— Не понимаю я вас — мы так и так на них уйдем.

— Да? А что ж до сих пор не уходили?

— Так клятва же…

— А откуда им знать про нее, и про то, что вы все поляжете, но клятвы нарушать не станете? Они выгоняют нас в море: шайкой запугали, нападением, попыткой оставить без стругов. Мы должны испугаться, что в следующий раз так и произойдет, — и поспешим воспользоваться кораблями, пока они у нас еще есть. Арисат: раз нас так хитро подталкивают бежать морем, то что из этого следует?

Помрачнев, воин повесил голову:

— Значит, ждут нас там. Всерьез ждут. И взять хотят всех. В море ведь удобно это проделать — можно просто корабли и плоты порушить ударом таранным и хватать тех, кто барахтается. Утопшие тоже в дело пойдут — часть всплывет сразу, других на берег вынесет. Мы ведь далеко от берегов не станем отходить — нет для такого хороших кормчих.

— Вот видишь — сам все понимаешь. Нельзя нам морем уходить.

— И что тогда делать? Запремся в городке и будем отбиваться, пока все не поляжем? Да, так лучше: дорого себя продадим, да и детей не получат они.

— А сушей? Я по карте прикидывал уже — ближе выйдет, чем морем.

— Сушей?! С бабами?! Толпой такой?! До границы, может, и дойдем, а там конец нам всем — встретят целой армией. У них ведь там главные силы. Малой дружиной, если повезет, может, и проскочим тихонько, чащобами, а такой оравой…

— Предлагаешь на корабли — и рискнуть?

— Лучше так попробовать — если нас и караулят, можно попытаться прорваться. Хотя и трудно будет: перегруз сильный, да и плоты придется волочить — быстро идти не сможем. Перехватят нас в смутные дни или ночью, когда мы видеть мало сможем.

— А если уйти далеко от берега и идти без ориентиров, по компасу и звездам?

— Не умеет у нас так никто — заблудимся, а в море здешнем этого делать нельзя. Течения знать надо хорошо и ветры, чтобы не нарваться на беду. Островов там много, и один поганее другого, а то и с деревнями демов. Да и устье реки, если такие дела, наверняка те же демы под присмотром сейчас держат — они ведь днем не прячутся. Может, попробовать их там поискать?

— Попробуй. И подготовку к выходу по морю не прекращай — пусть знают, что мы их плана не раскусили. Но при этом подумай над тем, как бы нам по суше выбраться. Не спорь! И не говори никому — вдруг и среди ваших есть уши демов.

— Да откуда у нас свинство заведется!

— Ну пусть не у вас — пусть у иридиан. Уверен, что среди них не может быть шпионов демов? Не уверен? Значит, помалкивай. Мало ли — лишняя предосторожность никогда не помешает.

— Как скажете — хоть не очень верю я, что демы среди них могут быть, но вам виднее. А к берегу пошлю прямо сейчас мужиков — пусть посмотрят там все тихонечко.

Обедал я в гордом одиночестве, но зато вполне полноценно — все та же Йена нашла меня на берегу, позвав за стол в «замок». Еды навалено здесь было на пятерых: жаркое из какого-то очень жесткого мяса с очень кислым соусом, миска тушеной капусты, соленые грибы, тарелка с мелкими огурчиками, хлеб, кувшинчик с алкогольной бурдой, к которому я даже не прикоснулся. И молчунью отослал — без прислуги обойдусь.

Кстати, питаются здесь не очень: дичь и прочие дары леса, рыба, овощи этого года, а не из запасов; хлеба даже мне подают немного. Молочное только у Тука видел — очевидно, достает его благодаря личной пронырливости и служебному положению. Да и то лишь парное молоко да сметаны немного — о сыре и масле или твороге не слышно. Яйца еще вспомнил утренние — аж две штуки. Если у не последних людей городка такой «щедрый» стол, то что говорить об остальных? Это еще не голод, но близко к нему. Урожай не скоро, а в лес, если станет совсем туго, за зайчатиной и грибочками уже не сбегаешь. То-то местные резко засуетились с отъездом — понимают, что в обороне не отсидятся: нет у них ресурсов для осады. Вот как полезно иногда подумать — столько всего понимать начинаешь.

