– Не болтай чепухи, – сказал Гульберг. – Ты не хуже меня знаешь, что туманно сформулированная бумага, написанная в середине шестидесятых годов, сегодня ничего не стоит. Думаю, никому из нас не хотелось бы точно узнать, что произойдет, если Залаченко заговорит.

Все снова умолкли.

– Значит, мы должны исходить из того, что необходимо заставить Залаченко молчать, – сказал в конце концов Георг Нюстрём.

Гульберг кивнул.

– А для того чтобы заставить его хранить молчание, нам необходимо предложить ему нечто существенное. Проблема в том, что он непредсказуем. Он с таким же успехом может заложить нас просто из вредности. Надо подумать, как мы можем держать его в узде.

– А его требования в том, чтобы замять все это и отправить Саландер в психушку, – напомнил Юнас Сандберг.

– С Саландер мы справимся. Проблема заключается в Залаченко. Но это приводит нас ко второй части – ограничению причиненного вреда. Заключение, составленное Телеборьяном в девяносто первом году, вышло наружу и потенциально таит в себе не меньшую угрозу, чем Залаченко.

Георг Нюстрём откашлялся.

– Как только мы обнаружили, что заключение вышло наружу и попало в полицию, я принял меры. Попросил нашего юриста Форелиуса связаться с генеральным прокурором. Тот потребовал, чтобы у полиции отобрали все экземпляры заключения, и запретил его распространять или копировать.

– Что известно генеральному прокурору? – спросил Гульберг.

– Вообще ничего. Он действует по официальному запросу ГПУ/Без, ведь речь идет о засекреченном материале, и у генерального прокурора нет выбора. Он просто не может действовать иначе.

– Ладно. Кто прочитал этот отчет в полиции?

– У них имелось две копии, которые прочли Бублански, его коллега Соня Мудиг и, под конец, руководитель предварительного следствия Рихард Экстрём. Пожалуй, можно исходить из того, что еще двое полицейских… – Нюстрём полистал свои записи, – некие Курт Свенссон и Йеркер Хольмберг, по крайней мере, знакомы с содержанием документа.

– Значит, четверо полицейских и прокурор. Что нам о них известно?

– Прокурор Экстрём, сорок два года. Считается восходящей звездой. Работал следователем в министерстве юстиции, вел несколько громких дел. Усерден. Заботится о пиаре. Карьерист.

– Социал-демократ? – спросил Гульберг.

– Вероятно. Но не из числа активных.

– Бублански, стало быть, руководит расследованием. Я видел его по телевизору на пресс-конференции. Выступать перед камерами он, похоже, не любит.

– Ему пятьдесят два года, и у него прекрасный послужной список, однако он имеет репутацию человека строптивого. Еврей, и довольно ортодоксальный.

– А эта женщина… она кто такая?

– Соня Мудиг. Замужем, тридцать девять лет, имеет двоих детей. Карьеру сделала достаточно быстро. Я разговаривал с Петером Телеборьяном, и тот считает ее эмоциональной. Она все ставила под сомнение.

– О'кей.

– Курт Свенссон – крутой парень. Тридцать восемь лет. Изначально работал в отделе по борьбе с организованной преступностью и наделал шума года два назад, застрелив хулигана. Был оправдан по всем пунктам расследования. Кстати, именно его Бублански посылал арестовывать Гуннара Бьёрка.

– Понятно. Случай с убийством следует запомнить. Если потребуется поставить под сомнение действия группы Бублански, мы всегда сможем зацепиться за этого Свенссона как за профнепригодного полицейского. Полагаю, у нас сохранились соответствующие контакты в СМИ… А последний парень?

– Йеркер Хольмберг. Пятьдесят пять лет. Он из Онгерманланда и на самом деле является специалистом по обследованию места преступления. Года два назад ему предлагали пройти обучение, чтобы стать комиссаром, но он отказался. Его, похоже, вполне устраивает теперешняя работа.

– Кто-нибудь из них занимается политической деятельностью?

– Нет. Отец Хольмберга был в семидесятых годах муниципальным советником от Партии центра.

– Хм. Группа кажется довольно скромной. Напрашивается мысль, что она достаточно сплоченная. Можем ли мы их как-нибудь изолировать?

