– Ах, это ужасное место, Фиона, – ответила Мэри Белл, привлекая к себе малышку.

– А кого туда посылают?

– Дурных детей, например Энни Форест.

– Энни не дурная! Энни не пойдет в ужасное место! Ты гадкая, гадкая, Мэри Белл!

Разгневанная малышка вырвалась и убежала, на прощание одарив старшеклассниц сердитым взглядом.

– Глупо говорить это ребенку, Мэри, – заметила одна из девочек. – Что касается меня, то я раньше считала Энни безобидной шалуньей. Если же будет доказано, что она имеет отношение ко всему происходящему, я постараюсь держаться от нее подальше.

– Мы все сделаем то же самое, – заявили девочки в один голос.

Молчала одна лишь Сьюзен Драммонд, лениво качаясь на стуле.

– А ты, Сьюзи? Ты за все время не открыла рта.

– Я? О чем это вы?.. – Сьюзи потянулась и зевнула. – Ах, насчет Энни Форест. Я полагаю, что вы правы. Что это, звонят к чаю? Наконец-то, я страшно голодна.

Эстер Торнтон отправилась в столовую, чрезвычайно гордая собой. Ей казалось, что она особенно отличилась. Самонадеянной девочке и в голову не приходило, какое ядовитое семя она посеяла и как горько ей придется в этом раскаиваться.

Несколько дней спустя Эстер получила приглашение от сестер Брюс провести с ними полупраздник. Добрые леди помнили о девочке, которую они утешали в поезде шесть недель назад. Этти должна была отправиться к ним в субботу, миссис Виллис позволила ей остаться у новых друзей до восьми часов вечера и пообещала прислать за нею экипаж.

События, настроившие воспитанниц школы против Энни Форест, имели место на той же неделе, в среду. Со среды до субботы ничего нового не произошло. Все, казалось, шло своим чередом, и посторонний глаз вряд ли заметил бы легкое облако, появившееся над счастливым когда-то гнездышком. Не бросались в глаза и перемены в Энни Форест. По-прежнему отовсюду слышался ее веселый смех, быстрые ноги легко скользили по рекреационной зале. Разве что в классе девочка стала более внимательной, и потому учебные дела ее шли успешнее. Лукавое лицо было по-прежнему оживленным, забавные гримасы продолжали смешить подруг, но тот, кто хорошо знал и любил Энни, заметил бы в ней едва уловимые метаморфозы.

На переменах она больше времени проводила с малышами, одноклассниц избегала и совсем не подходила к «уголку» Сесиль. За обедом она ела мало, а ее соседка по комнате иногда слышала тихий плач по ночам. В часовне, когда Энни думала, что ее никто не видит, она украдкой вытирала слезы. Но стоило миссис Виллис взглянуть на нее, девочка опускала глаза и ее лицо принимало равнодушное выражение. Эстер более чем когда-либо была уверена в виновности Энни, но многие колебались и готовы были снова принять ее в свою среду, если бы она только пожелала сделать первый шаг.

Энни и Эстер совсем не разговаривали. Когда Этти одевалась, чтобы поехать к сестрам Брюс, в дверь постучали.

– Войдите, – раздраженно произнесла Эстер, опасаясь, как бы ее не задержали.

К ее удивлению, в приоткрытую дверь сначала протиснулась кудрявая головка Энни, а затем и сама она вошла в комнату и положила на стол букетик подснежников.

Этти посмотрела на вошедшую, потом на букет. Она страстно любила цветы и пришла бы в восторг, если б их принес кто-то другой, только не Энни.

– Я прошу тебя, – сказала Энни с необычной для нее застенчивостью, – передать эти цветы мисс Джейн и мисс Агнес Брюс. Извини, что побеспокоила.

Она уже собиралась уйти, когда Эстер нашла нужным спросить:

– Не будет ли записки к букету?

– О нет, только привет от Энни Форест. Они поймут.

Энни отвернулась, в ее глазах стояли слезы. Эстер была невольно тронута. В эту минуту лицо Энни напомнило ей Нэн: в нем была какая-то растерянность, желание ласки и участия.

