— Ты слишком много знаешь о нас. Личное. То, что было между нами, и то, что говорили только мы…

— Что именно? — уточняет, запечатлев нежный поцелуй за ушком, и я дергаюсь в его руках, а он обхватывает мою талию своими руками, при этом, не отпуская моих рук. И я оказываюсь в крепком коконе его объятий. Чтобы не сбежала и не посмела отклоняться…

— Документы…

— Ты заговорила о них сама, — напоминает, и я понимаю, что это действительно так.

— Мои преследователи…

— О них знает весь криминальный мир! Своим поступком, ты поставила на колени, и заставила нервничать очень много влиятельных людей. Твоё имя, фотографии и прочая информация, известны всем, — объясняет и мне опять приходится с ним согласиться. И у меня больше не было доказательств, кроме одного:

— Тогда за что ты просил прощение? Откуда ты знаешь о моей неспокойной жизни и чего я была лишена?

Он замолкает на некоторое мгновение, ничего не делает и не предпринимает, а после тихо говорит:

— А если я скажу, что знал Асада? Если, он близкий человек для меня, поэтому многое мне рассказывал?

Я закрываю глаза, подавляю рвущуюся боль внутри и слёзы, поскольку это может быть правдой. Асад давно уже появился бы в моей жизни, а не ждал бы два месяца. Это не в его стиле…

Но, признаться в этом, то же самое, что признать его смерть…

— Я сомневаюсь, что он бы обсуждал с кем-то, свою личную жизнь. Он был не таким…

— А каким он был? Как хорошо ты его знала? Что ты запомнила? — шепчет, продолжая меня удерживать, а я начинала паниковать. У меня была надежда, и если этот мужчина окажется не Асадом, значит, его действительно больше нет…

— Он был одиноким, — тихо говорю, и чувствую, как мужчина слегка смещается за моей спиной, опять прижимаясь носом к моей макушке. Руки на талии сильнее сжимаются, дыхание тяжёлое.

Может он и ведёт себя уверенно, но этот разговор для него тяжёлый, так же само как и для меня.

— Продолжай, — просит.

— Он был не таким как все, — добавляю. — Снаружи выглядел черствым, злым ублюдком, но внутри…, - и я замолкаю, не сдерживая слёз. Больно вспоминать. Это я потом поняла, когда прошло время.

Все его взгляды, слова, некоторые моменты.

Для него это уже был прогресс, поскольку нежности в нём было практически не заложено с детства.

— И что ты увидела у него внутри? — настаивает мужчина, когда я делаю слишком длительную паузу.

А я отрицательно качаю головой, не в силах больше говорить о нем.

— Зачем ты так? — выдавливаю. — Скажи мне кто ты, если я ошиблась и оставь меня!

— Ты ведь его ненавидела! Он так плохо с тобой обошелся. Может его смерть к лучшему…? — продолжает мужчина, и в его голосе слышится только холод и равнодушие.

— Откуда тебе знать, как он со мной обошёлся? — выпаливаю, с болью в голосе. Если этот разговор сейчас же не завершится, я просто сойду с ума. — Кто ты?

— Ты знала, что у Асада был брат? — тихо спрашивает мужчина, вновь взяв над собой контроль, а я отрицательно качаю головой. Слишком резко, этого не видно, но явно чувствуется. — Он любил его, и они были очень близки…Настолько сильно близки, что очень часто говорили с ним обо всём, и даже о слишком личном.

Я понимала, к чему он ведёт, и это меня убивало… Медленно и болезненно. Этого не может быть!

— Он никогда не говорил о нём…, - пытаюсь ответить, но у меня получается это с трудом.

