Это не должно меня беспокоить.

Но, чёрт возьми, меня беспокоит.

Выйдя из парикмахерской, я прохожусь пальцами по своим, теперь уже коротким, волосам. Я подвергся минутному порыву, покинув библиотеку около получаса назад, и не спешил возвращаться домой к Мойре. На улице была отличная теплая погода, и я чувствовал, что мне нужно немного пространства, нужно отгородиться от рыжеволосой соблазнительницы.

Я вспоминаю прошлую ночь…

Нет слов, чтобы описать это. Ни на английском, ни на португальском мне не хватит слов, чтобы показать, как это было невероятно опьяняюще, когда я впервые погрузился в ее тело. Я почувствовал внутри свободу. Говоря это, я имею в виду не только оргазм, поразивший меня с такой силой, что могу уверенно сказать, такого у меня еще не было. Я ощутил, как что-то внутри меня уступило напору нашего желания, почти разбивая мою душу на части.

Я был чертовки напуган и поражен тем, что произошло, я попытался найти что-нибудь, за что я могу схватиться в своих мыслях в надежде на спасение. Я подумал на короткий момент о тропическом лесе и добрых глазах Парайлы. Я попытался вспомнить захватывающее ощущение от охоты и общения, дружбы, как я делил это все со своими соплеменниками в Карайканской деревне. Я напрягал свой разум снова и снова, пытаясь вспомнить то состояние комфорта, которое вызывали эти воспоминания, но я понял, что это пустая трата времени.

Затем я повернул голову на бок и посмотрел на Мойру, лежащую рядом со мной на ковре. В ее красивых глазах еще пылал огонь желания, а выражение прекрасного лица светилось удовольствием. Как только чувства во мне стали утихать и успокаиваться, один взгляд на эту женщину пробудил во мне неистовое желание прикоснуться к ней.

Ласкать ее языком.

В этом желании не было особого смысла и, через мгновение я совершил действие, похожее на бросок змеи, я оказался у нее между ног, пробуя ее… пробуя себя… снова теряясь в удовольствии.

Наш второй секс был таким же страстным, но все же и более интимным, более личным, чем до этого. У меня была прекрасная возможность смотреть ей в глаза и наблюдать мириады эмоций, которые сменялись на ее лице яркими вспышками удовольствия, когда я погружался в нее. Я чувствовал, как контроль уходит из моих рук, и пытался из последних сил схватиться за него, для этого я приказал ей потрогать свой клитор, но этим только продлил свои мучения, когда она отказалась, и мне пришлось отстраниться от нее. Но, в конце концов, она все-таки подчинилась мне, и я мог позволить себе трахать ее тело разными другими способами.

После этого я толком не знал, что мне делать. Внутри меня все кричало от желания прикоснуться к ней. Возможно, даже крепко обнять ее, но сейчас я не знал, было ли это приемлемо. Еще остается так много вещей, которых я не знаю. Так много вещей, которых мне предстоит узнать. Я четко понимал свои инстинкты насчет того, что мне нужно делать с ее телом, они казались мне совершенно естественными, но что мне делать и что говорить ей, когда ослепительный момент нашего соединения погас, я не имел ни малейшего понятия.

Вместо этого я просто поднялся и ушел от нее, надев маску безразличия, так же, как я покидал Тукабу после нашего взаимного удовлетворения. Но сейчас я не чувствую, что поступил верно, потому что я никогда не делал таких вещей с Тукабой. Я не хочу делать все эти вещи с Тукабой.

Я хочу делать их лишь с моей Мойрой.

И сейчас я не могу понять: это новая культура так повлияла на меня, или я просто нахожусь под чарами обаяния Мойры? Для меня оба варианта кажутся привлекательными.

Поэтому, когда я проснулся утром, я оделся, взял деньги, которые Мойра оставляла мне на всякий случай, и просто ушел прогуляться. Дверь в спальню Мойры была все также плотно закрыта, и я не стал беспокоить ее и оставлять записку. Она сказала мне, что я могу приходить и уходить, когда мне захочется, ну и кроме этого, я не знал, что сказать ей.

