– Ну, так что же? – спросил он.

– Я… я заснула. И она порвалась.

– Я предупреждал тебя.

– Прошу тебя… – Она замолчала, не зная, как умолить его, что пообещать сделать. Однако, взглянув на его лицо, она поняла, что все попытки бесполезны.

– Никакой торговли со мной, принцесса. В этой комнате хозяин я и подчиняюсь только приказам твоего отца. А твой отец не будет тебя защищать.

– Может, мне больше сюда не приходить? – Хизи подумала, что она не будет из-за этого плакать, и ей вдруг стало легче – она больше сюда не придет, пока во всяком случае.

– О нет, принцесса. Ты будешь сюда приходить каждый день и делать то, что я тебе велю. – Он держал в руке свернутый листок бумаги. Бумага Чанг, на которой писали все деловые королевские бумаги.

– Твой отец любезно согласился поставить здесь свою подпись, принцесса.

– Что это? – В голове все ныло, ноги были ватные, как не свои, и она боялась грохнуться без чувств.

– Это контракт. Ты в долгу перед королевской библиотекой. В дневные часы ты будешь как бы моей служанкой, будешь выполнять любую работу, какую я сочту нужной. И ты не должна жаловаться, иначе тебя за волосы привяжут к позорному столбу в Большом дворце. Надеюсь, ты поняла?

– Служанкой?! – взорвалась Хизи. – Какая я служанка? Я принцесса.

– Мне это все равно. Особенно теперь, когда у меня на руках этот документ. Даже король, твой отец, служит Реке, а ты служишь ему, как и вся королевская семья. И это он приказал, чтобы ты служила мне.

Он протянул Хизи бумагу.

Она взяла ее дрожащими пальцами, но прочесть не могла, ей никак не удавалось сосредоточиться. В конце стояла подпись отца, его печать, это она увидела. И подпись, и печать были поставлены отцовской рукой, обмана здесь не было.

– Я… я, – открыла рот Хизи, но Ган перебил ее:

– Первое мое требование – молчать и говорить, только когда я тебе разрешу.

– Да, Ган, – сказала она, опустив глаза.

– Сегодня я покажу тебе, как чинить книги. Там для тебя непочатый край работы. А после этого, я полагаю… – Он оглядел комнату каким-то ненасытным взглядом. – Кстати, ты продвинулась в чтении на старом алфавите? Можешь ответить.

– Я старалась… – Голос вдруг осекся. Разве в силах читать она старинный алфавит так свободно, как этого требует Ган?

Ган пристально поглядел на нее.

– Тут еще масса работы по индексированию. Ты знаешь, что это такое?

– Нет, Ган.

– Какое невежество. – Он тяжело вздохнул. – Полагаю, это уже не исправить.

– Если я…

– Я не просил тебя разговаривать, – прошипел Ганн с исказившимся от злобы лицом.

– Прошу прощения. Я…

– Молчать!

Вся гордость Хизи встала на дыбы, но она, сделав усилие, сдержалась и не возразила ему.

– Иди за мной. И не смей останавливаться и рвать книги.

Ган подвел ее к маленькому столику, где лежали листы белой бумаги, доски вместо пресса и стояла мисочка с клеем.

– Слезы дешево стоят. Это самое простое. Любой простофиля может выдавить их из себя, – сказал Ган. – Я вначале покажу тебе, как это делается, а потом уже займемся переплетом.

Хизи кивнула. Она тупо следила за тем, как его темные мягкие пальцы ловко справляются с бумагой.

– Клея бери немного. Столько, сколько требуется, и смотри не переложи.

У Хизи вдруг мелькнуло подозрение – видение во время сна. Ган, стоящий над ней, наклоняется и рвет книгу, а потом уходит, оставив ее спящей. Он вполне мог это сделать нарочно, чтобы унизить ее, наказать за то, что она без приглашения ворвалась в его драгоценную библиотеку.

Палец Гана, как маятник, закачался у нее перед носом – он сердито грозил ей, и вид при этом у него был свирепый.

– Ты не слушаешь, – сказал он возмущенно.

Так оно и есть, подумала Хизи. Она ни слова не слышала из того, что он говорил.

– Молю тебя, – простонал Перкар. – Я уезжаю. Молю тебя, богиня, дай мне твое благословение.

