Бухарин не понял революционного значения материалистической диалектики. И нового он ничего не сказал. Он повторил лишь старую богдановско-махистскую клевету на марксизм: «Основное понятие диалектики у Маркса, как и у Гегеля, не достигло полной ясности и законченности; а благодаря этому самое применение диалектического метода делается неточным и расплывчатым, в его схемах примешивается произвол, и не только границы диалектики остаются неопределёнными, но иногда самый смысл её сильно извращается»^[467].

Бухарин слово в слово повторил также мысль Богданова об узости и исторической ограниченности диалектики и необходимости перехода к более широкой и «общей точке зрения». «Организационные процессы в природе, — писал Богданов, — совершаются не только через борьбу противоположностей, но также иными путями; диалектика следовательно есть частный случай, и её схема не может стать универсальным методом. Вытекающую отсюда новую точку зрения формулирует эмпириомонизм»^[468]. Эта точка зрения богдановского эмпириомонизма, о которой умалчивает Бухарин, и есть богдановская механистическая, «организационная наука», с её пресловутой теорией равновесия, за которую ухватился Бухарин, не внимая предупреждениям Ленина об идеалистической, реакционной основе богдановской «организационной науки», его «тектологии».

«Богданов вас обманул, переменив… и постаравшись передвинуть старый спор. А вы поддаётесь!»^[469] — писал Владимир Ильич Бухарину. В ответ на это предупреждение Бухарин обнаружил полное нежелание понять Ленина. «Но именно это нужно доказать, — ответил он Ленину. — По-моему, по существу тут действительно нет философии, и тектология — нечто иное, чем эмпириомонизм. Надуть меня в таких вещах не так-то легко»^[470].

Этот претенциозный ответ «недоучившегося теоретика» Бухарина весьма ярко характеризует его отношение к Ленину как теоретику и к ленинскому этапу развития марксистской философии в частности.

От этой богдановско-схоластической методологии Бухарин не отказался и до сих пор, несмотря на её явно идеалистический, реакционный, насквозь враждебный марксизму-ленинизму характер. На самом деле, посмотрим, чем должна отличаться, по Богданову, его механистическая, или как он её называет, «тектологическая» точка зрения от марксистской критически-революционной диалектики.

Прежде всего тектологическая «точка зрения» Богданова в соответствии с его субъективизмом должна быть универсально широкой схемой, совершенно безразличной к своему содержанию. «Перед тектологией, как и перед математикой, все явления равны, все элементы безразличны»‚ — таков основной принцип методологической схоластики Богданова. Механистическая методология должна утопить всё живое, конкретное в абстрактном, давать универсальные, бессодержательные, пустые, формальные «символические схемы» по всем правилам формальной логики, отрывающие общее от особенного и единичного. «Её обобщения, как и математические символы, должны отвлекаться от конкретности элементов, организационную связь которых они выражают, должны скрывать эту конкретность под безразличными символами»^[471].

Таким образом конкретной материалистической диалектике, для которой нет общего вне особенного и единичного, нет абстрактного вне конкретного, Богданов противопоставляет идеалистическую абстрактно-схоластическую, универсальную схематику, наподобие мировой схематики позитивиста Дюринга. Эта мёртвая схоластика, способная убить в пустой абстракции всё революционное, прикрыть пустой фразой, всё смазать, всё обойти, и является неоценимой методологией для буржуазной агентуры в рабочем движении. Этот универсальный богдановский схематизм Бухарин перенял целиком.

Второй субъективно-идеалистический принцип богдановской методологии, которого «не заметил» марксист Бухарин, гласит, что «для тектологии» единство опыта не находится, «а создаётся активно-организованным путём». По Богданову, мы должны исходить не из условий конкретной объективной обстановки, не от материального внешнего мира и его единства, которые для идеалиста Богданова не существуют, а из собственной головы, из психических «элементов» должны мы создавать, творить, организовывать, конструировать природу и общество, создавать единство опыта. «Как возможен опыт, как из элементов сложить систему их, как гармонизировать опыт?» — вот тот вопрос, который преследовал Канта; он преследует и Богданова и… Бухарина. Чем меньше будет противоречий между «элементами», тем легче должен протекать организационный процесс, тем выше, лучше должна быть система. Поэтому «задача практики и теории сводится к тектологическому вопросу: как наиболее целесообразно организовать некоторую совокупность элементов, реальных или идеальных?»

Бухарин пытается «материализовать» этот, по существу субъективно-идеалистический метод априорного конструирования систем из элементов! «Любую вещь, — говорит он, — будь ли то камень, или живой предмет, или человеческое общество, или что-либо другое, — мы можем рассматривать как нечто целое, состоящее из связанных друг с другом частей (элементов); другими словами, мы можем это целое рассматривать как систему»^[472]. «Каждая система состоит из составных частей (элементов), соединённых между собой так или иначе. Человеческое общество — из людей, лес — из деревьев и кустов, куча камней — из этих камней, стадо животных — из отдельных животных и т. д.»^[473]. Вся премудрость бухаринской «организационной», т. е. механистической, «диалектики» заключается в формуле: «если даны такие и такие-то элементы, то каковы должны быть условия, при которых возможно сохранить равновесие той системы, в которую входят или должны войти его элементы».

Бухарин ни на шаг вперёд не продвинулся от кантианского вопроса, «как возможен опыт», «как возможно единство опыта», как возможно равновесие? Ответы Бухариным делаются в таком духе: классовые общества существуют, значит должны быть добавочные условия равновесия. Должно быть нечто, что играет роль обруча, стягивающего классы, что не даёт обществу распасться, развалиться, окончательно расколоться. Таким обручем является государство, т. е. условием единства общества, по Бухарину, должен быть примиряющий, связывающий классы, сглаживающий противоречия обруч — государство. Эта пустая идеалистическая и реакционная схоластика смазывает классовую сущность государства и приводит к буржуазной лжи о внеклассовой природе государства. Здесь Бухариным классы сведены к пустым абстракциям, «элементам», общество к столь же мёртвой абстракции — системе. Государство сведено к внешнему обручу — пустой абстракции, которая должна связывать элементы, придавать «единство», непротиворечивость, устойчивость системе.

Этот кантианский метод конструирования «системы» из элементов, метод отыскивания условий Бухарин пытается приписать Марксу и Энгельсу. «Метод отыскивания необходимых условий по имеющимся (или предполагаемым) фактам чрезвычайно часто употреблялся Марксом и Энгельсом, хотя до сих пор на это обращали крайне мало внимания. Между тем в сущности весь „Капитал“ построен именно так»^[474].

Метод отыскивания необходимых условий ничего общего с марксизмом как последовательно материалистическим учением не имеет. Этот метод насквозь проникнут антиисторизмом. Между тем марксистский метод состоит в историческом подходе, в подходе с точки зрения развития к вопросу об основаниях и условиях. Вот чем действительно пропитан весь «Капитал» Маркса. Богданов и Бухарин в теоретических построениях исходят не из материального мира, как исходят последовательные диалектические материалисты Маркс, Энгельс и Ленин, а из первоначальных, разрозненных, разобщённых «элементов», частей, из коих они затем при помощи своей головы механически конструируют целое, единство, подыскивая для него «условия». Поэтому у них элементы и сложенные из них «системы» остаются мёртвыми абстракциями, а не отражениями живого, конкретного, материального мира. Живое материальное единство мира, развивающееся путём борьбы противоположностей, само порождает свои части. А у Бухарина и других наших метафизиков-механистов части существуют раньше целого, отдельно от целого.