Лисбет вновь оказалась безоружной и к тому же настолько обессиленной, что даже не могла протестовать.

Все выходные она чувствовала себя очень плохо. У нее страшно болела голова, и ей давали болеутоляющие средства. В плече ощущалась тупая боль, которая резко обострялась, если Лисбет делала неосторожное движение или перемещала тяжесть тела. Она лежала на спине, все с тем же воротником вокруг шеи – его оставили еще на несколько дней, пока рана в голове не начнет заживать. В воскресенье температура у нее поднялась до 38,7°. Доктор Хелена Эндрин констатировала, что по телу бродит инфекция. Иными словами, Лисбет была больна, и, чтобы определить это, термометр ей не требовался.

Вот и опять она прикована к постели в государственном учреждении, правда, на этот раз без удерживающих ее на месте ремней. Ремни в этот раз были бы лишними – Лисбет не могла даже сесть, не то что сбежать.

В понедельник днем к ней зашел доктор Андерс Юнассон, и его лицо показалось ей знакомым.

– Здравствуйте. Вы меня помните?

Она помотала головой.

– Вы были в полубессознательном состоянии, но это я разбудил вас после операции. Я вас и оперировал. Мне просто хочется узнать, как вы себя чувствуете и все ли в порядке.

Лисбет Саландер посмотрела на него с удивлением. Неужели не очевидно, что все далеко не в порядке?

– Я слышал, что вы ночью сняли воротник.

Она кивнула.

– Мы вам надели воротник не ради шутки, а чтобы вы не двигали головой, пока не начнется процесс заживления.

Он внимательно посмотрел на молчаливую девушку.

– Ладно, – сказал он под конец. – Я только хотел на вас взглянуть.

Уже подойдя к двери, он услышал ее голос.

– Юнассон, правильно?

Он обернулся и с удивлением улыбнулся ей.

– Правильно. Раз вы запомнили мое имя, то вы были куда бодрее, чем я думал.

– Так это ты извлекал пулю?

– Верно.

– Ты можешь рассказать мне, как обстоят мои дела? Я ни от кого не могу добиться разумного ответа.

Он вернулся к кровати и посмотрел ей в глаза.

– Тебе повезло. Тебе стреляли в голову, но, похоже, не повредили ни одну жизненно важную область. В данный момент существует риск кровоизлияния в мозг, поэтому мы и хотим подержать тебя в неподвижности. У тебя в теле присутствует инфекция, похоже, попавшая через рану на плече. Если нам не удастся подавить инфекцию антибиотиками, возможно, придется тебя снова оперировать. Процесс заживления ран будет болезненным. Но, судя по моим наблюдениям, есть все основания надеяться, что ты полностью поправишься.

– У меня могут образоваться какие-то повреждения мозга?

Он посомневался, а потом кивнул.

– Да, такой риск имеется. Однако все признаки указывают на то, что все будет хорошо. Кроме того, существует возможность, что у тебя в мозгу образуются рубцы, которые могут создать проблемы, например, разовьется эпилепсия или какая-нибудь другая напасть. Но, честно говоря, это из области теории. На сегодня все выглядит хорошо, ты поправляешься. Если же в процессе излечения возникнут проблемы, тогда нам придется с ними разбираться. Я ответил достаточно четко?

Она кивнула.

– Сколько времени мне придется так пролежать?

– Ты имеешь в виду – в больнице? Пройдет, во всяком случае, недели две, прежде чем мы тебя выпустим.

– Нет, я имею в виду – через какое время я смогу вставать, ходить и передвигаться?

– Не знаю. Это будет зависеть от того, как пойдет процесс заживления ран. Но мы сможем приступить к какой-либо форме физиотерапии не раньше чем через две недели.

Она долго серьезно смотрела на него.

– У тебя, случайно, нет сигареты? – спросила она.

Андерс Юнассон засмеялся и помотал головой.

– Сожалею. Курить здесь запрещено. Но я могу устроить, чтобы тебе дали никотиновый пластырь или никотиновую жевательную резинку.

Она немного подумала и кивнула, потом снова посмотрела на него.

– Как дела со старым подлецом?

– С кем? Ты имеешь в виду…

– С тем, кто поступил одновременно со мной.