Ручей продолжал течь, как всегда, лаская лишь его лодыжки, но и то безразлично, будто это были палки или скала.

– Я молю тебя, богиня, – повторял он без конца. А высоко в небе катилось и катилось солнце.

И только перед тем, как оно село, вода, наконец, забурлила и он увидел ее. Она стояла и наблюдала за ним.

– Я не могу любить тебя. Я не создана для этого.

– Это не имеет значения. – Он понимал, что рано или поздно ее красота погубит его. Такая страшная, такая дивная красота. Даже во сне ее невозможно возвеличить или приукрасить. Во сне ее красота только тускнела.

Она стряхнула с волос запутавшиеся в них листья. Мокрая смоляная прядка упала ей на правый глаз.

– Ты не имеешь права, не имеешь никакого права добавлять муку к моим страданиям. Ты такая же зверюга, как все остальные.

– Но ведь ты любишь меня.

Лицо ее дернулось, и губы растянулись в улыбке, но в самых их углах затаилось что-то недоброе.

– Ты не понимаешь, что я чувствую, Перкар. Я не зверь… во мне, наверное, уживается много всякого. И когда именно так я думаю о себе, в воплощении… в воплощении этого несчастного маленького существа, чья кровь течет во мне, я, мне кажется, люблю тебя. Но моя любовь, она особая, ты никогда в ней не разберешься. – Она покачала головой, жест очень человеческий. – Уходи, проживи свою жизнь и умри, и забудь про меня.

– Я и собираюсь уехать, – ответил Перкар.

– Вот и хорошо. И держись от меня подальше.

– Только когда умру.

Она неожиданно смягчилась, подойдя к нему, погладила его по лицу. Но потом сразу же отдернула руку и отошла назад.

– Среди духов ходит слух, что ты собираешься говорить с Владыкой Леса, – прошептала она.

– Собираюсь.

– Ты будешь совсем близко от него, от Пожирателя.

– Не так уж близко, – пробормотал Перкар, пытаясь дотянуться до нее. – Мы едем на север, а затем на восток. Ты… большая Река ведь на юге… Там, где ты… он…

– Где он глотает меня. Где он меня убивает и пожирает. И я скольжу вниз в его теле, а голова его остается высоко в горах. Ты будешь близко от него и, прошу тебя, будь осторожен. Он почует мой запах на тебе и попробует, чтобы убедиться. Он уже тебя знает, любимый. Пожирая меня, он проглотил твое семя. Обещай мне, что не подойдешь к нему близко.

– Обещаю тебе, что найду способ убить его.

Богиня выбросила вперед руку и крепко ударила его по щеке. Все это произошло в одно мгновение, быстро, словно рыбка скользнула.

– Ты мальчишка, – прошипела она. – И мысли у тебя, как у глупого мальчишки. Будь мужчиной и живи, думая о том, что может случиться, что происходит вокруг, а не только о своих детских прихотях.

Перкар был настолько потрясен, что не мог в ответ вымолвить ни слова. Голос все еще не вернулся к нему, когда она, нырнув, исчезла.

– Я тебе уже говорил, ты должен взять с собой нашу старую Желтую Гриву, – продолжал настаивать Хини.

Перкар едва заметно улыбнулся младшему братишке.

– Не думаю, что Желтая Грива долго протянет в Балате… или в каком-нибудь дремучем лесу. Мне кажется, Желтой Гриве лучше остаться там, где она есть. Она вполне довольна своей жизнью.

– Но я не понимаю, почему ты обязательно должен взять с собой Катасапала?

– Потому что дал мне его отец. Что тебе не нравится? У тебя ведь есть прекрасный жеребец.

– У тебя тоже.

– Для путешествия, как наше, надо иметь много лошадей.

– Это ты так говоришь.

– Погляди, когда приедут вместе с вождем остальные. – Перкар потрепал мальчика по голове. – У них у всех будет больше, чем по одной лошади.

– Конечно, больше. Их ведь много, не один же человек, и вождь этот, такой смешной…

– Я хотел сказать, что у каждого из них будет больше, чем один конь. – Перкар шуганул рыжего цыпленка, который клевал что-то у самого сапога, очевидно зернышки, что выпали у Перкара из горсти, когда он кормил лошадей. – Я возьму Катасапала и конечно же менга, – сказал он.