— Марина Федоровна, уверяю вас, вы напрасно думаете, будто я не люблю детей, — перебила Марину Федоровну Бунина. — Напротив! А потом, ведь это так различно, целая масса детей или двое. С целым классом поневоле иногда терпение потеряешь.

— С целым классом легче, дорогая, гораздо легче при условиях, в которые вы здесь поставлены. Вы и не понимаете, как велика нравственная ответственность, которую вы так легко думаете на себя взять. Вы воображаете, что, если вы хорошо учились, помните и можете передать то, чему вас учили, и имеете надобность получить место, вы уж и воспитательница. Нет, душа моя, вы прекрасная, способная девушка, но — не обижайтесь — никуда не годная гувернантка. Знаете, что я вам могу предложить? — сказала Марина Федоровна, помолчав с минуту. — Я слышала, что мадам Борецкая ищет себе образованную demoiselle de compagnie [119]. Она молода, умна, обходительна, но второй год не ходит, у нее что-то сделалось с ногами. Завтра же я узнаю о ее условиях и порекомендую ей вас. Это я могу сделать en toute conscience [120]. И вам будет отлично, я уверена; дом хороший, я давно их знаю. Но рекомендовать вас кому-либо как воспитательницу, которой можно поручить детей, об этом и речи быть не может… Подумайте хорошенько, прежде нежели решитесь. Мадам Борецкой вы будете очень полезны, — прибавила Марина Федоровна. — Вы умница, прекрасно читаете, хорошо рисуете, отлично знаете всевозможные ручные работы, а она всегда с работой и, кажется, большая любительница изящных рукоделий. А вы у нее будете иметь случай развиваться далее. Вы будете много читать ей. Жалованье она вам даст, по всей вероятности, не менее того, которое вы получили бы как гувернантка. Подумайте о моем предложении, посоветуйтесь и дайте мне завтра ответ…

Бунина вышла из комнаты Марины Федоровны, немного обиженная ее резким о ней отзывом и польщенная ее последними словами и предложением.

— Отчего же, ma chere? Конечно, берите место у Борецкой, — сказала Елена Антоновна, узнав о предложении мадемуазель Милькеевой. — Вам веселее будет. По крайней мере и людей будете видеть, и бывать везде будете, где она сама бывает, и не будете вечно возиться с этими несносными, поистине сказать, мартышками!

Бунина вышла из института и поступила к мадам Борецкой. Разъехались и все выпускные. Кто вернулся в родительский дом, в родовое имение, кто остался в столице, кто уехал в провинцию, кто поступил в чужой дом, сделавшийся ему родным. Кого встретила шумная радость, веселье и крепкие объятия, кого спокойное, теплое приветствие, кого радушный, а кого и недружелюбный прием, и стали уходить года один за другим, один скорее другого.

Быстро шли они и для остававшихся в институте детей. Незаметно девочки делались девушками, выходили «на волю», оставляя за собой на очереди других подраставших. Подошел и выпуск Марины Федоровны. В последний год перед выпуском она стала особенно часто по вечерам приходить в дортуар и рассуждать со своими воспитанницами о том, что их ожидает, и что они могут встретить в жизни, и как они должны смотреть на жизнь.

Накануне выпуска Марина Федоровна вошла в дортуар особенно растроганная и стала прощаться с «детьми».

— Завтра вам будет не до меня, дети. Там пойдет уже совсем другое, а мне бы очень хотелось еще раз, в последний, может быть, поговорить с вами по душам. Теперь вы освобождаетесь от вашей старой ворчуньи и от нашего присмотра и влияния, и вступаете в жизнь. Помните, что жизнь не шутка, а труд, работа над самим собой. Труд и работа для всякого человека, начиная от поставленного Господом на самую высшую ступень, до последнего бедняка, которому Он судил незаметную, более чем скромную долю. Не ожидайте от жизни одних радостей, будьте готовы и к испытаниям. Дай Бог, от всей души желаю каждой из вас как можно более счастливых дней в жизни. Дай Бог также и силы встретить испытания с твердостью и надеждой на Него. Многие из вас, может быть, возвратившись домой с розовыми надеждами на балы, вечера, веселое общество, на первых же порах встретят разочарование и вместо хорoм, к которым здесь привыкли, и веселого общества хохотушек подруг, найдут тесные квартирки и пожилых родителей, требующих покоя и тишины и ожидающих своих детей, чтобы передать им все свои заботы. Не приходите в уныние, а, благословясь, примитесь прямо за дело, назначенное каждой из вас Господом. Успокойте ваших родителей. Старайтесь не показать им, что вы ожидали совсем другого. Никогда не высказывайте им таких желаний, на которые они поневоле должны будут отвечать вам отказом. Постарайтесь примириться со всем и полюбить ту скромную обстановку, в которой вам приведется жить, и радуйтесь той радости, которую доставите родителям вашим возвращением и вашей любовью. Верьте, что, какая бы судьба ни ждала вас, какое бы положение вы ни заняли в свете и в семье, вы всегда будете в состоянии принести много пользы, облегчения и утешения близким вашим, не закрывайте только своих сердец и не отворачивайтесь от тех, кто, встретив вас на пути, потребует вашей помощи, вашего участия.