И вообще, наступило время провести ревизию накопившихся странностей, а размышлять я любил в одиночестве. Еда мыслительному процессу не помеха — приступим.

Местный язык я понимал весьма оригинально — мозг мой подыскивал почти каждому слову эквивалент в русском языке. Но я в упор не понимал — почему для таинственных ночных головорезов он подобрал именно слово «погань»? Простейший анализ однокоренных и родственных здешних слов подсказывал, что правильнее будет «мертвость», «антижизнь» или классически-фэнтезийное «нежить». Учитывая, что перед засылкой я изучил немало книг, где частенько фигурировала именно «нежить», непонятно, почему серое вещество выбрало ветхозаветную «погань». Все атрибуты классической нежити налицо: я лично наблюдал, как убитый медведь восстал из мертвых; напав на деревню, они утащили тела людей и некоторых животных, причем жители сами пытались сжечь своих детей, явно спасая тех от более страшной участи; днем скрываются в неких убежищах, подозреваю, что подземных, ночью активны; важный элемент местных религий — судя по обмолвкам про еретиков-иридиан, все культы классифицируются потому, как относятся к погани. Те же демы воспринимаются приблизительно как наши сатанисты, а погань соответственно подвизается в роли нечистой силы.

Тогда почему мозг не называет это «нежитью»? Зачем мудрит, если на первый взгляд все и так ясно? А потому — подсознание не разрешает. Подсознание ведь умное до невозможности — ни одного факта мимо не пропускает. Я не замечу — оно заметит. И выводы свои сделает. Так почему оно сделало вывод, что переводить надо именно «погань»? «Нежить» вроде как-то поэтичнее и правильнее по смыслу. Только вот нежить — исключительно фантастическое явление, а погань — вполне реальное и проверенное временем: помнится мне, на Руси погаными разных бандитствующих кочевников называли, и в былинах термин активно применялся.

Это что получается: подсознание считает, что все странности здешней нежити не имеют под собой сверхъестественного основания? Голая физика? Получается так, раз перевод подобный дает… Подсознание, конечно, тоже может заблуждаться, но вообще склонен ему поверить — я и без него начал догадываться, что это загадочное явление, наверное, не объяснить вульгарной мистикой. Так что вряд ли я столкнусь здесь с некромантами и их посмертными перерождениями — личами.

Почему я в этом уверен?

Да потому что я и есть нежить.

Нет, я не опасаюсь дневного света, и на кровь некрещеных младенцев меня не тянет. Если даже предположить, что я каким-то образом скрываю свои дурные наклонности даже сам от себя, то в такое не поверит никто — меня попугай обожает, а он нечисти не переносит и чует ее издали. Вряд ли Зеленого могло подкупить мое завораживающее пение.

Тогда почему я назвал себя «нежитью»? Да потому: оба моих столкновения с поганью заканчивались одинаково — твари меня не трогали. Тот медведь, на острове, подошел со злобным видом, обнюхал и проигнорировал: позволил уйти; ночной прыгучий монстр покосился нехорошо — и дальше побежал, подпустив меня к охраняемому ВИП-телу стенобитного организма. Почему они это сделали? Да уж не за мои красивые глаза: есть во мне что-то, заставляющее их подозревать во мне как минимум союзника. Это что-то такое незначительное, что даже попугай не замечает, а вот они все видят. Кстати, не исключено, что загадочный «внутренний радар» Зеленого, реагирующий на здешнюю нечисть, указал ему тогда, над морем, в мою сторону. Подлетев ближе и не обнаружив стандартной нежити, он приземлился на бревнышко и познакомился с замечательным человеком — то есть мною.

Чем я отличаюсь от обычных людей? Да есть кое-что… Мое тело, вероятно, побывало в лапах местных «сатанистов» — демов: они его пытали и проводили некие непонятные манипуляции. Может, из-за этого все странности? Может, и так…

Второе отличие — у этого тела произошла замена информационной матрицы. Старую, вероятно, уничтожили или удалили те же загадочные демы, а новая прибыла из другого мира, заняв освободившуюся жилплощадь. Погань способна это почувствовать или как-то определить? Понятия не имею, но предположить можно все что угодно. Допустим, чувствует. А какое им дело до того, откуда прибыла эта матрица и куда пропала старая? Разве это основание для того, чтобы считать меня своим парнем?