Ресторан оказывается простым. Это не Орфей, где не пропускают тех, кто ненадлежаще одет. Сейчас меня это даже радует. Не хочу чувствовать себя не в своей тарелке, да и кухни хочется обычной, без всяких там фуа-гра и мраморных телят.

— Я хочу газировку, — как назло требует Кирилл, когда мы садимся и к нам подходит официантка.

— Не нужно, — отвечаю под ее вопросительный взгляд. — Мы пока подумаем, спасибо.

— Ты даешь ему газировку? — удивленно спрашивает Дамир.

— Очень редко.

— Но даешь.

— Да, даю.

Юсупов буравит меня взглядом и сжимает челюсти. Не знаю, о чем он думает, но я считаю себя прекрасной матерью. К сожалению, так уж сложилось, что в наше время детям доступна масса вредных продуктов из магазина и всяких кафе быстрого питания. Мне очень сложно объяснить сыну, почему на дне рождения у Макара, которое они праздновали в Макдональдс, ему разрешили пить газированную воду, а потом строго запретили. Я позволяла Кириллу время от времени шоколад, конфеты, полчашки газировки и даже бургер из Макдональдса. Все дети ели, и ему тоже хотелось.

Все это я прокручиваю в голове вместо того, чтобы сказать Юсупову. Я обязательно поговорю с ним, но не при Кирилле. Не хочу, чтобы он видел мое недовольство и слышал, как я высказываю его отцу все, что думаю.

— Я хочу газировку, — Кирилл пожимает плечами. — Ты мне купишь?

Это он спрашивает не у меня, а у отца.

— Нет, не куплю, — мотает головой Дамир.

Кирилл недовольно хмыкает, но не обижается, а через несколько мгновений и вовсе забывает о своем требовании. Со мной он повел бы себя иначе. Посмотрел бы так, что я не смогла отказать.

— Определились с выбором? — спрашивает официантка через несколько минут.

Мы делаем заказ. Я беру для Кирилла овощи на пару, детские котлетки и на десерт песочное печенье, которое он так любит.

— Добавьте к заказу еще апельсиновый фреш.

— Не нужно, — мотаю головой. — У Кирилла аллергия.

Дамир поджимает губы, но мне ничего не говорит, лишь быстро произносит для официантки свой заказ. Я делаю свой и она уходит, предварительно повторив все наименования блюд, которые мы заказали.

— Мам, можно мне туда?

Кирилл указывает на игровую комнату, которая находится в паре метров от столика, который мы выбрали.

— Можно. Идем, я тебя отведу.

Я помогаю Кириллу разуться и говорю ему, чтобы не обижал других детей и слушался няню, что присматривает за всеми. Это заведение мне автоматически нравится. Не каждый ресторан может похвастаться наличием в детской комнате няни.

Оставив сына, возвращаюсь к Юсупову, хотя было желание остаться с Кириллом в игровой и выйти только когда принесут весь наш заказ. Я не делаю этого лишь потому, что знаю — Дамир хочет поговорить. Да и мне стоит объяснить ему, что он не может лезть в нашу жизнь, как ему вздумается. И подрывать мой авторитет перед сыном тоже не стоит, хотя он этого и не делает. Но это пока. Откуда я знаю, что он будет предпринимать дальше.

— Ты уверена, что безопасно оставить его там? — спрашивает Дамир, стоит мне вернуться.

— В комнате есть няня и несколько детей. Она справится. К тому же Кирилл не проблемный.

— Ты поишь его газировкой, — упрекает меня Юсупов.

— Я не пою его газировкой. Он пил ее раза три.

— Ты хоть представляешь, как это вредно для растущего организма?

— Представляю, — киваю. — Но не могу оградить ребенка от этого. Впервые он выпил ее на дне рождения у друга, я же не могу…

— У него не должно быть таких друзей, — перебивает меня Дамир.

Я ошарашенно смотрю на него и пытаюсь понять, не шутит ли он. Судя по серьезному выражению лица — нет. Он действительно считает, что я должна была запретить общение сына с другом только потому, что там Кирилл выпил маленький стаканчик газировки?

— Это не тебе решать, — говорю уверенным тоном.

— Теперь мне.

— Послушай, — я едва сдерживаюсь, чтобы не встать из-за столика, взять сына за руку и отвести от этого самодура подальше. Каким-то мистическим образом я сдерживаюсь и даже могу спокойно произнести: — Кирилл будет сам решать, с кем он хочет общаться, а с кем нет. Это его право и ни ты, ни я вмешиваться не будем.