– Похоже, вы с ним не дружите. Да ничего. Опасности для жизни нет, он вообще-то уже разгуливает на костылях. Чисто физически ему досталось сильнее, чем тебе, и у него очень болезненная рана лица. Если я правильно понял, ты огрела его топором по голове.

– Он пытался меня убить, – тихо сказала Лисбет Саландер.

– Звучит неважно. Мне надо идти. Хочешь, чтобы я еще пришел тебя навестить?

Лисбет Саландер немного подумала, потом кратко кивнула. Когда за ним закрылась дверь, она задумчиво уставилась в потолок. Залаченко дали костыли – вот и источник звука, который она слышала ночью.

Юнаса Сандберга, как самого молодого, отправили организовывать ланч. Он вернулся с суши и легким пивом и начал выставлять еду на стол для совещаний. Эверт Гульберг ощутил прилив тоски по прежним временам – тогда все происходило так же, если какая-нибудь операция вступала в критическую фазу и работа шла круглые сутки.

Отмеченная им разница заключалась, пожалуй, лишь в том, что в его время никому бы не пришла в голову нелепая идея заказывать на ланч сырую рыбу. Ему бы хотелось, чтобы Сандберг принес фрикадельки с пюре и брусничным соусом. Правда, голоден Гульберг не был, а потому смог с легким сердцем отставить суши в сторону и съесть кусочек хлеба с минеральной водой.

Обсуждение продолжилось и за едой. Они добрались до того момента, когда следовало подвести итоги и определить, какие требуется принимать меры. Затягивать с принятием решений было нельзя.

– Я совсем не знал Залаченко, – сказал Ваденшё. – Что он за человек тогда был?

– Вероятно, он и сейчас такой, – ответил Гульберг. – Страшно умный, с почти фотографической памятью на детали. Однако, на мой взгляд, он грязная свинья и, пожалуй, немного сумасшедший.

– Юнас, ты ведь вчера с ним встречался. Какое у тебя создалось впечатление? – спросил Ваденшё.

Юнас Сандберг перестал есть.

– У него все под контролем. Я уже рассказывал о его ультиматуме. Либо мы каким-то волшебным образом устраиваем так, что все будет шито-крыто, либо он заложит «Секцию».

– Как, черт подери, он думает, мы можем замять то, что непрерывно обсасывается СМИ? – поинтересовался Георг Нюстрём.

– Речь идет не о том, что в наших силах, а что нет. Ему просто нужна возможность держать нас под контролем, – сказал Гульберг.

– Как вы оцениваете ситуацию? Он выполнит свою угрозу? Действительно расскажет все СМИ? – спросил Ваденшё.

– Это предсказать почти невозможно, – неторопливо проговорил Гульберг. – Залаченко не бросается пустыми угрозами, он поступит так, как ему будет выгоднее. В этом отношении он предсказуем. Если он сможет извлечь пользу из разговора со СМИ… чтобы добиться амнистии или уменьшения наказания, он на это пойдет. Или если почувствует, что его предали, и захочет отомстить.

– Невзирая на последствия?

– Именно невзирая на последствия. Ему важно показать, что он сильнее нас.

– Но ведь даже если Залаченко заговорит, еще не факт, что ему поверят. Они не смогут ничего доказать без нашего архива, а он этого адреса не знает.

– Тебе хочется рискнуть? Предположим, что Залаченко заговорит. А кто заговорит следом? Что мы будем делать, если его слова подтвердит Бьёрк? А еще есть Клинтон, который прикован к диализному аппарату… Что произойдет, если он ударится в религию и ожесточится против всех и вся? А что, если ему захочется покаяться в грехах? Уж поверь мне, если кто-нибудь начнет говорить, то «Секции» конец.

– Тогда… что же нам делать?

За столом воцарилось молчание. Первым продолжил рассуждать Гульберг.

– Проблема состоит из нескольких частей. Во-первых, надо прикинуть, каковы будут последствия, если Залаченко заговорит. На наши головы обрушится вся проклятая конституционная Швеция. Нас уничтожат. Думаю, многих сотрудников «Секции» ждет тюрьма.

– Юридически наша деятельность легальна, мы ведь работаем по поручению правительства.