Мериона стояла неподалеку, укрывшись мантией, и прикрыв глаза в легкой дреме. Она сжимала в руках флягу с ножом, которые должна была передать сестре для испытания. Дайва, покорно склонив голову, незримой тенью замерла рядом в ожидании приказов. Помимо правящей семьи в зале было еще несколько слуг и подтянутых стражниц, но никто из городского совета не явился на церемонию.

— Лантеялианна, вот и ты, наконец, — сразу же обратилась матриарх к дочери, едва та появилась на пороге. — Мы уже хотели за тобой посылать.

— Я ведь не опоздала, — неуверенно сказала девушка.

— Конечно нет, дочь моя. Но нам нужно время, чтобы отвести тебя к тоннелям и попрощаться должным образом.

— Почему нет никого из совета?

Лантея приблизилась вплотную к матери, заглядывая в ее пронзительные голубые глаза, начинавшие уже постепенно выцветать с возрастом. Правительница приподняла уголки губ в легкой улыбке и положила ладонь на плечо дочери, слабо сжав его.

— Мы решили проводить тебя в узком семейном кругу. Думаю, ты волнуешься. Поэтому пусть церемония пройдет тихо. Испытание тьмой гораздо серьезнее поисков цветка пустыни, но именно оно должно раскрыть весь твой потенциал.

— Мы уже можем отправляться? — хмуро спросила Мериона, открывая свои глаза, подернутые сеткой лопнувших сосудов, и оглядывая мать с сестрой. — Стражи времени должны вот-вот ударить в тамтамы.

— Да, думаю, пора, — сказала матриарх и отступила от Лантеи, накидывая на голову тонкую полупрозрачную вуаль. Она опустила руку на локоть своего мужа и первой покинула тронный зал.

Небольшая процессия двинулась к Диким тоннелям в угрюмом молчании, будто похоронный кортеж. Уже на выходе из дворцовой залы их слуха достиг ритмичный рокот барабанов, разносившийся звучным эхом по протяженным коридорам подземного полиса. Широкий главный коридор казался вымершим и погруженным в тягостное забвение, лишь перед массивными круглыми створками, отсекавшими Бархан от системы пещерных ходов, как и всегда стояли собранные воины, сторожившие проход.

Матриарх замерла около врат, повернувшись к своей младшей дочери, откинув вуаль с лица, и пряча руки в складках длинного одеяния. Вид ее был каким-то рассеянным и оттого казавшимся очень печальным.

— Сегодня ты отправляешься на свое второе и последнее испытание зрелости, Лантеялианна. За этой каменной преградой начинается другой мир — темный, жестокий и неприветливый…

Мать говорила негромко, без нарочитой торжественности и приевшейся официальности.

— Ты должна не только выжить в нем, отыскать противников всего нашего рода и принести доказательство своей победы, но и найти гармонию со своим внутренним «я». Темнота поможет тебе успокоить мысли и смирить неясные порывы души, она хорошо умеет не только пугать, но и слушать.

Девушка тихо фыркнула, высказывая этим все свое отношение к подобного рода намекам, но матриарх лишь тяжело вздохнула в ответ.

— Вижу, нож и воду ты себе уже приготовила. Похвальная предусмотрительность, особенно после недавнего инцидента… Что ж… Отец проводит тебя до крайней границы. А мне остается лишь благословить тебя.

Голос правительницы неожиданно дрогнул:

— Вернись с победой, Лантеялианна. Докажи, что ты гордость рода Анакорит и что ты достойна получить милость богини. Пусть Эван’Лин защитит тебя, как всегда защищала всю нашу семью!.. Ступай!

Она махнула рукой, и в это мгновение Лантея краем глаза успела заметить, что вокруг запястья матриарха была обвязана простая нить, на которой висел костяной шахин Чият, до этого прятавшийся в рукаве. Девушка задумчиво хмыкнула себе под нос, пытаясь припомнить, носила ли мать когда-нибудь раньше такого рода памятные безделушки. Но ничего подобного на ум ей не пришло.

— Пусть богиня решит твою судьбу, сестра, — негромко бросила напоследок Мериона.

Бартелин в сопровождении двух стражниц шагнул к вратам, едва матриарх дала знак. Скупо кивнув матери на прощание, Лантея встала за спиной отца, ощущая, как тревога удушливой волной наполняет ее тело, заставляя пальцы мелко подрагивать. Воины, охранявшие проход, словно отмерли, резко развернувшись на месте, и практически синхронно приложили ладони к непроницаемой поверхности створок.