Моя первая остановка была в кофейном магазинчике, который находился несколькими кварталами ниже библиотеки. Я вошел туда и был ошеломлен обилием выбора, который был доступен покупателям. Мокко, латте, капучино. Я не понимал, что все это могло означать, поэтому я просто заказал чашечку черного кофе и оплатил свой заказ. Я разместился на улице перед магазинчиком за маленьким столиком, который находился под зонтиком, чтобы хоть как-то защититься от палящего солнца, наблюдая за людьми, которые торопятся по своим делам. Я пристально рассматривал женщин, сравнивая их всех с Мойрой. Пытаясь понять, что делает ее такой особенной, что делает ее столь интригующей для моих чувств…

Я так и не смог ответить себе на этот вопрос.

Наконец, я допил свое кофе и направился в библиотеку. Я просто бесцельно бродил между книжных стеллажей, вытаскивая одну за другой книги с полки и читая на обороте содержание, затем ставил ее назад. Ничего так и не приглянулось мне, поэтому я ушел.

В тот момент, когда я заметил парикмахерскую на другой стороне улицы, протискиваясь через плотный поток машин, я направился быстрым шагом по направлению к ней.

Смотря через большое окно, я видел, как парикмахер подстригал мужчину. Я растерянно провел по своим длинным волосам, думая о гордости, с которой носил свои длинные локоны, как караец. Что это могло значить, если я подстригусь? Будет ли это связывать меня с моими корнями? За исключением того, что это не было моим истинным наследием. Не совсем верно. Все-таки я американец, отсюда берут начало мои истинные корни. Хотя, я замечал, что много мужчин, которые приезжают в Америку, ходят с различными прическами. Кто-то с длинными, кто-то с короткими, а у других и вообще что-то среднее между этими двумя прическами. Это никак не связано с определением мужской природы. Это ведь все лишь… волосы.

Может и в нашем племени это просто волосы…

Я стою еще пару минут, пытаясь решить, что же мне делать. В конце концов, я думаю о Парайле и о том, чему он меня учил, когда я был маленьким мальчиком, когда один из старейшин племени умирал.

По обычаю, на тело наносили символы, которые обозначили, что человек направляется в последнее свое путешествие в этой жизни. Венок из сплетенных бамбуковых листьев помещали над его головой, вкладывали ему в руки цветок дикой орхидеи. Так его помещали лежать в центре погребального костра, и затем его тело сжигали, пока не сгорало все, кроме костей.

Когда угли остывали достаточно, чтобы к ним можно было прикасаться, женщины просеивали золу и собирали кости, которые оставались после сожжения. Затем, их перетирали в каменной ступке, пока они не превратятся в пыль. Добавляли молоко, смешанное с растолченным бананом, и завершался ритуал погребения тем, что каждый человек в племени делал по глотку этого напитка, пока он не заканчивался.

— Почему мы пьем напиток, сделанный из костей умершего? — спросил я Парайлу, когда мне передали сосуд с напитком.

Положа мягко руку мне на плечо, он проговорил:

— Ты знаешь, что дает начало новой жизни, это когда женщина и мужчина ложатся вместе, правильно Кордейро? (прим. Сынок)

Я кивнул, потому что понимал это. Это было одним из первых вещей, которые рассказал мне Парайла, после того как я впервые увидел, как соединяются мужчина и женщина.

— Смотри, этим действием мы возвращаем душу умершего к жизни. Мы употребляем напиток из костей, чтобы сделать его частью нас. Затем, когда зарождается новая жизнь, часть умершей души человека возвращается, и его дух навсегда остается с племенем. Он с нами, жизнь не прерывает своего круга. Ты всегда будешь возвращаться в том или ином обличии. Все возвращается, в конце концов, на свои места.

Пока я смотрел, как парикмахер берет кисточку и аккуратно смахивает остатки волос с его шеи, я думал над тем, чему меня учил Парайла. Все, в конце концов, возвращается на свои места.