Анэмонэ передала ему сверток с подарком, но предупредила, что пока его открывать нельзя. Кику тоже сделал ей подарок — книгу «Все про омлеты», в ней был и рецепт омлета с рисом. Анэмонэ пекла шоколадный торт. Все остальное она уже приготовила. Кику переоделся в черный костюм, купленный Анэмонэ. Раздался телефонный звонок. Анэмонэ сняла трубку и удивленно передала ее Кику.

— Кику, это тебя.

— Ты меня помнишь? В прошлый раз не очень красиво получилось.

Это был господин Д. Его голос трудно было забыть — как будто в горле сахар насыпан.

— Откуда вы узнали, что я здесь?

— Какая тебе разница? Живешь с настоящей красоткой, и сам стал видным человеком.

— Я вешаю трубку.

— Постой! Хаси не с тобой?

Кику в секунду охватило дурное предчувствие.

— С чего ему здесь быть? Что случилось с Хаси?

— Ладно, извини, что побеспокоил. Господин Д. хотел повесить трубку.

— Эй, подождите. Что случилось с Хаси?

— Газет, что ли, не читаешь?

Господин Д. бросил трубку. Кику взял валявшиеся на полу газеты и стал искать имя Хаси. Ему показалось, что дурное предчувствие обретает форму, знак, звук и запах, превращается в иероглиф и вот-вот появится перед его глазами. Просмотрев программу передач радио и телевидения, Кику вскочил на ноги. Там было имя и фотография Хаси. «Певец, брошенный в младенчестве в камере хранения, через семнадцать лет вновь встречается с матерью». Анэмонэ хотела что-то спросить, но он прижал ладонь к ее губам и сказал, что скоро вернется, а до этого времени открывать его подарок нельзя. Он отломил ножку индейки, дымящейся на столе, откусил от нее и выскочил из комнаты.

— Кику! — крикнула ему вслед Анэмонэ.

Он спустился на лифте, открыл дверь, проскользнул через вестибюль, выскочил на улицу и побежал. На бегу он грыз ножку индейки. «Хаси, подожди! Я сделаю что-нибудь». Кику вбежал в парк Ёёги. Вырыл яму под той самой скамейкой. Развернул тяжелый промасленный сверток с четырьмя пистолетами. Зарядил каждый боевым патроном, сунул их под пиджак и убежал в темноту.

Было слышно, как птицы хлопают крыльями. Ветер доносил их крики. Изо рта Хаси шел белый пар. Он второй раз проходил по этому парку. На скамейке целовалась парочка. В правой руке мужчина держал сигарету. Раздался какой-то чуть слышный звук. Кажется, он опалил сигаретой ей полосы. Они не отрывали губ. Тот же звук раздался еще раз, сигарета погасла. Виной тому был снег. Крупные и легкие снежинки не успевали долететь до земли, таяли на ветвях деревьев, волосах женщины, уличных фонарях, крыльях птиц… Навстречу бежала девочка с собакой. Собака яростно облаяла Хаси, девочка потянула ее за поводок и извинилась. Потом побежала дальше, и, когда они поравнялись, Хаси показалось, что она смеется. Хаси неожиданно захотелось окликнуть ее, и он чуть было не сделал это. Захотелось заговорить, спросить: «Как ты думаешь, что нужно сказать, если встретишь свою мать, которая бросила тебя?»

Хаси узнал об этом три дня назад от Нива.

— Это уже решено, обратного пути нет. Остается только встретиться с ней, отказываться слишком поздно. И ты, и я пока еще совсем слабые. Я думала об этом. Очень мучилась, понимая, как сильно ты будешь страдать, мне хотелось бы разделить с тобой эти страдания. Много думала и пришла к выводу, что есть два способа перенести все это. Первый — игра. Несомненно, это твоя настоящая мать, но ты только воспользовался ее чревом, на время его позаимствовал. Скажи себе, что между вами нет ничего общего. Как бы она ни реагировала — сердилась или плакала, — просто грустно смотри на нее, и все. Тридцать минут пройдут очень быстро, люди, которые увидят вас на экране телевизора, сразу обо всем забудут, да и ты постарайся забыть ее как можно быстрее. Второй способ — довериться своим чувствам. Способ опасный, зато более легкий. Хотя, скорее всего, встретившись с этой женщиной, ты ничего не почувствуешь. Как если бы встретил совершенно постороннего человека. Хаси, если в тебе вскипят эмоции, которыми ты не сумеешь управлять, воспользуйся вторым способом, если же сможешь ко всему отнестись трезво, попробуй сыграть. Ты понял меня? Я уверена, что, встретившись с ней, ты ничего не почувствуешь.

