преследовал их еще некоторое время, пока Лито не направил червя новым курсом прямо на возвышающийся утес.

Далеко в южном бледе резко мигнули цвета — опрометчивая радужная вспышка дела рук человеческих посреди безбрежности. Лито поднес к глазам бинокль, навел его и увидел на расстоянии выступающие крылья спайсоискателя, посверкивающие на солнце. Под ним расправлял свои крылья большой сборщик урожая, будто хризалис перед тем, как неуклюже полететь прочь. Когда Лито опустил бинокль, сборщик урожая превратился в точку, и он почувствовал, как его осилил хадхдхаб, безбрежная вездесущесть пустыни. Ведь и эти охотники за спайсом видят его точно так же, темной точкой между пустыней и небом, что символизирует для Свободных ЧЕЛОВЕКА. Они его, конечно, тоже увидят, и насторожатся. Будут выжидать. Свободные с большим подозрением относятся друг к другу в пустыне, пока либо не признают в приближающемся знакомого, либо не поймут, что он не представляет для них угрозы. Даже под тонким флером цивилизации Империи и ее утонченных правил они оставались полуприрученными дикарями, всегда помнящими, что криснож расстается со смертью его владельца.

«Вот что может спасти нас, — подумал Лито. — Это дикость».

На расстоянии спайсоискатель повернул направо, потом налево — подавая сигнал. Лито представил, как сидящие в нем обшаривают пустыню, выясняя, не может ли он быть чем-то большим, чем одиноким наездником на одиноком черве.

Лито повернул червя налево, удерживая его, пока тот не сменил курс, спустился ему на бок и аккуратно спрыгнул. Червь, избавленный от докуки, угрюмо выдохнул еще несколько раз, затем на треть зарылся в песок и замер, приходя в себя — верный знак того, что Лито его совсем заездил.

Он отвернулся от червя — пусть пока что остается, где есть. Спайсоискатель кружил, продолжая подавать сигналы крыльями. Наверняка наемные ренегаты контрабандистов, избегающие электронных средств связи. Скоро за спайсом прибудут охотники. Вот о чем говорит присутствие краулера.

Разведчик сделал еще один круг, сложил крылья, и направился прямо на Лито. Он узнал в нем тот тип легкого топтера, что завел на Арракисе его дед. Аппарат сделал над ним еще один круг, пролетел вдоль дюны, на которой он стоял, и приземлился против ветра. Он остановился в десяти метрах от Лито, подняв пыль. Дверь сбоку приоткрылась как раз настолько, чтобы выпустить одного человека в тяжелом одеянии Свободного, со знаком копья на правой стороне груди.

Свободный медленно приближался, предоставляя себе и Лито время изучить друг друга. Человек был высок, глаза полностью ярко-голубого цвета. Маска стилсьюта закрывала нижнюю часть его лица, а капюшон был глубоко надвинут, чтобы защитить лоб. Колыхания одежды позволяли угадать, что рука под ней держит пистолет маулу.

Человек остановился в двух шагах от Лито, поглядел на него озадаченно сощуренными глазами.

— Доброй удачи нам всем, — сказал Лито.

Человек поглядел вокруг, обыскивая взглядом пустоту пустыни. Затем перевел взгляд на Лито.

— Что ты здесь делаешь, дитя? — вопросил он, голос из-под маски звучал приглушенно. — Пытаешься стать затычкой для пасти червя?

И опять Лито прибег к традиционной формуле Свободных:

— Пустыня — мой дом.

— Венн? — вопросил мужчина. — Какой дорогой ты идешь?

— Я иду с юга, из Джакуруту.

Короткий смешок вырвался у мужчины.

— Ну, Батигх! Ты — самая странная штука, какую я когда-либо видел в пустыне.

— Я не твоя Маленькая Дыня, — ответил Лито, откликаясь на слово Батигх. Жутковатый был подтекст у этого обращения. Маленькая Дыня на краю пустыни отдавала свою воду всякому, кто ее найдет.

— Мы не выпьем тебя, Батигх, — ответил мужчина. — Я — Муриз. Я арифа этого тайфа, — он указал головой на отдаленный краулер.

Когда Лито ничего не ответил, Муриз спросил:

— Имя у тебя есть?

— Батигх подойдет.

Муриз усмехнулся.

— Ты ведь не расскажешь мне, что ты тут делаешь?

— Ищу следы червя, — Лито употребил религиозного фразу, означающего, что он в хаджже ради собственной уммы, собственного спасения.

— Такой юный? — спросил Муриз. Он покачал головой. — Не знаю, что мне с тобой делать. Ты нас видел.

— Что я видел? — спросил Лито. — Я говорил о Джакуруту, и ты мне ничего не ответил.

— Игра в загадки, — сказал Муриз. — Ну, тогда — что это? — он кивнул головой на отдаленный утес.

Лито обратился к своему видению:

— Всего лишь Шулох.

Муриз застыл, а Лито почувствовал, как у него участился пульс.

Последовало долгое молчание. И Лито видел, что мужчина обдумывает и отбрасывает различные варианты. ШУЛОХ! В тихое время после вечерней трапезы часто припоминались истории о караван-сарае Шулохе. Слушатели всегда почитали Шулох мифом, местом, куда для завлекательности историй помещались интересные события. Лито припомнил историю Шулоха: на краю пустыни нашли сироту и привели в съетч. Сначала сирота отказывался разговаривать со своими спасителями — а когда заговорил, его языка никто не мог понять. Проходили дни, а он оставался все столь же необщительным, отказываться одеваться сам и вступать в контакты. Каждый раз, когда его оставляли одного, он делал странные движения руками. Всех знатоков съетча собрали, чтобы изучить этого сироту — никто не мог дать этому объяснения. Затем его увидела проходившая мимо его открытой двери старуха — и рассмеялась: «Он всего лишь подражает движениям своего отца, плетущего веревку из волокон спайса, — объяснила она. — Именно таким способом они до сих пор делают это в Шулохе. Он просто старается чувствовать себя не таким одиноким». И отсюда мораль: «На старых путях Шулоха — безопасность и чувство принадлежности к золотой нити жизни».

Поскольку Муриз продолжал безмолвствовать, Лито сказал:

— Я тот сирота из Шулоха, что умеет лишь сучить руками.

По быстрому движению головы мужчины Лито понял, что Муриз знает эту историю. Ответил он медленно, голосом тихим и зловещим:

— Ты человек?

— Такой же, как и ты, — ответил Лито.

— Для ребенка ты разговариваешь странней некуда. Напоминаю тебе, что я — судья, могущий нести ответственность за такву.

«О, да!» — подумал Лито. В устах такого судьи слово «таква» сулит непосредственного угрозу. «Таквой» назывался страх, вызываемый присутствием демона — доподлинное верование среди старых Свободных. Арифа знал, как убить демона, и арифу всегда выбирали «потому что он обладает мудростью быть беспощадным, не будучи жестоким, знает, где доброта на самом деле приведет лишь к еще большей жестокости».

Но разговор повернул как раз туда, куда нужно было Лито. И он сказал: — Я могу подчиниться Машхаду.

— Я буду судьей при любом Духовном Испытании, — сказал Муриз. — Ты это примешь?

— Би-ла каифа, — ответил Лито. — Безоговорочно.

Хитрое выражение появилось на лице Муриза. Он сказал:

— Не знаю, почему я это разрешаю. Лучше всего было бы прикончить тебя на месте, но ты маленький Батигх, а у меня был сын, который умер. Ну, пойдем в Шулох, и я соберу Иснад, чтобы вынести решение о тебе.