Воспитанницы, тесно обступив Марину Федоровну, слушали ее, не перебивая.

Марина Федоровна подозвала к себе Катю Солнцеву и еще трех девушек.

— Вы, дети, — сказала она, заметно растроганным голосом, — вы пойдете в чужие дома. Пусть эта книга, — она подала каждой из них Евангелие, — будет вам и советом, и утешением, и поддержкой в течение всей вашей жизни. Вам придется слышать и видеть много дурного, много чужого горя, и неправды, и семейных неурядиц. Старайтесь и молите Господа, чтобы ваше присутствие в доме не поселило и не увеличило разлада, принесло спокойствие, насколько это будет от вас зависеть. Детей, вам порученных, отдаляйте от всего, что может сколько-нибудь подорвать их доверие и уважение к родителям. Никогда не указывайте им на слабые стороны отца, матери, деда или бабушки, напротив, развивайте в них любовь к ним, к семье и ко всему живущему. Вам придется услышать многое, чего вы не должны были бы слышать: к сожалению, во многих, даже хороших домах, как-то забывают, что гувернантка молода и в житейском опыте совсем дитя. Ее не щадят. В ее присутствии, часто не стесняясь, говорят то, чего не сказали бы даже при своих молодых замужних дочерях; не смущайтесь этим, что же делать…

— Но с самого начала поставьте себя так, чтобы к вам, несмотря на вашу молодость, относились с уважением, — продолжала Марина Федоровна. — Ничто так не подрывает доверия детей к гувернантке, как шутовское отношение к ней их отца, шуточки и подсмеивание их близких. А как вести детей, как обращаться с ними, вам подскажут ваши сердца. Мы столько раз об этом уже говорили, что я не стану повторять.

Побольше любви, побольше снисхождения и участия к ним и безусловная во всем справедливость. Если когда-нибудь кому-нибудь из вас понадобится дружеский совет, участие и помощь, обращайтесь сюда к нам, ко мне. Верьте, что ваше доверие будет наградой за мою любовь к вам.

Марина Федоровна говорила, а по ее всегда спокойному, серьезному лицу текли крупные слезы.

— Да благословит и охранит вас всех Господь, — закончила она.

Воспитанницы бросились к ней и наперерыв стали обнимать и целовать ее. Многие целовали ей руки, все плакали.

— Катюша Солнцева, мы с тобой теперь потрудимся вместе, — сказала Марина Федоровна, стараясь побороть волнение и говорить весело. — Надеюсь… Нет, уверена, что ты будешь мне хорошей помощницей. Ты остаешься пепиньеркой…

Воспитанницы уезжали, обливаясь слезами, и в то же время радостно обнимали своих родителей. Катя, окончившая курс с золотой медалью, осталась пепиньеркой в классе Марины Федоровны.

Марина Федоровна не ошиблась, сказав, что Катя будет ей хорошей помощницей. Маленькие дети, поступившие в класс, сразу полюбили свою пепиньерку и стали смотреть на нее с некоторым страхом и одновременно с доверием. Они слушались ее и были с ней откровенны. Катя, со своей стороны, полюбила детей, не позволяла им никаких вольностей, но сама устраивала их игры, помогала им в уроках, объясняла им то, что казалось им непонятным, рассказывала и читала им в свободное время разные истории из детской жизни и совершенно предалась своему классу.