«Нива ничего не понимает, — думал Хаси. — Не понимает, какой это ад — представлять женщину, родившую тебя. Невозможно представить ее красивой. Невозможно представить ее улыбку. Она должна пребывать в вечном ужасе оттого, что бросила собственного ребенка. Мучиться раскаянием и постоянно обвинять себя в содеянном». Хаси воображал себе безумную старуху-нищенку со страшным лицом, грязной кожей, вонючей и ветхой одеждой. Болезнь распространилась по всему ее телу и теперь поджаривала нутро. Женщина, которая не годится даже на корм собакам. Вот какой он представлял ее себе. В своем воображении, до тех пор пока он не успокоится, он заставлял ее кататься по земле, блевать, истекать кровью, сжиматься от страха, мочиться, рыдать… Придя в себя он покрывался мурашками, и его охватывало невыносимо мерзкое ощущение. Печальная женщина готова была расплакаться, потом возвращалась в обычное состояние. Тогда он превращал ее в молодую женщину, стирал с лица морщины. Поднимал ее с помойки, ставил на ноги. Расчесывал волосы. Снимал туфли. Погружал в ванну. Надевал платье. Отправлял в больницу, где ей делали операцию и удаляли язвы. Следы от операции исчезали. Останавливал слезы. Вел по городу. Она брала под руку какого-то мужчину. Потом обнажалась. Ее тело не было упругим, но на нем не было ни одного пятнышка. Мужчина вылизывал ее тело. Она смеялась. Женщина смеялась. И тогда в нем вскипала злость, которую он не мог остановить. Он вновь превращал ее в нищую старуху. Она медленно превращалась в старуху. Нива не могла знать об этих страданиях. До вчерашнего дня он и сам думал, что сможет выступить на телевидении. Был уверен, что сумеет сыграть. Говорил себе, что, какая бы женщина ни появилась перед ним, он не будет нервничать, потому что она — чужой ему человек. Он и не собирался сбегать накануне передачи. Сегодня он издали взглянул на Нумада Кимико. Эту женщину показал ему господин Д. Через окно машины, оставаясь незамеченным, он наблюдал за тем, как она покупала редьку и рыбу. Довольно крупная женщина. Высокая, с толстой шеей. Несмотря на холод, на ней не было носков. Она складывала покупки в грязный полиэтиленовый пакет. Купила маринованную редьку и капусту. Взяла в руку апельсин, спросила цену, покачала головой и положила на место. «Она бедная», — подумал Хаси. У нее были крашеные волосы. Ногти без маникюра. На лице легкий макияж. Она зашла в рыбную лавку и купила там сушеную треску. Всего одну. Значит, она живет одна, без мужа и ребенка. Заговорила с владельцем рыбной лавки. Он, видимо, пошутил и рассмеялся. Женщина не рассмеялась. Хаси, глядя на нее, дрожал всем телом. В глазах стояли слезы. Он был до безумия рад. Схватился за сиденье и с трудом удерживал себя от того, чтобы не закричать. Однако не сумел с собой справиться и попытался вылезти из машины. Господин Д. задержал его. Зажал рот рукой. Хаси хотел закричать «Мама!». Он стал вырываться. Родившая его женщина вовсе не была ни умалишенной, ни старухой-нищенкой. Она была самой обычной женщиной, бедной, одинокой, грустной женщиной, которая не смеется. Когда Хаси успокоился, его охватил страх. Ему стало безумно страшно: а вдруг эта идеальная мать от него откажется? Конечно, он первый со слезами на глазах бросится в ее объятия, но прижмет ли она его к себе? Что, если она рассердится и оттолкнет его? Он перестал понимать, что происходит вокруг. Сбежал через форточку в туалете от строгой охраны, которую приставил к нему господин Д., и поспешил к ней домой. Женщины дома не оказалось. Тогда он отправился в парк.

Рядом с парком располагался тихий жилой квартал. Когда он проходил мимо ворот одного из домов, пошел сильный снег. Хаси нажал на звонок. Вышла молодая женщина.

— Вы по какому вопросу? — спросила она.

С губ Хаси одно за другим срывались слова, словно в его горле сидел карлик, который говорил за него.