— Говорил, — утверждает мужчина. — Вечерами, когда вы оставались вместе в одной кровати. Ты дремала, а он рассказывал тебе о своей жизни, о брате… Это был его момент откровений…

— Я ничего, не помню…,- говорю с сожалением, потому что, мне иногда хотелось узнать о нём хоть что-то. — Расскажи мне, прошу…

И как нестранно, мужчина начинает:

— Они вместе прошли настоящий Ад, с самого раннего детства. Дети — жестоких обстоятельств, в венах которых, течёт восточная кровь. Их родители, умерли в один день, в автомобильной катастрофе, и брат Асада…получил ужасные раны и ожоги, практически не совместимы с жизнью, — говорит еле слышно, а я впитываю каждое слово, с ужасом, неверием и болью. — А потом, было несколько неудачных усыновлений, где их оторвали друг от друга…Изуродованный мальчик никому не был нужен… Асад не хотел так, не принимал и метался как маленький зверёныш, среди чужих людей, с незнакомым языком. Он стал неуравновешенным ребёнком, сложным, неуправляемым…

— Достаточно! — обрываю, не сдерживая слёз. Душа кровью обливалась, от его слов. Это ж, сколько нужно было пережить, пройти…

— Я рассказываю всё это тебе, не потому, чтобы вызвать твою жалость, слёзы или сострадание. Просто ты должна знать, что для Асада, ты оказалась просветом… Именно ты, изменила его внутренний мир, стала той, ради которой он захотел быть другим…лучше.

Слушаю это с застывшим сердцем, и на грани потери сознания. Сколько всего…

— Зачем ты мне говоришь это сейчас? — бросаю осуждающе.

— Чтобы ты знала правду.

— Она мне уже не поможет, понимаешь! — срываюсь, от безысходности.

— Мне тоже…но так будет лучше, — виновато.

И меня это немного успокаивает. Он прав. Ничего уже не изменить, а память о погибших, должна оставаться хорошей…

Но, блин! Я не могла этого принять!

Всё так сложно.

— И как же звали этого брата? — спрашиваю в третьем лице, поскольку только что мужчина говорил о себе в подобной манере, в прошедшем времени, и я не стала это менять. Может ему так лучше.

— Амир, — представляется мужчина, и я рвано выдыхаю, а изо рта вылетает ахающий звук….

Милена

— Амир? — удивляюсь слишком эмоционально.

Как такое может быть?

Я никогда, в сознательном состоянии, не слышала от Асада ни имени «Амир», ни его рассказов о брате. Но, оказывается, где-то глубоко в подсознании, это имя врезалось мне в память и, наверное, этому посодействовали всё же, те самые разговоры Асада. А это значит, что мужчина за моей спиной не лжёт.

Асад действительно упоминал при мне своего брата, иначе как объяснить тот факт, что я вообще его знала. Я запомнила его из своих снов, а оказывается, иногда в полудрёме, я всё же слышала эти рассказы!

— Почему ты так удивляешься? — спрашивает «Амир», и от такой моей необычной реакции, его тело за моей спиной напрягается.

— Я просто…помню его. Из снов, — признаюсь.

И всё. Больше ничего не говорю. Не упоминаю о сыне. О том, что мужчина имеет племянника, потому что ещё сомневалась в нём. Не доверяла.

А вдруг, он заберёт малыша, как наследие брата? Родная кровь — многое значит для восточных мужчин.

Конечно, сейчас сложно что-то анализировать, а именно — сколько осталось восточного, именно от этого мужчины за моей спиной, но все же, рисковать я не хотела. Любой человек, в независимости от национальности, может захотеть присвоить своё родное, потому что просто посчитает это необходимостью для себя, обязанностью, чувством долга и ответственности. А я не вынесу этого!

Даже если мужчина, окажется «нормальным», и действительно, поможет мне избавиться от проблемы, я всё равно не хочу продолжать общаться с ним, лишь потому, что он тоже, явно повязан с криминалом. А мне бы хотелось, спокойную жизнь, и не бояться каждый новый день, что я или мой сын, станет чьим-то средством для расплаты или шантажа.

Только вот всё это казалось таким недосягаемым!

— Значит, ты всё же слушала, — заключает мужчина.

После этих слов, он слегка смещается, склоняясь надо мной, и его нос, вновь оказывается в изгибе шеи и плеча. В его руках, так хорошо, спокойно, тепло, и меня совсем не беспокоили его объятия. Но сейчас, когда я понимаю, что за моей спиной может быть не Асад, всё выглядело как-то неправильно.

Хотя, если смотреть с другой стороны, он так и не признался мне, кто он на самом деле. Всё ходит кругами, и в действительности не ответил ни на один мой ответ в точности.