Нажатие рычажка привело спинку кресла в положение, навевающее сон. Укутав покрывалом ноги, он натянул его верхний край повыше, себе на грудь.

Тихо, но очень отчётливо, в каком-то углу его квартиры всхлипнул от боли или страха ребёнок. Едва Малыш Ред это услышал, как сразу понял, что именно его разбудило: поверхность сна пошла рябью и расступилась, не выдержав давления извне. А его самого вытянуло вверх, наружу, на холод.

Звук повторился, на этот раз, кажется, с кухни: кто-то икал от слёз, сдерживая всхлипы.

— Там кто-нибудь есть? — заспанным голосом окликнул Малыш Ред. Устало он повернул голову в сторону кухни и уставился в пустоту, которую ожидал там увидеть. Разумеется, никакого рыдающего от горя ребёнка в кухне не было. Малыш Ред подумал, что прошло уже, наверное, года два-три с тех пор, как он в последний раз видел ребёнка.

Он снова уронил голову в мягкий уют кресла и опять услышал звук — плач страдающего ребёнка. На этот раз он шёл как будто не из кухни, а из другого конца квартиры: не то из ванной, не то из передней комнаты, служившей складом и спальней. Хотя Малыш Ред понимал, что звук этот — просто галлюцинация и что никакого ребёнка в квартире нет, сам факт того, что кажущийся звук нёсся из спальни, встревожил его не на шутку. Спальню он берёг для себя. В редчайших случаях он допускал посетителей в самую приватную из его комнат.

Он закрыл глаза, но звук не утихал. Обман, обман восприятия! Он отказывался верить своим ушам. Никакого ребёнка нет; страдает он сам, а причина — в крайней усталости. Малыш Ред хотел было подняться с кресла и выдернуть из розетки телефон, но тело отказывалось слушаться.

Ребёнок умолк. Малыш Ред с облегчением закрыл глаза и скрестил руки в колючем тепле шерстяного одеяла. Всё тело от макушки до пят сделалось восхитительно резиновым, а разум клонился ко сну. Череда резких вскриков трассирующими пулями прошила его мозг, отчего он вздрогнул и проснулся.

Малыш Ред выругался и поднял голову. Он услышал громкий вскрик, потом ещё один, за которым последовали уже знакомые жалобные всхлипы.

— Иди спать! — заорал он и в тот же миг понял, что происходит: женщина, а не ребёнок, остановилась на тротуаре у огромного окна его передней комнаты и плачет от горя, да так громко, что её слышно внутри. Женщина плачет на тротуаре Западной 55-й улицы в половине четвёртого утра — нет, такому горю не поможешь. Оставалось только ждать, когда она уйдёт. Любое предложение помощи или поддержки вызовет лишь отпор, поток брани, оскорблений, а то и угрозу вызвать полицию. Ничего не поделаешь, сказал себе Малыш Ред. Оставь всё как есть, не лезь. Он закрыл глаза и стал ждать тишины. По крайней мере, он понял, в чём суть проблемы, а проблема рано или поздно рассосётся сама. Он так устал, что мог бы уснуть ещё до того, как эта бедняжка уйдёт. Да, мог бы, ибо он чувствовал, как тяжесть надвигающегося сна наполняет каждую клеточку его тела, несмотря на жалобные звуки, которые доносились с улицы.

Затем он снова открыл глаза, выпростал ноги из тёплых объятий одеяла и спустил их на пол, ибо он был Малыш Ред и не мог поступить иначе. Отчаяние женщины было непереносимо, разве мог он притвориться, будто не слышит? Решив, что только поглядит на неё из-за занавески, Малыш Ред заставил себя покинуть командный пункт и на негнущихся ногах зашагал к туалету.

Словно услышав его, женщина вдруг затихла. Он постоял, медленно сделал шаг вперёд. Дай-ка я посмотрю на тебя, думал он. Если ты не совсем чокнутая на вид, я окажу тебе любую помощь, какую ты не откажешься принять. Мгновение спустя он уже миновал ванную и открывал двери спальни, единственной комнаты его квартиры, куда мы ещё не заглянули.

Всхлипы перешли в низкий, ровный, страшный вой. Женщина, наверное, услышала его, подумал он, но слишком напугана, чтобы отойти от окна.

— Всё не так плохо, — сказал он, медленно прокладывая себе путь вдоль кровати к противоположной стене комнаты, где пианино загораживало половину большого окна. Теперь источник воя казался совсем рядом. Малыш Ред представил, как женщина жмётся к стене дома, склонив голову к его окну. Её механические вопли разрывали ему сердце. Он почти уже решил выйти на улицу немедленно.

