Лазарус почувствовал себя настоящим копом, когда надел форменное обмундирование проктора и обвязался связкой парализующих бомб. К тому же новый килт сидел на нем гораздо лучше.

Коридор направо вел в Святилище и заканчивался тупиком, поэтому он предпочел левый, даже несмотря на то, что там мог нос к носу столкнуться с легатом своего «благодетеля».

Коридор привел его в зал, битком набитый членами Семей, окруженными прокторами. Лазарус, не обращая внимания на своих, сразу нашел запыхавшегося старшего офицера.

— Сэр, — доложил он, молодцевато отдавая честь, — там что-то вроде госпиталя. Нам потребуется пятьдесят или шестьдесят пар носилок.

— Не подходите ко мне с этим, пошлите своего легата. У меня и так дел по горло.

Лазарус почти не слышал его слов: он встретился глазами с Мэри Сперлинг, стоявшей в толпе. Она взглянула на него и отвернулась. Опомнившись, он ответил:

— Сейчас связаться с ним невозможно, сэр. Он далеко.

— Тогда пойди и сам вызови подразделение первой помощи.

— Есть, сэр. — Лазарус удалился, слегка щеголяя выправкой и заложив большие пальцы за пояс килта. Он уже отошел довольно далеко и был почти на выходе из туннеля, ведущего к Уокигэнскому берегу, когда услышал позади себя крики. За ним вдогонку мчались два проктора.

Лазарус остановился под аркой на перекрестке туннелей и подождал, пока они не подошли поближе.

— Что случилось? — как ни в чем не бывало спросил он.

— Легат… — начал один. Больше он ничего произнести не успел: в воздухе промелькнула парализующая бомба и шлепнулась у самых его ног. Лицо проктора выразило было растущее изумление, но начавшее действовать излучение погасило все его эмоции. Второй проктор рухнул поперек первого.

Лазарус постоял немного за выступом арки, считая до пятнадцати.

— Первый двигатель — пошел, второй двигатель — пошел, третий двигатель — пошел! — прибавил он для верности, чтобы удостовериться в надежности парализующего эффекта и самому не подвергнуться облучению. Бросая бомбу, он не успел вовремя юркнуть в укрытие, и теперь его ногу слегка покалывало.

Кроме двоих, лежащих поблизости, кругом никого не было. Оглядевшись, Лазарус двинулся дальше. Возможно, блюстители порядка не располагали описанием его внешности, а может быть, его вообще никто не собирался задерживать. В одном он был уверен абсолютно: если кто и выдал его, то, уж конечно, это была не Мэри Сперлинг.

Чтобы выйти под открытое небо, ему потребовалась еще пара парализующих бомб и пара сотен слов отъявленного вранья. Как только он оказался снаружи и убедился в отсутствии за ним слежки, бляха и оставшиеся бомбы отправились в сумку, а перевязь исчезла в кустарнике.

Первым делом Лазарус разыскал магазин одежды в Уокигэне. Усевшись в примерочной кабине, он набрал на пульте видеокаталога код килтов. На экране проплывали образцы всевозможных юбок, и ему с трудом удавалось не прислушиваться к вкрадчивому голосу агента по рекламе до тех пор, пока перед его глазами не оказался килт, который абсолютно не походил на форменный и не был голубого цвета. Только тогда он остановил видеокаталог и сделал заказ, нажав кнопку. Лазарус ввел в машину данные о своих размерах, посмотрел на цену и сунул в щель кредитную карточку. Пока изделие подгонялось под его размер, он отдыхал, покуривая сигарету.

Через десять минут Лазарус швырнул килт проктора в утилизатор, находившийся тут же в кабине, и вышел аккуратно и красиво одетый. Он более ста лет не бывал в Уокигэне, но все же без особых хлопот нашел отель средней руки, где никто не задавал лишних вопросов, заказал у стойки регистратора номер и на семь часов погрузился в глубокий сон.

Позавтракав в номере, Лазарус рассеянно прослушал последние известия. Более или менее его интересовало то, что относилось к Семьям. Но интерес этот был несколько отвлеченным — проблемы его сородичей стали отходить для него на второй план. Он подумал, что было ошибкой снова вступать в контакт с Семьями, — он располагал в последнее время прекрасными документами, которые не дали бы возможности полиции связать его со всей этой историей.