– В этом деле замешан еще пятый полицейский, – сказал Нюстрём. – Ханс Фасте, сорок семь лет. Мне удалось узнать, что между Фасте и Бублански возникли серьезные разногласия – настолько серьезные, что Фасте взял больничный.

– Что нам о нем известно?

– Собирая сведения, я наткнулся на очень разную реакцию. У него длинный послужной список и полное отсутствие серьезных нареканий в протоколе. Профессионал. Но иметь с ним дело трудно. Похоже, что он поссорился с Бублански из-за Лисбет Саландер.

– Как?

– Кажется, Фасте купился на историю о лесбийской банде сатанисток, о которой писали газеты. Он явно терпеть не может Саландер и сам факт ее существования считает личным оскорблением. По всей видимости, именно он стоит за половиной слухов. Я узнал от бывшего коллеги, что Фасте вообще с трудом работает вместе с женщинами.

– Любопытно, – сказал Гульберг и немного поразмыслил, потом продолжал: – Поскольку газеты уже писали о лесбийской банде, возможно, стоит развить эту линию. Доверия к Саландер это, пожалуй, не прибавит.

– Проблемой ведь являются полицейские, читавшие расследование Бьёрка. Можем мы их как-нибудь изолировать? – спросил Сандберг.

Ваденшё закурил новую сигариллу.

– Предварительным следствием руководит Экстрём…

– Но заправляет всем Бублански, – сказал Нюстрём.

– Да, но он не может действовать наперекор административным решениям. – У Ваденшё сделался задумчивый вид. Он посмотрел на Гульберга. – У вас больше опыта, чем у меня, но у всей этой истории столько нитей и ответвлений… Мне думается, что было бы разумным отсечь Бублански и Мудиг от Саландер.

– Отлично, Ваденшё, – сказал Гульберг. – Именно так мы и поступим. Бублански руководит расследованием убийства Бьюрмана и той пары из Энскеде. Саландер в этом контексте больше не актуальна. Теперь речь идет о том немце, Нидермане. Значит, Бублански с его командой надо сконцентрироваться на поисках Нидермана.

– О'кей.

– Саландер их больше не касается. Кроме того, имеется расследование событий в Нюкварне… там ведь три старых убийства и есть связь с Нидерманом. Расследованием пока занимается Сёдертелье, но эти два дела следует объединить. Значит, на некоторое время у Бублански руки будут заняты. Кто знает… может, ему удастся поймать этого Нидермана.

– Хм.

– А этот Фасте… можно ли вернуть его на работу? Он кажется подходящим человеком для проверки подозрений в отношении Саландер.

– Я понимаю вашу мысль, – сказал Ваденшё. – Следовательно, надо заставить Экстрёма разделить эти два дела. Однако это предполагает, что мы можем влиять на Экстрёма.

– Тут особых проблем возникнуть вроде бы не должно, – ответил Гульберг, покосившись на Нюстрёма. Тот кивнул:

– Экстрёма я могу взять на себя. Думаю, он только и мечтает забыть обо всем, что касается Залаченко. Он отдал отчет Бьёрка по первому же требованию ГПУ/Без и уже заявил, что, разумеется, будет неукоснительно соблюдать все инструкции, связанные с государственной безопасностью.

– Что ты собираешься предпринять? – с подозрением спросил Ваденшё.

– Дайте мне разработать сценарий, – ответил Нюстрём. – Полагаю, мы просто-напросто аккуратно объясним ему, как он должен действовать, если не хочет, чтобы его карьера резко оборвалась.

– Серьезную проблему представляет третья часть, – сказал Гульберг. – Полиция ведь обнаружила расследование Бьёрка не собственноручно… она получила его от какого-то журналиста. А СМИ, как вы все понимаете, в нашем случае – это проблема. «Миллениум».

Нюстрём открыл свой блокнот.

– Микаэль Блумквист, – произнес он.

Все сидевшие за столом слышали о деле крупного афериста Ханса Эрика Веннерстрёма, и имя Микаэля Блумквиста было им знакомо.

– Даг Свенссон – журналист, которого убили, работал в «Миллениуме». Он собирал материал о траффикинге и в результате вышел на Залаченко. Труп Свенссона обнаружил именно Микаэль Блумквист. Кроме того, он знаком с Лисбет Саландер и все время верил в ее невиновность.