— Kzheomon-shate, Ewan’Lin! — громко и четко прозвучали слова воззвания к богине.

И едва затихли последние звуки, как камень стал оживать: громоздкие толстые двери медленно и совершенно беззвучно открывались, скользя над песком, будто невесомые крылья. Лантея на секунду почувствовала, как ее захлестнули неприятные воспоминания из детства. Ей показалось, что вот-вот в чрево абсолютно темного прохода двинется длинный караван, увлекая в опасный путь и ее саму, но наваждение быстро сгинуло.

Как только створки распахнулись во всю ширь, явив глазам всех присутствовавших непроглядный зев тоннелей, Бартелин и стражницы первыми двинулись вперед, бесстрашно нырнув в черную бездну. Лантея, не оборачиваясь на провожающих, сразу же последовала за ними. За ее спиной бесшумно закрылись каменные двери, отсекая путь назад.

Кромешный мрак мгновенно обступил со всех сторон, но отец с двумя своими подчиненными все так же уверенно шел дальше, освещая дорогу фонарем и ни на минуту не останавливаясь. Очень скоро по правую сторону появилось крупное семейство синих грибов, ярким пятном облепивших стену. Они являлись единственным источником света на десятки метров вокруг и ориентиром, хорошо знакомым каждому хетай-ра в полисе: здесь дорога раздваивалась, и направо уходил широкий тоннель, ведущий к Первому Бархану. Но путь небольшого отряда лежал в другую сторону, туда, куда не отваживался ходить ни один караван — в тоннели, подвластные лишь охотникам и ингурам.

Через несколько сотен шагов, когда извилистая дорога, то расширявшаяся, то сужавшаяся до пары метров, наконец оборвалась перед монолитной ровной стеной, Бартелин остановился. Это была крайняя граница — последний рубеж перед неизвестностью, — за которую Лантея должна была отправиться уже в одиночку.

Отец передал фонарь одной из молчаливых стражниц, которые отступили на пару шагов, а сам подошел к стене вплотную и возложил на нее руки. Низким басом он воззвал к богине, творя заклинание и вплетая магию в структуру камня, подчиняя его своей воле. Песчаник послушно размяк, будто подтаявшее на солнце масло, и медленно стек вниз жидкими каплями, открывая неровный овальный проем. Мужчина отряхнул руки и повернулся лицом к дочери.

— Эти тоннели — особенное место. Здесь темнота и тишина завладевают разумом, подчиняя себе сознание, и на первое место выходят инстинкты и предчувствие. Эти тоннели способны сломать волю, превратить охотника в добычу и добычу в охотника, потому думай над каждым своим шагом, словно он последний… И помни, что истинная ценность любой жизни познается лишь в борьбе за нее… Так пусть же Эван’Лин услышит тебя, — попрощался Бартелин.

Лантея только кивнула в ответ на такие слова, глубоко вдохнула и решительно шагнула в сделанный проход, не давая сомнениям овладеть собой. Отец за ее спиной практически сразу же провел рукой над песчаником, запечатывая проход. И уже через полминуты девушка осталась стоять совершенно одна в кромешном мраке Диких тоннелей.

Она в абсолютной тишине и темноте двигалась вперед, не отрывая руку от холодной шершавой стены. В этих тоннелях росло мало фосфоресцирующих грибов и мха, так как здесь не было крупных подземных рек, а воздух казался сухим и безжизненным. Иногда за пару сотен шагов встречалась лишь одна грибница, тусклым светом разгонявшая мрак. Надеяться можно было только на инстинкты, чутье и острый слух — зрение становилось совершенно бесполезным.

В некоторых местах этих бесконечных тоннелей были узкие щели, трещинами уходившие далеко на поверхность, но через них вниз попадало мало воздуха, зато наметало много песка. Однако Лантея заметила, что на определенных отрезках коридоров ветер гулял во всю мощь: это означало, что твари все же прорывали пути на поверхность или что где-то проходы обрушились. Дикие тоннели имели очень много разветвлений, а из-за постоянно мигрировавших колоний ингур часто появлялись новые пещеры и лазы, которые эти создания рыли на своем пути мощными лапами и рогами.