Она сидела возле постели больной и думала о ней, о Джеральде, о жестоких обычаях, о кастах. Зачем все это, если жизнь и без того так запутана и сложна? Зачем еще эти оковы?!

Тем временем Джеральд стоял перед своим командиром как был, в испачканном, разорванном мундире, без парика, с осунувшимся лицом и затравленным взглядом запавших глаз. Едва он явился на службу, как ему приказали немедленно явиться к начальству.

Полковник Джон Филдинг, командир гарнизона, долго смотрел на него, потом промолвил:

— Откуда вы в таком виде?

— Из госпиталя.

Филдинг приподнял брови.

— Вы ранены?

— Нет.

— Где вы были все это время?

— Отлучался по личным делам, — через силу прошептал Джеральд.

— Не так давно ко мне явилась толпа пожилых индийцев. Они были очень возбуждены. Сказали, что на берегу Ганга неизвестный английский офицер совершил убийство двух уважаемых людей, брахманов. Зарубил их саблей во время совершения ими священного ритуала. Полагаю, этим офицером были вы, Кемпион?

— Да, я. — Джеральд сжал кулаки. — Эти люди пытались живьем сжечь мою жену!

— Ваша жена индианка?

— Да. Она приняла христианство. Мы обвенчаны.

Филдинг помолчал, потом продолжил:

— Видите ли, Кемпион, к сожалению, этот факт не имеет большого значения. Она родилась индианкой и индианкой умрет. Если она нарушила какие-то устои, соотечественники вправе ее наказать, во всяком случае, таково их мнение. Поймите, она принадлежит к другому миру, которым правят свои законы. Лучше быть живым, чем мертвым, — на этом основывается наше существование. А они рассуждают иначе. И мы не можем вмешиваться в религиозные дела индусов и убивать их только потому, что нам не нравятся их ритуалы. Нам без того хватает проблем с пехотинцами-сипаями [24]; индийцы нужны нам как союзники, а не как враги! Мне жаль, но чтобы замять этот скандал и позволить вам избежать наказания, я вынужден направить вас в другое место, на юг Индии, к полковнику Смиту. Началась война с Майсуром, и я полагаю, что вы, как опытный офицер, сумеете проявить свой талант в этой военной кампании.

Джеральд поклонился и ответил:

— Прошу прощения, сэр, моя жена тяжело больна, и я не смогу покинуть Калькутту до тех пор, пока не буду уверен в том, что ее жизни ничто не угрожает.

Полковник смотрел на него как на сумасшедшего.

— Приказы не обсуждаются. Вы в армии, а не на прогулке! Вы не новобранец и не мальчик, Кемпион!

— Я сказал то, что сказал, и не изменю своего решения. Можете посадить меня под арест, разжаловать, можете расстрелять — ваше право. Я никуда не поеду до тех пор, пока Джая не выздоровеет.

Джон Филдинг прочитал во внезапно вспыхнувшем взгляде своего подчиненного страстное желание добиться намеченного, остаться хозяином своего счастья, сохранить способность выживать в этом жестоком, полном неожиданностей мире. Он нехотя произнес:

— Хорошо. Я даю вам отпуск. Когда он закончится, с женой или без жены, вы будете обязаны отбыть на новое место службы.

Прошло немало времени, прежде чем Джая начала поправляться и стало ясно, что она не умрет. Джеральд был бесконечно благодарен Таре, каждый день навещавшей Джаю, Камалу, который терпел отсутствие супруги, зная, что она ухаживает за женой своего бывшего любовника, и даже брату Джаи. Тара сжалилась и, невзирая на запрет англичанина, сообщила Кирану о том, где находится его сестра. Киран привел опытного лекаря-индийца, который помогал Фрэнку Хартли лечить молодую женщину.

Теперь супруги собирались ехать в Мадрас, им предстояло долгое путешествие вдоль побережья Бенгальского залива. Хотя Джая была еще слаба и Джеральд знал, что в военном лагере не будет условий для нормальной жизни, он не решился оставить ее в Калькутте. Киран предлагал взять сестру в свой дом, уверяя, что там она будет в безопасности, но англичанин не верил.

