— Это была болезнь, — негромко сказала девушка.

— И ничем нельзя было помочь?

— Она скрывала от меня, что все зашло так далеко.

— Это так на нее похоже… — тихо изрекла матриарх, ее благородное лицо застыло белой гипсовой маской. — Как жаль, что Эван’Лин милостива не ко всем своим детям.

— Порой богиня пугает меня своей жестокостью, — прошептала Лантея и вгляделась в величественный профиль матери. — И все же, раскрой мне тайну этого свистка. Почему она попросила отдать его тебе?

— Это такая детская глупость. Я и подумать не могла, что Чият до их пор о ней помнила… Когда мы обе были еще совсем детьми, то не поделили этого сокола между собой. Я тогда сказала очень жестокие слова, из-за которых, видимо, и начался разлад между нами.

— И что это были за слова?

— О том, что если я захочу, то у меня будет сотня безделушек лучше этой, потому что я будущая правительница. А сестре ничего не достанется в жизни, кроме простого костяного свистка и незавидного места за спинкой моего трона.

Обе хетай-ра замолчали, думая о чем-то своем в тот момент. Смерть Чият незримой тенью наложила отпечаток на судьбу каждой из них.

На пороге спальни тихо появилась одна из дворцовых прислужниц. Она стояла, низко склонив голову, ожидая, когда матриарх обратит на нее внимание.

— Что тебе нужно, Дайва? — окинув взглядом девушку, нетерпеливо спросила правительница.

— Ваша старшая дочь Мериона просит уделить ей время перед сном. Она ожидает в вашей спальне.

— Мне некогда, — отмахнулась матриарх, недовольно поджимая губы. — Передай, что я занята. Ступай.

Прислужница приложила кулак к солнечному сплетению в знак уважения и так же тихо удалилась. Лантея, все это время внимательно рассматривавшая девушку, перевела на мать вопросительный взгляд.

— Не припомню у тебя новых слуг последние лет семь, — ненароком заметила Лантея.

— Это новая прислужница Мерионы, не моя.

— А что случилось со старой? Я помню, моя сестра допускала к себе только Шео, хоть та была уже совсем немолода.

Матриарх сменила позу, подобравшись всем телом и отведя взгляд от своей собеседницы.

— Там случилась не самая приятная история. У Шео были проблемы дома из-за больного брата. За ним некому было приглядывать. Но в тот день, когда Шео решила отпроситься, твоя сестра была в дурном расположении духа. Что стало с ней случаться довольно часто в последнее время, кстати, — мрачно подчеркнула мать. — И приказала ее выпороть на площади. Чтобы служанка запомнила, что она должна хорошо выполнять свою работу, за которую получает деньги.

— И, дай угадаю, немолодая женщина этого не пережила? — Лантея нахмурила брови.

Матриарх кивнула и спустя несколько мгновений вновь заговорила:

— Не буду отрицать, что Мериона становится все более жестокой с годами. Она часто начала пользоваться своим положением. С другой стороны, если девочка ослабит хватку, то ее никто не будет воспринимать всерьез. А ведь она займет трон после меня. Подданные должны не только уважать ее, но и бояться.

Лантея не стала переубеждать мать. Она знала, что это бесполезное занятие. Поэтому девушка просто осталась при своем мнении. Разговор угас сам собой, как и всегда было раньше, когда правительница беседовала с младшей дочерью о старшей. Матриарх, еще пару минут посидев в тишине, все же поднялась на ноги и привычным жестом поправила одежду.

— Прежде чем я пойду, хочу напоследок спросить у тебя еще кое-что, Лантея, — начала говорить мать и на мгновение запнулась. — Что ты теперь собираешься делать с этим чужаком, со всеми знаниями, полученными тобой на поверхности?

— Донесу их до общественности. Хетай-ра сами должны решить, пора ли им выходить наружу.

— Не такой ответ я хотела услышать. — Мать скривилась. — Пойми, дочь, если Барханы станут открытыми, то вся наша древняя культура, уклад и традиции просто будут уничтожены.

— Нельзя просто так запереть под песком навечно тысячи хетай-ра, лишив их сознательного выбора, — жестко припечатала Лантея.