Эстер вовсе не собиралась расчувствоваться. Что могло быть общего между Нэн и Энни? Смешно ласкать и утешать такую большую девочку. Тем не менее выражение глаз Энни не выходило у Эстер из ума, и она с большой осторожностью отвезла букетик и передала его старушкам с приветом от Энни. Сестры очень обрадовались и, посмотрев друг на друга, добавили:

– Бедная девочка!

Пожилые леди поставили букет в изящную вазу, без конца любовались им и показывали всем гостям.

Маленький домик сестер Брюс показался Эстер кукольным по сравнению с родовым имением ее отца. Но он был так изящен, так уютен, что невольно напоминал гнездышко малиновок, а сами хозяйки – милых щебечущих птичек.

Эстер прекрасно провела время. Пророчество мисс Агнес исполнилось – Этти больше не скучала в школе. Она охотно рассказывала о своих подругах, о занятиях. Обе мисс Брюс любили поболтать, но старательно ограждали себя от всего негативного. Они сразу и прямо объявили, что хотят слышать только хорошее. Даже забавный рассказ о вечно сонной Сьюзи Драммонд не вызвал на их лицах улыбки, напротив, они жалели ее. Мисс Джейн выразила мнение, что эта девочка больна, а мисс Агнес посоветовала Эстер пробудить в ней интерес к жизни, чтобы Сьюзен не проводила большую часть времени во сне.

В доброте и кротости есть волшебная сила, она делает окружающих лучше и добрее. Так случилось и с Этти. Поступив в школу, она не стремилась быть приятной другим девочкам, и незаметно в ней развился эгоизм. А после беседы с милыми пожилыми леди на нее как-то сразу нахлынули чувства, остывшие в душе после смерти матери. Эстер захотелось принять участие в Сьюзи Драммонд и даже помириться с Энни. Она попыталась даже заговорить об Энни со старушками, но те незаметно перевели беседу на другую тему. Прощаясь, сестры поцеловали девочку и выразили надежду, что она вскоре снова навестит их. А еще вручили небольшой сверток – для Энни.

Эстер вернулась в школу к вечерней молитве. Мисс Белл, проходя мимо нее, шепнула:

– Мы не сумели раскрыть эту таинственную историю с Энни Форест. Очевидно, миссис Виллис тоже оказалась бессильна. Кажется, сам мистер Эверад будет говорить с нею.

В это время Энни проходила мимо них. Она выглядела возбужденной, кудряшки растрепались и лезли ей на глаза.

– Это тебе от мисс Брюс, – сказала Эстер, передавая ей сверток, и голос ее звучал мягче обыкновенного.

– Брось его куда-нибудь.

Эстер не решилась этого сделать, тогда Энни растолкала подруг, выхватила сверток у нее из рук и подбросила его вверх, что было крайне неприлично в священном месте. Сверток со звоном упал на пол.

– Подай мне этот сверток, Энни Форест, – строго приказала начальница.

Энни угрюмо повиновалась. Миссис Виллис взяла сверток и указала Энни на низкую скамейку позади себя.

Молитва кончилась, и воспитанницы одна за другой стали выходить из часовни. Энни тоже поднялась, собираясь последовать за другими, но миссис Виллис шепнула ей что-то на ухо, и Энни, густо покраснев, осталась на месте. Несколько девочек заметили ее смущение, а взгляд Сесиль Темпл был полон такого глубокого сочувствия, что гордое сердечко Энни было бы тронуто, если бы только она его заметила.

Когда шаги стихли, Энни решилась поднять глаза: на месте миссис Виллис сидел мистер Эверад.

– Ваша воспитательница просила меня переговорить с вами, дочь моя, – сказал священник. – Речь идет о шалостях, которые всех нас так огорчают. Может быть, вы мне поведаете что-нибудь об этом?

– Нет, сэр, мне нечего сказать, – ответила Энни, и лицо ее приняло жесткое выражение.

– Бедное дитя! Может быть, вы не совсем понимаете, ради чего я говорю с вами, – продолжал мистер Эверад. – Я не собирался делать вам выговор. Виновны вы или нет, в любом случае вы достойны сожаления. Тяжело и горько быть осужденным невинно, но еще горше, еще ужаснее согрешить и скрыть свой грех. В таких случаях Бог отвращает от грешника лицо свое. Бедное дитя!