В день отъезда Джеральда и Джаи в бухте разыгралась непогода. Ветер бесновался и яростно свистел, ударявшиеся о прибрежные камни волны, казалось, разбивались на сотни тысяч брызг. Огромные мрачные тучи висели угрожающе низко, и земля будто замерла в ожидании грозы.

Корабль стоял недалеко от берега. Среди нагромождения зеленовато-белых валов покачивались несколько лодок. Джеральд ехал не один, с ним отправлялся небольшой отряд солдат. Они грузили боеприпасы и походные вещи.

Джая, закутанная в плотное покрывало, сидела на большом камне. Ей хотелось, чтобы погрузка продолжалась как можно дольше: молодая женщина никогда не плавала по морю, ее силы не успели восстановиться, и она сомневалась, сумеет ли выдержать путешествие. Рядом стояла Тара; ветер развевал концы ее яркого сари; во взгляде затаилась тревога. Киран и Камал разделяли ее опасения, но не решались спорить с Джеральдом.

— Прошу, пиши хотя бы изредка, — сказал Киран, наклонившись к Джае.

Та печально улыбнулась брату. Она не была уверена в том, что письмо не потеряется в дороге. Равнины, горы, несколько государств и армий…

Киран выпрямился и посмотрел на Джеральда.

— На море сильная качка…

— Как-нибудь доберемся, — ответил тот, взглянул на жену и с трудом растянул губы в улыбке.

Тем временем солдаты закончили погрузку и нетерпеливо махали Джеральду.

Офицер повернулся к провожавшей его троице. Сумев обуздать свое волнение, он выглядел очень собранным, но глаза выдавали его чувства.

— Спасибо за помощь. Не поминайте лихом. Быть может, когда-нибудь свидимся.

Он подошел к камню, осторожно поднял Джаю на руки и, не оглядываясь, направился к воде. Берег был усыпан камнями, Джеральд часто спотыкался и всякий раз морщился, как будто малейший толчок мог причинить Джае непоправимый вред.

Наконец они сели в лодку и та отчалила от берега. Она покачивалась на волнах, словно бескрылая птица. Грохот прибоя рассекал влажный воздух, будто удары меча.

Путешественники поднялись на борт корабля, тот снялся с якоря и отплыл, а провожающие все не уходили. Камал и Киран увидели, что Тара плачет.

Заметив их взгляды, она вытерла глаза концом сари и отрывисто произнесла:

— Люди запутываются в зависти, в честолюбивых надеждах, сходят с ума от предрассудков, теряют голову от мелочной злобы, а ведь на самом деле нет ничего важнее любви. Почему же мы так часто ею пренебрегаем!

Мужчины подавленно молчали. Тара горько усмехнулась. Неужели только и остается, что принимать счастье в награду за страдания, а потом жить в тревоге, боясь его потерять!

Молодая женщина поняла, что была слепа. Жизнь ненадежна и жестока, светлый, безоблачный мир существует лишь в ее воображении.

Киран знал, о чем думает Тара. О том, что он не сумел защитить свою сестру, о том, что променял любовь Амриты на безопасную, обеспеченную, спокойную, хотя и безрадостную жизнь.

Киран узнал мужа Тары. Именно этот мужчина держал на руках ребенка Амриты. Вероятно, их связывали всего лишь дружеские отношения. Мысленно он вновь и вновь повторял слова Тары: «Вы увидели то, что хотели увидеть». Он понял, что очень хочет встретиться с Амритой. Прошло больше шести лет, но желание повидаться с ней, запрятанное в глубину души, притупленное временем, чередой жизненных событий и забот, продолжало жить. Увидеть Амриту, познакомиться со своей дочерью. И быть может, вновь испытать чарующие мгновения любви.

Узкая, извилистая тропинка поднималась все выше и выше, лес становился все темнее и гуще. Трещали миллионы кузнечиков, стаи золотисто-зеленых попугаев испуганно перепархивали с одного дерева на другое; по огромным лианам, преследуя путников, с громкими криками прыгали обезьяны. По-настоящему страшно становилось, когда вдруг издалека доносилось громоподобное рычание тигра. Животные волновались, отказывались слушаться, а люди испуганно возводили глаза к небесам.

Иногда посторонние звуки отдалялись и замирали; слышались только прерывистое, тяжелое дыхание носильщиков, шорох от мягкой поступи человеческих ног и стук лошадиных копыт.