— Но так было всегда! Именно благодаря этому наша цивилизация процветает.

— Процветает?.. Тьма! Скорее, чудом выживает столетиями в постоянных стычках с ингурами и питается одним пещерным лишайником!..

Девушка обожгла матриарха яростным взглядом. Ее лицо пылало от праведного негодования.

— Нет, мама, наш народ не достоин больше подобного существования. В ближайшие дни я созову общие городские слушания, где расскажу все, что я узнала о жизни на поверхности, за пределами песков. И даже ты не сможешь мне помешать осуществить это.

Глава вторая. Лабиринты темных залов и переходов

Первым даром Эван’Лин ее детям было время.

Она научила хетай-ра отсчитывать его, ценить его и тратить.

А после сделала своих детей смертными, чтобы ценность времени для них возросла многократно.

Главный жрец Гадзари. «О сущности божественных даров»

Лантее так и не удалось нормально выспаться и отдохнуть: сказывалось волнение прошедшего дня и все эти тягостные разговоры, которые девушка половину ночи прокручивала в голове. Даже вернувшись домой, она не чувствовала себя в безопасности, словно стены дворца начали давить на нее, стоило переступить порог купола. Матриарх, у которой не получилось чужими руками раздобыть сведения, приходила к дочери вечером с четкой целью — разузнать о планах Лантеи и попытаться ее переубедить, поскольку грядущая смута вряд ли была ей на руку. И, так как задумка не удалась, правительница непременно должна была прибегнуть к более радикальным способам воздействия на дочь, как и всегда.

Утром, облачившись в одно из своих старых платьев традиционно зеленого цвета, Лантея свернула на макушке волосы в тугой узел и, не забыв захватить один из потрепанных поясов с парой костяных ножей, поспешила в центральную часть дворца, где располагалась канцелярия матриарха. Пока она скользила по темным коридорам, которые в это время суток выглядели гораздо оживленнее, чем вечером, чужие взгляды удивленно скользили по лицу хетай-ра, будто по дворцу летел настоящий призрак. Прислуга перешептывалась между собой, служащие канцелярии ограничивались поднятыми бровями, и никто так и не посмел заговорить с Лантеей или же просто поприветствовать ее. Будто за два года отсутствия в Бархане ее давно уже похоронили и забыли.

Главная дворцовая канцелярия занимала около дюжины смежных помещений, и там практически никогда не останавливалась работа. Некоторые отделения состояли всего из пары хетай-ра и теснились в узких проходных залах, в то время как другие имели в своем подчинении несколько десятков служащих и с комфортом располагались в обширных палатах, где хватало места даже для устланных шкурами козеток и продолговатых столов, загроможденных увесистыми архивными журналами.

Девушка толкнула высокие массивные двери, выполненные из темного закаленного стекла, и шагнула в главный зал канцелярии. Ее мгновенно со всех сторон окружил гомон разговоров, скрип стилосов по пергаменту и стук костяных счетов. Всюду, на стенах и шкафах, висело огромное множество ярких фонарей, другие были расставлены на постаментах и столешницах, и в их свете трудились десятки сосредоточенных хетай-ра. Вдоль стен рядами тянулись письменные столы, за которыми восседали служащие: кто-то кропотливо заполнял журналы, другие советовались между собой и постоянно сверялись с толстыми книгами. В пустом пространстве посередине зала располагался стол канцлера, где не было ни единого свободного от документов и свитков места. Вокруг постоянно толпились хетай-ра, то подкладывая новый исписанный пергамент, то что-то спешно пересчитывая на счетах.

Стоило Лантее приосаниться и медленно подплыть к центру комнаты, как служащие, завидев ее, спешно начали склонять головы, приветствуя дочь матриарха, и незаметно рассасываться по своим рабочим местам. В помещении стало намного тише, и каждый присутствующий, делая вид, что крайне занят делами, украдкой следил за девушкой, возвращение которой целое утро обсуждал не только весь дворец, но и половина Бархана. Вторая половина же о нем еще просто не успела узнать, но до полудня этот вопрос должен был решиться сам собой.