— Значит, нужно переговорить с родителями этих детей.

— Этого ты тоже делать не будешь.

— Варвара, — рычит он.

— Давай прекратим этот нелепый спор, иначе я буду вынуждена отказать тебе в возможности видеть сына.

— У тебя нет таких прав.

— До решения суда есть, — возражаю. — Все это время я воспитывала сына одна. Возможно, делала это не идеально, но я прекрасная мать, а Кирилл здоровый развитый ребенок. У тебя нет ни малейшего права врываться в нашу жизнь и все в ней менять. По крайней мере не так резко и без моего одобрения.

— Хочу тебе напомнить, что все это время я понятия не имел о сыне. А сейчас вижу, что он ест черти что и друзья у него от родителей-дегенератов.

— Он не ест черти что. И родители у его друзей хорошие.

Я не могу не заступиться за этих людей, потому что прекрасно их знаю. Мать Макара следит за его рационом едва ли не лучше, чем я за Кириллом, но иногда тоже позволяет сыну слабости.

— Спор действительно стоит прекратить, однако я сделаю всё, чтобы мой ребенок рос в максимально комфортных условиях и был огражден от того, что может ему навредить.

— Я не дам посадить Кирилла в золотую клетку, — решительно говорю и встаю, чтобы пойти за сыном, потому что нам приносят заказ.

Едим мы в полнейшей тишине. Изредка Кирилл смешно чавкает, что-то бубнит себе под нос и смеется. Мы же с Дамиром не проронили ни слова. Я зла на него за попытки влезть в нашу с сыном жизнь и привить свои распорядки. С чего он взял, что имеет на это право?

Права я была, когда боялась, что он узнает о сыне. Предполагала ведь, что он попытается изменить нашу жизни, и не факт, что в лучшую сторону, точнее, точно не в лучшую.

— Почему мне нельзя газиловку? — искренне недоумевает Кирилл.

— Потому что она вредная, — отрезает Дамир. — Не только для маленьких детей, но и для взрослых.

Кирилл кивает, но упрямо хмурится, а затем отбрасывает вилку и складывает руки на груди. Расстроился. Я хочу его утешить, но понимаю, что с одной стороны Дамир прав — не стоит ему пить газировку, когда можно обойтись свежевыжатым соком или компотом.

Такое поведение Кирилла не скрывается от Дамира, но сыну он ничего не говорит. Именно поэтому после того, как мы заканчиваем с обедом, я жду от него нотаций в свой адрес, но и их не следует. Мы просто молча едем домой. Ко мне домой, разумеется.

— Я побуду с сыном еще немного, если ты не против.

Я пожимаю плечами, давая понять, что мне все равно. Настроение итак испорчено, поэтому присутствие Дамира никак не испортит его еще сильнее. К тому же, подозреваю, что он хочет поговорить со мной, а сейчас не может, потому что рядом Кирилл.

Вот только разговаривать с ним совсем не хочется. Что я от него услышу? Упреки? Я итак прекрасно знаю свои недостатки, как матери, и вот слушать о них от него не желаю. Его не было рядом с нами пять лет. Он давно женат на другой женщине и не имеет права кардинально вмешиваться в нашу жизнь и менять ее. Я готова выслушать его предложения, но никак не стану следовать указам.

Открыв дверь в квартиру, пропускаю сына с Дамиром вперед. Они разуваются, идут мыть руки, а я скрываюсь в спальне, чтобы переодеться. Пока снимаю вещи, вспоминаю про рассыпанную на кухне гречку. Надо бы ее собрать.

Прислушиваюсь к звукам за дверью. Шум воды прекратился и теперь до меня доносятся радостные вопли Кирилла.

Вот почему Дамир не может быть таким всегда? Спокойным, улыбчивым и готовым играть со своим сыном? Зачем этот указательно-обвинительный тон, от которого спина покрывается мурашками? К чему вообще лезть в воспитание, которым я успешно занималась больше четырех лет и пытаться что-то изменить? Я ведь не требую от него ничего. Пусть только приходит к сыну, играет с ним, дарит подарки. Участвует в его жизни, в общем. Этого более чем достаточно. Не думаю, что Кирилл оценит, если его привычная жизнь вдруг начнет меняться и отнюдь не в лучшую сторону.