Малыш Ред добрался до правого угла окна и коснулся жёсткой, тёмной материи портьеры. Провисев в одном положении лет сорок, она пахла больным животным. Пронзительный пульсирующий звук заполнил его уши, и жавшаяся к пианино тёмная тень отодвинулась к стене. Малыш Ред отдёрнул руку от портьеры и сделал шаг назад, испугавшись, что набрёл на гигантскую крысу. У него забилось сердце, перехватило дыхание. Но даже самая амбициозная крыса не могла достичь таких размеров; подавив желание бежать из комнаты прочь, Малыш Ред взглянул на существо, которое скорчилось у пианино.

Маленькая темноволосая головка склонилась над острыми, прижатыми к груди коленями, обтянутыми бесформенной белой футболкой. Две маленькие ступни бледно светились в темноте. Малыш Ред уставился на существо, которое точно пыталось вжаться в себя, надеясь исчезнуть. Сдавленный звук, полный страдания и страха. Это всё-таки оказался ребёнок: он был прав с самого начала.

— Как ты сюда попал? — спросил Малыш Ред.

Ребёнок плотнее обхватил руками колени и спрятал лицо. Звук становился всё выше, пока не превратился в быстрое повторяющееся «их, их, их».

Малыш Ред опустился рядом с ним на пол.

— Не надо бояться, — сказал он. — Я тебя не обижу.

Один глаз глянул на него и тут же нырнул обратно в майку и колени. Мальчику было на вид лет пять или шесть, у него были короткие тёмные волосы и тонкие ручки и ножки. Его трясло от холода. Малыш Ред погладил его по спине и сам удивился тому облегчению, которое испытал, коснувшись чего-то материального.

— У тебя есть имя?

Мальчик покачал головой.

— Нет?

— Нет. — Это был едва слышный шёпот.

— Это плохо. Спорю, что имя у тебя всё же есть.

Никакого ответа, не считая того, что замёрзший ребёнок перестал скулить своё «их, их, их».

— Может, скажешь мне, что ты здесь делаешь?

— Мне холодно, — прошептал мальчик.

— Ну, это-то понятно, — сказал Малыш Ред. — На дворе середина зимы, а ты сидишь тут в одной футболке. Погоди-ка, я тебе принесу одеяло.

Малыш Ред рывком поднялся на ноги и заспешил в гостиную, боясь, как бы ребёнок не исчез раньше, чем он вернётся. «Но почему я хочу, чтобы он остался?» — спросил он себя, но не нашёл ответа.

Когда он вернулся, мальчик всё ещё жался к боку пианино. Малыш Ред накинул одеяло ему на плечи и снова сел рядом с ним.

— Лучше?

— Немного. — Его зубы едва слышно стучали.

Малыш Ред провёл ладонью по укрытым одеялом рукам и спине мальчика.

— Я хочу лечь, — сказал ребёнок.

— А теперь ты скажешь, как тебя зовут?

— У меня нет имени.

— Ты знаешь, где ты?

— Где я? Я здесь.

— Где ты живёшь? Ты знаешь свой адрес? Или номер телефона? Ты уже достаточно взрослый, чтобы знать свой телефон.

— Я хочу лечь, — сказал мальчик. — Положите меня в кровать. Пожалуйста. — Он кивнул на кровать Малыша Реда, покрытую множеством круглых комочков, в темноте напоминавших спящих зверьков. Это были кучки футболок, трусов, носков, фуфаек и джинсов, которые Малыш Ред носил прошлой ночью в круглосуточную стирку на углу 55-й улицы и 9-й авеню. Он набил сначала пять машин, а затем пять сушилок полугодовой стиркой, потом загрузил посвежевшую одежду в чёрные мешки для мусора, принёс домой и рассортировал на кровати, где ей суждено было лежать ближайшие несколько месяцев, а то и дольше.

— Как скажешь, — сказал Малыш Ред и, взяв мальчика на руки, понёс к кровати. Казалось, он весил не больше коробка кухонных спичек. Склонившись над кроватью, он пристроил ребёнка между шариками свёрнутых носков и стопкой аккуратно сложенных футболок с разных джазовых фестивалей.

— Знаешь, малыш, тебе нельзя здесь оставаться, — сказал он.

Мальчик сказал:

— Я и не собираюсь. Я там, где я есть.