Его внимание привлекла фраза:

«…включая Заккура Барстоу, считающегося их вождем.

Арестованных доставили в резервацию в Оклахоме, расположенную неподалеку от развалин города на дороге Оклахома-Орлеан, в двадцати пяти милях к югу от Гарримановсого мемориального парка. Главный Провост назвал это место Малой Окраиной и распорядился, чтобы все воздушные транспортные средства облетали его стороной. В настоящее время Администратор еще не сделал никакого официального заявления, но из достоверного источника в правительственных кругах известно, что массовые аресты были предприняты с целью ускорить расследование, в ходе которого администрация рассчитывает получить „секрет Семей Говарда“ — методику бесконечного продления жизни. Решительная акция по задержанию и перевозке всех членов объявленной вне закона группы должна сломить, по замыслу властей, сопротивление ее лидеров, отказавшихся удовлетворить законные требования общества. Это еще раз напомнит им, что гражданские права, которыми наделен каждый добропорядочный гражданин, не следует использовать в качестве ширмы, за которой скрывается намерение нанести обществу непоправимый вред.

Движимое и недвижимое имущество членов этой преступной организации объявлено временно арестованным и поступило в распоряжение Министра хозяйства. На все время заключения указанных лиц их имущество будет находиться в ведении помощников Министра…»

Лазарус выключил приемник. «Проклятье! — подумал он. — Хотя что толку жалеть о том, чего нельзя исправить». Конечно, он и сам должен был быть арестован, но ему удалось бежать. Это факт. И положение Семей нисколько не улучшится, если он тоже сдастся. Кроме того, он ничем не был обязан Семьям, ни единой малостью.

Только к лучшему, что они арестованы все одновременно и сразу помещены под стражу. Если бы их начали выкуривать по одному, то могло случиться все, что угодно, вплоть до погромов и линчевания. Лазарус не раз имел возможность убедиться, что даже в самых цивилизованных натурах подспудно заложена склонность к судам Линча и насилию. Зная это, он и посоветовал Барстоу, во избежание кровопролития, собрать вместе всех долгожителей. К тому же Заку и Администратору просто необходимо было поступить подобным образом, если они действительно собирались претворять в жизнь свой план.

Итак, дело зашло уже довольно далеко, а он все еще цел и невредим.

Интересно, подумал он, как поживает Зак и как расценивает его исчезновение. Лазарус попытался представить, что на этот счет думает Мэри Сперлинг, — для нее, наверное, было ударом, когда он появился в обличье проктора. Ему вдруг захотелось встретиться с ней и все объяснить. Не то чтобы для него имело большое значение, что думает о нем любой из них… Скоро все они окажутся за много световых лет отсюда… или их не станет…

Он повернулся к фону и вызвал почтовое отделение.

— Капитан Аарон Шеффилд, — представился он и назвал свой почтовый индекс. — Последний раз регистрировался в почтовом узле Порт-Годдарда. Не будете ли вы столь любезны переслать мою корреспонденцию… — Он наклонился пониже и назвал кодовый номер своей гостиницы.

— Пожалуйста, — отозвался служащий. — Сейчас же сделаем, капитан.

— Благодарю вас.

Почте потребуется часа два, чтобы связаться с ним и переадресовать его корреспонденцию, прикинул он. Да с полчаса на доставку, да на всякий случай можно смело набросить еще три раза по полчаса на то на се. Вполне можно подождать здесь… ведь погоня осталась далеко позади. Но, с другой стороны, какая нужда засиживаться в Уокигэне? Как только перешлют почту, он возьмет билет и…

Но куда?.. Он перебрал в уме вереницу возможностей и в конце концов осознал, что во всей Солнечной системе ему совершенно не хочется ничего делать. Это немного обеспокоило его. Как-то раз он слышал, что потеря интереса к жизни — а он очень склонен был верить этому — была показателем того, что переломный момент наступил: борьба между ассимиляцией и диссимиляцией достигла решающего этапа, за которым наступает старость. Внезапно он позавидовал обычным людям, не долгожителям. Они, по крайней мере, могли доставить хлопоты хоть своим детям. Сыновняя преданность не культивировалась среди Семей — такого рода отношения довольно сложно поддерживать на протяжении ста или более лет. А дружбу было принято считать недолговечным и преходящим делом. Лазарусу, например, совершенно не хотелось никого видеть.